2. ЖЕРТВА АВАРИИ

Остался за спиной кофейно-молочный таможенный шлюз - и вот уже ленивая гусеница эскалатора выпихнула докторанта НИИ ФИГА Наталью Мурашкевич в гудящий зал шереметьевского аэропорта. Под фрактальным сплетением медных труб вспыхивали и гасли пиктограммы указателей. За стеклом белой тенью простиралось пространство - уже своё, родное.

Наташа давным-давно не испытывала никакого мистического трепета, минуя блестящий барьер, который словно таял в серебряной дымке под мерцанием окружающих зеркал. К заграницам она успела привыкнуть задолго до Противостояния, а в последние полгода её вылеты на научные конференции в страны Евросоюза стали пугающе частыми. Эта неделя вобще рекордная: сегодня из Бонна, в пятницу в Брюссель... Поневоле свыкнешься. К тому же понятие Родины для Наташи всегда было чем-то куда более конкретным, чем красивые и громкие фразы, которыми её вдоволь пичкали в школе. Теперь вот Алеську пичкают... а ещё пять лет назад казалось, что те времена навсегда остались в прошлом. Такие ведь фундаментальные сдвиги произошли в общественном сознании с конца восьмидесятых годов прошлого века! Теоретически, конечно, проигрывался и такой вариант, но едва ли у кого хватало смелости или политологической беспочвенности ожидать его уже через пять лет. Да и через девять тоже.

Сейчас, умудрённая годами (хотя и при беглом взгляде на эту стройную, уверенно выступающую фигурку в чёрном плаще каждому становилось ясно, что данное понятие здесь неприменимо), она прекрасно осознавала всю историческую искусственность и центробежность России - даже не СССР! - как геополитического образования. Естественная интеграция, как в Евросоюзе (который, правда, в условиях энергетического кризиса и усилившейся угрозы международного терроризма на глазах превращался в реставрированную Священную Римскую Империю) её регионам, по-видимому, никогда не светит. Отсюда неизбежность полицейского режима, всегда существовавшего на этой территории и перемежавшегося короткими периодами "линьки" и смены вектора идеологической парадигмы: старый надстроечный панцирь начинал сдерживать дальнейший рост, а кто-то искренне верил росткам свободы и движения к правовому гражданскому обществу. Отсюда и хирургически прививаемая любовь к Родине никак не меньше масштаба одной шестой части суши, мысля в котором ты легко и закономерно переступишь через "хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе".

Не из праздного интеллектуализма и не из-за частых поездок в Зазеркалье Наташа всё чаще задумывалась над подобными вещами. Беспокоили её отношения с дочкой. С ней всё труднее становилось найти общий язык. Словно моллюск, который сжимает створки раковины тем плотнее, чем упорнее ты пытаешься их раскрыть. Ладно, если бы она только говорила сухими клишированными фразами, выставляя их, как обороняющийся ёжик свои иголки. Нет, она уже начинала и думать ими! Так, по крайней мере, казалось Наташе. Она винила в этом Государственную концепцию Высокой Системы Воспитания (надо же, и Стругацких вспомнили! правда, совершенно всуе), направленную на подавление личности в самом зародыше. В последнем, надо сказать, она была права. В том смысле, что такая не афишируемая задача концепцией действительно ставилась. Насколько она реализовывалась - вопрос другой. Простая мысль, что у девочки всего-навсего начинается переходный возраст, Наташе почему-то не приходила в голову.

Потому-то она и стремилась изо всех сил укоренить в дочери унаследованную любовь к биологии. Наука так или иначе развивает способность к самостоятельному мышлению, умение ориентироваться в нестандартных ситуациях. И здесь, пожалуй, что-то достигнуто. Состоялась ли она сама как настоящий учёный, Наташа судить не бралась (её регалии ещё ни о чём не говорят), но Алеська, если у неё ещё хотя бы несколько лет пойдёт всё так же гладко, непременно состоится. Если.

Мысли о ближайшем будущем дочери не давали Наташе покоя на протяжении всей конференции. Тревога "как она там одна, отделённая сотнями километров" плавно перерастала в размышления о том, что будет дальше. Сердце сжимало в железный кулак. Непрестанно тянуло пообщаться: была бы её воля - звонила бы каждые пять минут. Но на домашний телефон из Зазеркалья не позвонишь, а онлайн-общение в системе Интернет-Рунет, как вы уже знаете, невозможно. Ящика у неё здесь тоже нет, поэтому приходилось довольство-ваться электронными письмами только в одну сторону. И то... Билет удалось заказать за час до отлёта, когда с места сняли бронь, и этот час Наташа посвятила поискам точки, откуда бы могла отправить в Рунет письмо Алесе о времени прибытия. А потом мчалась по аэровокзалу с самыми "тёплыми" мыслями в адрес страны автобанов и хвалёной немецкой точности. Крепких слов из русской речи, повсюду звучащей на улицах Бонна, можно было почерпнуть с лихвой.

