7. МОМЕНТ ИСТИНЫ

					Момент - числовая характеристика случайной величины. 

							Учебник по теории вероятностей


					-- И так  всегда,  --  сказал  Громозека,  просыпаясь.  --
					Идеи-то есть, но исполнение никуда не годится. 

							Кир Булычёв. Лиловый шар

НИИ ФИГА таинствен и загадочен на заре, в час заката или рассвета, когда вдоль оконных рядов, опоясывающих административный корпус непрерывными горизонтальными лентами, скользит солнечный луч, зажигая в них розовое зарево. Тогда здание чудесным образом преображается: серые стены вспыхивают разнообразием оттенков, которые просыпаются и играют в зыбкой воздушной пелене. Всё оживает в такие минуты, даже клубящиеся на уступах тени приходят в движение, бегут вверх по стенам и начинают неслышно звенеть.

Зловещ НИИ ФИГА ночью, погружённый во мрак, сгустками которого кажутся выступающие башни угловых корпусов. Ожерелье московских огней и отблески холодного дежурного освещения внутри зданий лишь оттеняют угрюмую неприступность, которую таят в себе вертикали лестнично-лифтовых клеток, глухие торцевые закругления с выступами-бойницами, нависающие обходные галереи.

Днём, в уличной суете, сквозь вечные несмываемые потёки на дребезжащих стёклах трамваев, НИИ ФИГА скучен и будничен, затерян в толпе столь же серых казённых учреждений. Солнечный луч на секунду блеснёт в запавших глазницах окон - и выглянувшие было строения спешат скрыться за нагромождением тусклых стеклянно-бетонных кубов.

Нужную остановку Алиса проехала. Трамвай завёз её за угол, и девочка решила не огибать квартал, делая довольно большой крюк, а выбраться к Институту напрямик.

Оказалось, что это совсем не просто.

Суровый проезд между приборостроительным заводиком с огромной стеклянной проходной, одно крыло которой переоборудовано под кафе с ночным клубом, другое - под компьютерный салон, и обшарпанной автосервисной станцией. За ним - автономная котельная, заброшенный детский сад с выбитыми стёклами... Путь преградил высокий бетонный забор, приходится идти в обход вдоль него. Кто-то размашистыми красными буквами излил на заборе крик души: "Люди, вы лохи!"

За поворотом началась какая-то хаотическая мешанина учреждений и облепленных спутниковыми антеннами ведомственных жилых зданий, среди которых столь же нелепо и бессистемно разбросаны деревья и кусты, судорожно вцепившиеся корнями за оставленную им площадь. Перпендикулярно двум сплошным рядам гаражей и сараев, над которыми примостилась с краю самая настоящая деревянная голубятня, хотя и давно нежилая, тянулось бесконечное ограждение из густой металлической сетки. Громада Института маячила из-за неё, заставленная другими строениями. Калитки никакой не наблюдалось, но основательно протоптанная тропинка к забору вела. Алиса улыбнулась. Она уже знает, что заборы в этом странном прошлом для того и ставили, чтобы делать лазейки.

Так и есть... Но и за забором при попытке приблизиться к НИИ ФИГА она опять оказалась в тупике среди зданий с нечитабельными аббревиатурами на табличках.

Немного подумав, Алиса приняла единственно правильное решение: пробираться не к Институту, а к обрыву, двигаясь вдоль которого так или иначе попадёт на биостанцию.

Дело пошло веселей. Каменные монстры, хотя по-прежнему спорили с ней, постепенно расступались. Обогнув пятиэтажную "хрущёвку" без балконов, с огромными, до земли, окнами на первом этаже, заложенными плиточными секциями двойного молочного стекла (в верхнем углу одного из них неподвижно замер старинный даже по здешним меркам вентилятор), Алиса уткнулась в широкое нештукатуреное здание из красного огнеупорного кирпича с рустованными углами и массивными карнизами по всей ширине фасада. Ставни на нижних окнах, плотно закрытые жалюзи на верхних. Вход, наверное, с торца: на высокое крыльцо, ведущее к единственной обозримой двери, нога человека, похоже, давно не ступала. Да и размашистый балкон с толстым узорным ограждением и выглядывающей из под обвалившихся кирпичей арматурой нависает над ним подозрительно криво. Лишь балконная дверь с замазанными стёклами выглядит несколько ухоженно, наводя на подозрение, что за этими казарменными стенами всё-таки кто-то работает. А балкон наверняка устлан окурками...

За этим домом и начинался обрыв. Голые ветви деревьев предательски обнажали устилавшие весь склон горы мусора, которые не убирались как минимум несколько лет. Выше сквозь них просматривался тоскливый пейзаж индустриальных районов.