Именно по степени озлобленности и враждебности во взгляде можно было отличить эмигрантов так называемой четвёртой волны (поток, хлынувший из России сразу же после первых арестов) от ПМЖистов девяностых годов и "третьей волны" эмиграции. Радость оттого, что успели вырваться, хотя и убывала у них с неумолимой быстротой, но всё же ещё оставалась, препятствуя критическому взгляду на приютившее их "прекрасное далёко" (все ли помнят, что это выражение прозвучало впервые задолго до Песни из того самого Фильма и в несколько другом значении?). Пресытиться местными проблемами ("и другими, чем у нас, и совсем такими же") они не успели, цинично откровенный российский тоталитаризм ещё не казался им меньшим злом по сравнению с лукавым тоталитаризмом западным, завязанным на остающихся относительно стабильными экономических отношениях и потому ещё не отбросившим, как мешающий балласт, шелуху демократической фразеологии и разговоры о правах человека. Те же, кто прибыл сюда раньше, наоборот, смотрели на происходящее в Свободном Союзе с надеждой и оптимизмом (впрочем, возвращаться туда, понятное дело, не спешили). Страх и ненависть "четвертоволновиков" были для них дики. Поэтому они их всячески избегали в общении.

Наташа, с её возможностью наблюдать жизнь Евросоюза в довольно широком спектре, считала, что не правы ни те, ни другие. Потому и возник у неё этот образ Зеркала. Проклятья в адрес антихристова глобализма по эту сторону границы и российского клерикал-большевизма по ту были как две капли воды похожи друг на друга не только своей голословностью, бойким публицизмом без сколь бы то ни было серьёзного анализа, но даже по содержанию. Порой достаточно было заменить несколько слов, и становилось совершенно непонятно, кто кого шельмует!

А это уже говорит о многом...

Во всём этом положительно ощущалась определённая телеологичность. Занявшись с недавних пор теорией систем, Наташа серьёзно заинтересовалась вопросом границы как структурообразующего фактора. Вырисовывались универсальные закономерности, которые она, профессионально исследуя в биоте, отчётливо наблюдала в других областях - в социуме, в языке... Вот и Зеркало - этот взаимоизоляционизм при глубинной изоморфии общественного устройства был явно необходим для обеспечения социально-экономического гомеостаза. В пользу этого свидетельствовал и тот мало заметный из Союза факт, что в самом "глобалистском" мире непрестанно усиливалась напряжённость в борьбе за сферы влияния между Евросоюзом, с одной стороны, и блоком США, Британского Содружества и ДВЭС, с другой. Кстати, сам блок в странах Евросоюза давно уже неофициально называли Океанией - с намёком на Оруэлла, разумеется.

Но Океания - разговор отдельный. С коллегами оттуда Наташа могла встречаться только на таких конференциях: Блок и СССР находились в затянувшемся состоянии взаимонепризнания. Денис - когда-то оголтелый антиамериканист! - в Штатах, и для дочки всё равно, что на другой планете. Что ж, каждый сделал свой выбор...

Наташа уже достигла дверей аэровокзала, всё это время поочерёдно вызывая то домашний телефон, то Алесину мобилку. Первый раз - ещё из самолёта, третьим звонком заказав такси из города. Такси уже наверняка стоит в длинном ряду машин с лайтбоксами-текстовыми табло на крыше (на них фамилия заказчика), а дочка ещё не отзывалась. Если дома, то наверняка, переключившись на модем, лазит по Рунету через институтскую локалку. Но тогда она должна была получить её SMS, не говоря уже о письме из Бонна, из-за которого Наташа чуть не опоздала на самолёт. Оставалось предположить, что Алеся в лицее, а мобилу оставила дома. Она часто демонстративно "забывала" её, намекая маме, что как бы уже и доросла до "взрослого", то есть с выходом в Рунет, телефона. Но тут не ролики, Наташина позиция была непреклонна: "Покупаю хоть завтра, но счета будешь оплачивать сама". Алеся сразу сникала: мамины педагогические приёмы ей известны, разговор серьёзный. Отключат за неуплату - останется совсем без "трубы", довольствуясь стареньким неуклюжим пейджером.

Поёживаясь от пробирающего колючего ветра, монотонный вой которого словно вобрал в себя и гул лётного поля, и шум толпы, оставшейся за стеклянной дверью, Наташа направилась к машинам. Неожиданно отозвалась мобилка - мелодия утонула в рёве ледяного ветра, который, как парусами, играл полами Наташиного плаща и ни за что не хотел оставить её в покое. Неужели? наконец-то!

- Наталья Евгеньевна?

- Да...

- Это Вас из больницы беспокоят. Вы не скажете, где сейчас Ваша дочь?

- Понятия не имею. Я сейчас стою на ступенях аэропорта, а ещё полчаса назад была в самолёте. Звоню ей, трубку не берёт.

А непонятная и невозможная связь между словами "больница" и "дочь" уже оглушила её словно обухом. Кровь моментально отхлынула от кончиков пальцев и заколотила в висках.

- Да вот, мы тоже не можем к Вам домой дозвониться...

- Что случилось?!

- Вы только не волнуйтесь... Дело в том, что к нам поступила девочка после дорожно-транспортного происшествия. Есть подозрение, что это Ваша Алеся...

- Что значит "есть подозрение"? - заорала Наташа. - Она в сознании?! Жива?!!!

Ватные ноги подкашивались, но она упорно продолжала вращать ими планету в том направлении, на котором застиг её врасплох этот дьявольский звонок из мира абсурда, в одно мгновение выключивший досаждающий ветер и раздвинувший вокруг неё пространство и время до видимых пределов горизонта... и даже за эти пределы...

Пронзил насквозь, как стрекозу булавкой. Вдоль всего тела.

- Всё в порядке. Троллейбусом её зацепило, слегка ушибло, но все кости целы. Только вот...

- Ну?!

- В "Скорой" сразу очнулась... У неё даже сотрясения мозга не было. Но, по-видимому, случился сильный шок - она ничего не помнит. Даже имя своё позабыла.

Наташу носило из стороны в сторону, она, словно слепой котёнок, натыкалась на встречных прохожих. Её волновало только одно - не выпустить трубку из деревенеющих пальцев. Хотя смысла доносившихся из неё слов она уже не улавливала.

Тысячелетия проползли мимо неё, прежде чем она достигла автомобильной шеренги и побрела вдоль бамперных оскалов, которые то и дело хватали её за край одежды.

Из какого-то забытого уголка периферийной нервной системы поступил сигнал остановиться возле машины, на крыше которой тускло светились буквы "Мурашкевич Н.Е." Но спроси её сейчас, зачем, или кто такая Мурашкевич Н.Е. - не ответила бы...

- Вы заказывали? - накинулся на неё хмурый таксист из-за наполовину опущенного стекла. Рыжая колючая щетина давно тосковала по "Жиллету".

- Не знаю...

- Как "не знаю"? Где ваш паспорт? Ну, "Мурашкевич" - всё правильно. На Речной?

- Нет... уже нет.

- Послушайте, гражданка...

- Вот, - Наташа сунула ему телефон, - они вам скажут адрес...

...Такси уже долго мчалось по озябшему шоссе, стирая шины, когда она начала постепенно приходить в себя. Чушь! Снова и снова с идиотской настойчивостью вызывала она с заднего сиденья оба номера - молчание. Мысли путались, неопределённость, как это всегда бывает, подкашивала сильнее, чем просто тяжёлое, пусть даже трагическое известие. Да нет, это не Алеся. Не может быть. Она сейчас на станции, возится со своими пробирками и понятия не имеет, что за неё с какого-то перепугу приняли совершенно другого ребёнка, погрузив маму в пучину кошмара.

Нет, надо готовить себя к худшему. Ну, амнезия. Скорее всего, просто реактивное состояние, которое скоро пройдёт. Могло ведь быть и хуже. "Как назло, троллейбусом стукнутая", - пришла откуда-то фраза и застряла, словно кость, в черепной коробке. Откуда-то... понятно, откуда. Вот уж поистине ирония судьбы, от которой, как известно, не уйти. Она уже, казалось бы, давно сбросила это бремя минувших лет, с некоторых пор даже почти перестала оборачиваться, когда уличный шум вдруг доносит до неё: "Алиса!" - хотя внутренне всё равно передёргивается. Почему Алиска не даст ей, наконец, покоя? почему вновь напоминает о себе - и так жестоко? Просто предательски...

Тема троллейбуса вообще имела свою историю и одно время сильно её беспокоила - потом, правда, было уже не до того. Прямо на съёмках этого эпизода в конце второй серии, где-то на пятом дубле, вся потная, взлохмаченная - горло резал ошейник дурацкого платья-сарафана, от которого вскоре будут сходить с ума мальчишки всей страны, а оператор, как всегда, недовольно орал (и всё равно ведь похабно отсняли - видно, что она успела добежать до тротуара) - задумается о том, что всё это уже было: хлопушка, перебегание дороги, окрики из мегафона... Само её появление на студии имени Горького было сплошной цепочкой случайностей: взяли за компанию с подругой на пробы для короткометражного сюжета по заказу ГАИ, где она, каким-то чудом пройдя сквозь сито отсева, неожиданно оказалась на первом плане. Неожиданно - учитывая её тогдашнюю природную скованность и гипертрофированную скромность, за которой, как часто бывает, таился довольно зубастый характер. А уж стечением каких обстоятельств её выдернули с озвучки и привели к Арсенову, толком даже не объяснив, для чего... Всё так и было, как потом неоднократно напишут: взгляд из-под руки низкорослой помрежихи, как два лесных озерца, в которых действительно было что-то не от мира сего, но больше нескрываемого раздражения - зачем её опять куда-то тащат? насмотрелась уже на студию, и съёмками сыта по горло, до подбородка! А всё, оказывается, только начиналось...

Уже после премьеры, после обрушившейся славы и шквала писем, из которых добрая половина была адресована "Алисе Селезнёвой", обратила внимание и на другие, казалось бы, лежащие на поверхности вещи: сходство её тогдашней фамилии с фамилией булычёвской героини, общность их, так сказать, научных интересов... На съёмках "Лилового шара", набравшись смелости, спросит у Павла Оганезовича: что это всё-таки, случайность или подстроено? Может быть, в её утверждении на эту роль всё учитывалось: и фамилия, и энтомология, и "Опасные пустяки" (а кстати, почему название этой короткометражки, которую, кажется, никто никогда и не видел, звучит так по-булычёвски?) Теперь вот снова: партнёр по съемочной площадке - её однофамилец. Сама сгорала от стыда из-за очевидной глупости вопроса. "Эх, Наташа, - скажет ей Арсенов неожиданно серьёзно, глядя прямо в глаза, - ты ещё не знаешь, какие бывают в жизни случайности и совпадения". И как в воду глядел! (а может быть, всё-таки знал?) Настоящие совпадения пришли гораздо позже, да так, что порою становилось просто страшно - это уже не шутки. А тут и на форуме фанского сайта в Интернете некоторыми товарищами настойчиво, по поводу и без повода, муссировалась тема подобных пересечений с фильмом и с книгами Булычёва и вообще необъяснимых странностей, которые, как оказалось, преследовали не только её.

И вот теперь, когда и книги, и фильм, и имя опального автора преданы забвению - очередной виток совпадений. Бомба замедленного действия из прошлого тысячелетия, рванувшая так нежданно. Троллейбус, амнезия... "Не может быть! не может быть, чтобы такое совпадение", - зазвучал сквозь годы её Алисин голос. Может, девочка, может... Действительность кошмарнее кошмаров.

Наташа наконец-то догадалась позвонить в институт, попросить, чтобы по внутреннему соединились с вахтёром лицея. Город уже наседал серым уродством спальных районов, раздираемым голыми стволами деревьев, светофорами, так некстати подмигивающими красным светом перед самым капотом, суетой дорожных пробок.

- Борт 2007? - зашипела водительская рация. - Сбавьте скорость. Впереди движение перекрыто. Счастливого пути вам и вашим пассажирам.

- Что там такое? - нетерпеливо спросила Наташа.

- Не знаю. Похоже, государев маршрут нам дорогу пересёк. Это минут на десять. Секьюрити.

Наташа из последних сил согнала с лица недовольное выражение. Здесь это чревато. Масса примеров из жизни, когда люди в такси говорили что-то невпопад, а вечером за ними уже приходили. Зря, что ли, водители проверяют паспорта?

Звонок по мобильному оборвал последнюю надежду. Алеси на станции нет и, передавали Наташе, "ребята сами удивляются". Ребята, как вы понимаете, удивлялись её раннему уходу и перепалке со Светловым, а вовсе не отсутствию с утра. Но Наташа поняла всё по-своему. "Испорченный телефон" вообще много ломает в людских судьбах.

Светофор надолго замер на красном свете, и Наташа пристально вглядывалась вдаль сквозь высохшие потёки на лобовом стекле, словно пыталась разглядеть поверх скопища машин, готовых сорваться с места, чёрный лимузин и, за зеркальными пуленепробиваемыми стёклами - этого человека, близко видеться с которым ей довелось всего несколько раз.

Одна из таких встреч была особенно знаменательной. Вскоре после её назначения, когда вошла в круг институтской элиты. Маленький, человек на двести, церемониальный зал Института. Император долго сыпал цитатами, поражая слушателей не столько эрудированностью своих спичрайтеров, сколько тем, как, оказывается, укоренены идеи Обустройства в истории общественной мысли.

- Я не уверен, - говорил он, - что все здесь присутствующие до конца понимают степень государственной важности возложенной на вас как учёных задачи. Подъём отечественной экономики, вывод её из кризисного тупика, перевес в Противостоянии - это много и важно. Но это средство, а не цель. Трагической ошибкой было бы спутать тактические задачи со стратегическими.

Мы осознаём, что сегодня, когда бывший православный Восток пал жертвой глобализации, Великий Русский Народ остался единственным носителем того конструктивного эллинистического потенциала, о котором писал А.Ф.Лосев. Но тот ли, истинный ли смысл вкладываем мы в слово "народ"? Не засела ли в нашем мозгу сатанинская троцкистско-ельцинская семантическая аберрация этого святого понятия? Народ - это нация. Этнос, а не демос и не охлос. Нация не имеет никакого отношения к толпе, к массам. Во всех традиционных обществах, не зараженных вирусом иудаистской ментальности, носителем национального духа и самосознания всегда считалась исключительно элита, аристократия. Не чернь, которая вненациональна по определению. В этом было величайшее заблуждение Гитлера, который счёл "чистоту расы" не просто необходимым, а достаточным фактором.

Вихри прошлого столетия уничтожили выродившуюся старую русскую аристократию. И это правильно. Она не сумела сохранить собственную идентичность. Но Великая Россия (то есть Россия с сателлитами, о которой мы должны мыслить как о едином неделимом целом), устояв перед иудейским искушением демократией и плюрализмом, обладает сегодня всем необходимым для создания новой.

Из кого же? Где черпать кадры для будущей элиты нации?

Покойный академик Раушенбах предсказывал, что в связи с глобальным энергетическим кризисом к середине двадцать первого века демократия повсеместно уйдёт в прошлое. В мире установится диктатура учёных, кормящих толпу и правящих ею. Наука всесильна, потому что объективна.

Тенденции в этом направлении мы наблюдаем сегодня как у нас, так и на Западе. Однако Запад не понимает того, что естественно и органично для России: научная элита, стоящая у руля власти, должна быть наследственной. Традицию учёных династий необходимо сделать правилом и поставить на конвейер. В этом истинный, эзотерический смысл Высокой Системы Воспитания. Идея брошена в толпу - но на самом деле она никогда не будет реализована в массовом образовании, ибо антиэгалитарна по определению. Подлинное предназначение концепции - элитарное образование.

Созданные при вашем Институте лицей и колледж уже в течение ближайших четырёх лет должны эволюционировать в закрытое специализированное общеобразовательное и высшее учебное заведение для детей сотрудников. Этому будет способствовать принцип регулируемой конкуренции. Ведомственные детский сад и ясли тоже включаются в данный учебный комплекс по мере разработки системы дошкольного специального образования. Таланты надо воспитывать с грудного возраста, а программировать с момента зачатия. Ряд подразделений вашего института как раз работает над этой проблемой.

Повторю ещё раз и готов повторить третий: вы, здесь сидящие - начало будущей русской аристократии. Вы у истоков национальной элиты богоизбранного народа. И зря Вы, милая девушка, - обратился он к Наташе, сидевшей в четвёртом ряду возле прохода, - так скептически усмехаетесь. Может быть, именно Ваши потомки станут правящей династией Всемирной Империи будущего...

Заведующий отделением Владимир Сергеевич, коренастый тучный брюнет лет пятидесяти с едва припорошенной проседью короткой стрижкой, своими манерами напоминал доктора Ливси из известной мультипликационной версии "Острова сокровищ". Или персонажа Сергея Сивохо - до того, как его сменил в амплуа врача доктор Шац. Он словно не замечал состояния Наташи, которая не находила себе места, и совсем не спешил вести её в палату. Мало того, что их непрестанно прерывали - то телефонные звонки, то какие-то врачи и медсёстры, врывающиеся без стука в кабинет с какими-то неотложными вопросами - сам доктор, по-видимому, считал, что общение с ним доставляет людям массу положительных эмоций. И старательно растягивал это удовольствие, то повторяясь, то отвлекаясь от темы (вдруг завёл разговор о рыбалке, да так, что Наташа и перехода не уловила). Взрывался хохотом над каждой собственной шуткой, совершенно, надо сказать, неостроумной - и коронки белого металла на коренных зубах сверкали полным боекомплектом.

Входить без стука в кабинет этого весёлого человека, похоже, заведено издавна. Такой же доброй традицией звучало в его устах обращение "курва старая", которым он неизменно встречал медперсонал любого пола и возраста. При этом он каждый раз слегка поворачивал в сторону Наташи толстую шею с тремя подбородками и извинялся, что, однако, не мешало ему через пару минут снова орать этот изысканный оборот в телефонную трубку. Под лежащим на столе стеклом - изъятые из обращения купюры разных стран. Коллекцией это назвать трудно, просто ворох в художественном беспорядке, этакий коллаж.

- Когда это случилось?

- Вчера около трёх часов. На Калининском проспекте.

- Странно. Что она там делала?

- А я почём знаю? Водитель говорит, она вообще непонятно откуда взялась. Средняя полоса, с обеих сторон несётся поток машин, мышь не проскочит - и вдруг тебе прямо по ходу! Словно из-под земли. Или с неба. Как он вообще смог увернуться, ума не приложу.

- Но всё-таки сбил?

- Ну, толкнул, так скажем. Сильный ушиб, а ни одно ребро не сломано. Ни гематомы, ничего. Аж странно! Хотя синячок, конечно, во, - доктор провёл от потной подмышки по упирающемуся в стол пузу куда-то вниз. - Но до свадьбы сойдёт, - опять расхохотался непонятно чему.

- Тут ведь как мы на вас так быстро вышли... Вам не рассказывали? Ха! Такое совпадение, как в кино. Вчера поступила, а сегодня свежий номер "Пионерской правды" приходит. Ну, библиотечный экземпляр в подшивку, бац - в пятничном номере на первой странице знакомое лицо! Статья о станции юных биологов, фамилия, номер школы - всё как на заказ...

- Да, но фотография чёрно-белая, и вообще она на ней плохо вышла. Не очень-то и похоже. Вы уверены, что это она?

- Так в том-то и дело! В базе облоно, конечно, есть и цветная, но двухлетней давности, тоже ничего определённого не скажешь. Если бы не фотография, я б ей эту газету просто подсунул. Вдруг вспомнит. А так начал издали: то двадцатую школу при ней упомянул, то ещё какие-то детали из базы данных. Ноль эмоций. А поговорю-ка я с ней о биологии... Вы бы видели: то глаза стеклянные, а тут вдруг оживилась моментально. Просто другой человек. А главное, такие познания... дай Бог всем выпускникам мединститута... Ну, тут уж мы вам и стали названивать домой и на мобильный. Ведь не бывает таких совпадений, правда?

"Бывают и не такие", - подумала Наташа. Но ничего не сказала. Тем более, что в данном случае на совпадение уже почти не надеялась.

- Но мы можем к ней сейчас пойти или нет?

- Так это... лечащего врача жду. У него сейчас обход заканчивается, должны были передать... О, вот и он, курва старая! Где тебя носит? - и не дав ему раскрыть рот, тут же спросил, указывая на Наташу: - Знаешь, кто это?

- Нет, - всё еще стоя в дверях, уверенно ответил тот, предварительно просверлив её интеллигентно мягким, но пристальным взглядом поверх очков.

- Да вот и я пока не знаю. Но есть шанс, что это как раз мама нашей пациентки из семнадцатой палаты. Которая, понимаешь, не помнит, как её зовут, а в биологии разбирается как минимум на кандидатском уровне!

- Очень приятно, - протянул он Наташе длинную худую руку.

Владимир Сергеевич встал из-за стола. Оказалось, что он ещё ниже ростом, чем складывалось впечатление - где-то вровень с Наташей.

- В общем, давай по-быстрому Наталью Евгеньевну проводим, покажем. Вдруг повезёт?

- Кому повезёт? - саркастически спросила Наташа. - И в каком смысле?

- Или девочке, если это действительно она, или вам. Может быть, ваша дочь действительно сейчас где-то гуляет. Тогда уж заранее извините за беспокойство. Будем в милицию сообщать, пусть ищут.

- Владимир Сергеевич, к вам можно? - распахнула дверь молоденькая медсестра.

- Ты, курва старая, всегда вовремя! Жди теперь. Знаете, - повернулся к Наташе, - три стадии? На первой отвечают: "Может быть, и... кхм... но не старая", на второй: "Может быть, и старая, но не...", на третьей: "А ты, думаешь, молодая?"

- Это очень интересно! - дипломатически, но твёрдо перебила его Наташа, в который уже раз за сегодня невольно цитируя Фильм. - Так мы уже идём?

- Да, конечно. Халат только наденьте.

Бесконечный больничный коридор Наташа рассекала чуть ли не в темпе спортивной ходьбы, едва не срываясь на бег, так что долговязый врач, которого ей так и не представили, с трудом за ней поспевал. Очки подпрыгивали на крупном носу. Худой, словно сдавленный с боков профиль ещё сильнее заострялся на фоне ослепительно белых под люминесцентными лампами стен коридора. Владимир Сергеевич на своих коротких ножках вообще безнадежно отстал, хотя его раскатистый бас разносился далеко вперёд. Заслышав его, из палат по обе стороны выглядывали детишки и приветливо улыбались. Надеюсь, подумала Наташа, их он так не называет? с него станется. "Все медики - безумцы", - мнемоническая фраза для запоминания английского "mad". A mad tea-party.

- Вы пожалуйста, - говорил на ходу, не оборачиваясь, лечащий врач, - не бросайтесь к ней, как войдёте. У неё реакция просто-напросто, да ещё накладывается депрессия оттого, что не может ничего вспомнить, хотя и пытается. Тут, понимаете ли, толчок нужен. А вас она наверняка узнает, и, глядишь, ниточка потянется. Важно, чтобы сама узнала. Это же классическая ситуация. А если нет... Вы, простите, где работаете? НИИ ФИГА? Ну, тогда, понятное дело, переведёте к себе... Не волнуйтесь, это, как правило, очень быстро проходит. При правильном лечении, конечно.

...Уже с порога (вернее, на пороге оставались врачи, легонько подтолкнув Наташу в большую, на двенадцать коек, палату) ей было совершенно понятно, что девочка, сидящая с ногами на кровати у окна, обхватив колени и положив на них подбородок, - ни разу не Алеся.

Хотя действительно на неё похожа. Даже очень.

Железный обруч, всё это время сжимавший виски, распался.

Но облегчение не наступило. Наоборот.

Во-первых, Наташу она всё-таки узнала. В синих глазах стоял... не ужас, не испуг, а какое-то непередаваемое оцепенение. Ну, привидений вы когда-нибудь видели? Вот и Наташа не видела, но почему-то подумала, что при встрече с ними у людей бывает примерно такое же выражение лица, как сейчас у этой лже-Алеси. Корочка льда, словно затягивавшая её взгляд, когда она с каменным лицом устремляла его в потолок, моментально треснула, проблески смысла всё уверенней проступали, просачивались сквозь белое безмолвие. И этот оттаявший взгляд, вопреки наполняющему его сейчас застывшему трепету, вопреки угадываемой под ним бездонной глубине неопределённости и отчаяния, Наташе был тоже знаком!

Знаком не визуально, но изнутри, по сокровенным закуткам души, куда и сама-то не всегда заглянешь из-за панциря, который нарос в суете повседневности. Долгую четверть века встречал он её посреди жизненных перекрёстков и тупиков, то оставлял на короткое время, то вновь вламывался вихрем без предупреждения, сметая паутину затхлых будней, но всегда вовремя и кстати. "Проклятье моё, что я стала тобой"... Да, проклятье. И благословение одновременно. Со стороны этого не понять. Это просто жизнь. Другой у неё нет. И могла бы быть - неизвестно...

Да ну, бред! Её же не бывает.

В глазах девочки Наташа видела уже отражение собственного испуга. Или отражение отражённого её. Две пары бездонных глаз, как два зеркала, многократно отражали друг друга. Где-то после двух в четвёртой степени их взгляды уже были одним.

По крайней мере, с одной растерянностью на двоих.

Вновь ползли тысячелетия. Большие города рождались вокруг и рассыпались в прах. Солнце вращалось весёлой центрифугой, испепеляя миры и высушивая Наташины губы. Намертво сомкнуты под собственной тяжестью, язык не слушается - не облизать...

Мир раздвоился, рассечённый обоюдоострым мечом. Реальность перестала для неё существовать, утратила всякое значение.

За спиной шорох врачей. Разумеется, им отлично видна гамма чувств, пронёсшаяся на лице девочки. Хорошо, что Наташиного лица не видят, зато наверняка чувствуют, как напряжены все её мышцы.

Пауза чересчур затянулась. Надо что-то говорить. Облегчённо вздохнуть, повернуться и уйти - такая мысль не посетила её ни на мгновение.

Конечно, это не могло быть правдой. Несмотря на этот взгляд, несмотря на троллейбус, амнезию и прочие лезущие изо всех щелей совпадения. Но какая разница, кто она на самом деле? Да и взгляд тут совершенно ни при чём - важно лишь то, что испуг и растерянность давно уже сменились в нём надеждой. Слабой, неуверенной, да и не надеждой вовсе, а просто чувством сопричастности, радостью от какой-то, пусть даже ничтожной, зацепки в чужом и холодном мире.

Растоптать её, предать эту девочку, кем бы она ни была, мотивируя тем, что море собственных проблем физически препятствует проникнуться чужими, Наташа не могла.

Слишком уж основательно поработала с ней Алиска за эти двадцать пять лет.

- Алеся? - выдавила она. И совсем тихо, но отчётливо артикулируя, так, что разница, почти неуловимая для врачей, девочке должна была быть заметной, сама не веря тому, что делает, собственному безумию, имени, слову, знаку, готовому скатиться - и уже скатывающемуся - с её высохших губ:

- Алиса?

- Мама! - конечно, это испуг прорвал, наконец, в вербальную форму после того, как прозвучавшее имя наполнило до краёв чашу невозможного. Но Наташа одобряюще кивнула - едва заметно - и продолжала выжидающе смотреть ей прямо в глаза. Та вполне её поняла. Умненькая.

- Мамочка! - соскочила с кровати, уткнулась в грудь Наташе. Плечи конвульсивно вздрагивали.

- Всё хорошо, девочка, всё позади! - гладила её по спине Наташа. - Сейчас мы поедем домой.

И на ухо:

- А все вопросы - потом, хорошо?

Та подняла влажно блестящие глаза, полные благодарности, и кивнула.

- Что нужно, - обернулась Наташа, - для того, чтобы выписку оформить как можно скорее? И сколько?

...По пути к кастелянше (почему-то длинными изгибами подвальных лабиринтов, мимо шумящей и окатывающей всё вокруг густым паром прачечной-дезинфекционной) Алиса всё-таки не выдержала и, едва они слегка оторвались от спутников, шепнула Наташе:

- Откуда вы можете знать, как меня зовут?

- Долгая история. Расскажи лучше, откуда тебе моё лицо знакомо.

- Из семейного архива, - ответила девочка и с опаской посмотрела на Наташу: поверит ли?

- Ответ засчитывается. Я так и думала.

А разве могло быть иначе?

Наташу теперь не удивило бы даже, если в качестве одежды пациентки ей выдали бы тот самый красный сарафан. К сожалению или к счастью, нет. И даже не булычёвские шорты, тоже совершенно не вписывающиеся в мартовскую Москву - да и в апрельскую, даже и в более тёплые годы минувшего тысячелетия. Наверное, всё-таки к счастью, иначе бы от лишних вопросов не уйти. Владимир Сергеевич и так ходил за Наташей, как Каштанка (правда, к его чести, при ребёнке он, оказывается, отлично мог обходиться без своих излюбленных "старых курв" - ни разу не сорвалось). Пришлось даже прикрикнуть на него: "Вы дадите ей переодеться?!" И всё равно его рокочущий голос доносился из-за шкафа, сотрясая стёкла.

На самом деле Алиса в момент аварии была одета в голубой с лёгким металлическим отливом комбинезон. На груди эмблема - вышитый серебром ископаемый дронт. Материал при ближайшем рассмотрении, оказался весьма подозрительным на ощупь - мягкий, тёплый, но какой-то нездешний. Однако издали вполне мог сойти за гонконгский ширпотреб, от которого Москва ещё не успела отвыкнуть - старое донашивали. А вот с обувью прокол. Мало того, что сандали-шлёпанцы, так ещё и какие-то странные, напоминающие японские гэта. Ничего, такси уже вызвала, как-нибудь доедем, не привлекая внимания. Огородами, так сказать...

Синяки и свежеобработанные ссадины у неё на боку действительно страшнючие. Только не похоже что-то на следы удара или падения... Когда Алиса уже застёгивала комбинезон, из него выпал какой-то кулон. Просто прозрачный кристалл на тонкой, но как успела понять Наташа, довольно прочной цепочке. От него, на свободно свисающем конце цепочки - ещё один. В этом втором пульсировала какая-то голубая искорка - не отражённая, нет, кристалл сам служил источником света. А приглядевшись, можно было заметить сплетающиеся в клубок разноцветные светящиеся нити.

- Можно посмотреть?

- Конечно, - ответила девочка. - Одним глазом надо.

...Грани кристалла превратились в прозрачные секции купола-полусферы, за которыми чернело чужое - космическое - небо с немигающими звёздами, складывающимися в незнакомые созвездия. Толпа людей растекается полукругом, повторяя изгиб этого огромного, вымощенного шестиугольными плитами зала. Среди них - то ли роботы странных форм, то ли представители различных негуманоидных рас в скафандрах. В центре Алиса в красном комбинезоне. Лет ей здесь всего семь-восемь, но не узнать её невозможно. Её обнимает и крепко жмёт руку высокий гуманоид, которого на первый взгляд можно было принять за землянина, однако пропорции и телодвижения, словно копирующие персонажей японских аниме, выдавали его инопланетное происхождение. Несмотря на то, что Наташа глядела одним глазом, картинка была объёмной, с полным эффектом присутствия. А где-то в четвёртом измерении - только, пожалуйста, не спрашивайте меня или Наташу, как это! - вокруг вращались кольцом две надписи, по-видимому, тождественные, - неизвестными значками и русская: "Алисе Селезнёвой от Семианса Алсуйского. Прорвёмся!"

До этого рассудок ещё цеплялся за неприятную, но спасительную мысль, что всё происходящее - чья-то жестокая мистификация или хитроумная проверка КРК и КРС. Хотя сердцем Наташа категорически отметала такую возможность. Теперь же для сомнений не оставалось места. В настоящее время таких технологий не существует. На Земле, по крайней мере.

Наташа даже не сразу осознала, что картинка её слушается. Она могла прокрутить этот короткий ролик с любой скоростью и в любом направлении, приблизить к себе любую деталь в любом ракурсе. И для этого ей не надо было напрягать взгляд или делать какие-то внешние движения: кристалл сам угадывал её намерения и исполнял их.

- Это на Дроне, - сказала Алиса и ностальгически вздохнула. - После моего первого столкновения с крокрами.

Серая тень пробежала по её лицу. Впрочем, ненадолго.

Всю дорогу домой обе молчали. Не было сил.

А когда Наташа открывала дверь своим ключом и обдумывала, что сказать Алесе, как представить ей гостью, её окончательно оглушили и добили до боли знакомые, но давно не звучавшие в этих стенах залихватские квакающие звуки "детской темы" из Фильма.

"Девочки в пижамах, остановитесь! - перекрывал их громкоговоритель милицейской машины. - Девочки в пижамах, вы простудитесь!"

Безумствам этого дня, кажется, не суждено было окончиться...