Вскоре она достигла крепостной стены НИИ. Возле неё кромка обрыва стала совсем узкой, правая нога Алисы то и дело соскальзывала. Под торчащей из фундамента сточной трубой вообще размыто до самой стены. Кто-то, правда, заботливо переложил через канаву кривую пружинящую доску - не она одна этой тропой ходит... Заколоченная давным-давно, наверное, ещё при федерации, дверь, от которой бежит вниз по склону железная лестница с перилами... и ведёт в никуда, обрываясь на полпути!

Заросли постепенно редели, уступая место карабкающимся на склон тщедушным эфемерным домишкам с огородами и глухими заборами. Полоска у обрыва расширилась, появился асфальт и первые машины.

Вот и знакомый открытый дворик с козырьком над неприметной дверью.

У турникета Алиса замешкалась. Очередная задача: как идти мимо вахтёра и грозной надписи "Удостоверения предъявлять в развёрнутом виде!"

В образе Алеси? А вдруг он помнит, что она уже прошла?

Не здороваться, сделать вид что выходила? А что, если она ещё не добралась?

Как же они с Алеськой не обсудили этот момент...

Нет, лучше работать по легенде "конотопская кузина без удостоверения". Идти, ничего не спрашивая. Если не пропустит, попросить позвать Алесю. Или дождаться, если её ещё нет.

...Вахтёр даже глаз от газеты не оторвал, когда заскрипел турникет. Стоило волноваться!

Алеся, конечно, уже ждала её. Вместе с Родиком, дежурящим в лаборатории, она сидела за столиком в нише-закутке, окружённой стенами из прозрачных вертикальных труб и носящей громкое название "Уголок психологической разгрузки".

- Ты как раз вовремя. Садись чай пить.

Кипяток из повидавшего виды серого электрочайника окрашивался золотистыми языками, расползающимися от чайных пакетиков - у Чеботарёва в стакане, у Алеси в симпатичной круглой чашке с розочками... есть у них дома такой сервиз... Алиса была почему-то уверена, что чашка, в которую налили ей самой, Лёшкина. На ней эпизод из какого-то здешнего мультфильма или комикса; ей эти персонажи ни о чём не говорят, но вот сквозит в них что-то светловское. Интуитивно. А эти две одинаковые чашки с объяснением значений имен Мария и Дарья в грубоватых виньетках наверняка на день рожденья дарились...

Слегка отсыревший сахар, на треть заполняющий жестяную банку из-под кофе. Тупым ножом Алеся по-братски расколола на три части два каменных мятных пряника, дождавшихся наконец своего часа.

- А вы слышали? - начал Родик, сдувая пар с краёв стакана, - Штаты выдвинули Европе ультиматум в связи с её попытками установить сепаратные, в обход Блока, отношения с Дальневосточным Экономическим Союзом. Войной пахнет...

- Нет, не слышали, - ответила Алеся, сразу подумав о маме в Брюсселе.

- Ну как же? Весь день сегодня с утра только и говорят. Все западные фигуры слетаются в Сидней за круглый стол, завтра начнётся экстренное совещание. Говорят, что такого обострения внутри глобалистского лагеря не было со времени той затянувшейся тяжбы Билла Гейтса с Еврокомиссией, которая только из-за начавшихся событий в России не переросла в военный конфликт.

- А кстати, чем тогда всё кончилось? - спросила Алиса.

- Да ничем, - ответила Алеся. - Уже когда ООН фактически развалилась, приняли соглашение: ввиду того, что в условиях мировой напряжённости может возникнуть необходимость централизовать контроль над информационными технологиями, признать Майкрософт условно-естественным монополистом сроком на ближайшие пять лет.

- Странное решение, - Алиса задумалась, размешивая сахар. - И что это даёт?

Родик поспешил поддержать тему:

- А ничего не даёт! Тут ведь главное, чтобы формулировка была: "стороны пришли к договорённости"... В политике очень многое сводится к "выправлению имён".

- Точно, - кивнула Алеся. - Это везде так. У мамы на старой работе был случай. Попалось ей объявление в газете: фирме требуется микробиолог со стажем. Позвонила... такие, типа, солидные, высокие требования. Подавайте резюме, приходите на собеседование, там всё расскажем. Но хоть в общих чертах, спрашивает мама, можно ваш профиль узнать? Чем занимаетесь? - Оказываем биотехнологические услуги населению. - Ммм... а конкретней? - Тараканов травим.

Родик, застигнутый врасплох неожиданной развязкой, забулькал чаем, и, смутившись, предпринял отчаянную, но безуспешную попытку сдержать смех. Плечи его судорожно дёргались. Алиса в недоумении глядела на Алеську, ожидая дальнейших разъяснений.

- Глупость какая-то. Зачем их травить?

"Начинается!" - беззвучно простонала Алеся. Нет, что радистка Кэт из Алисы никудышная, это и так понятно. За проведенную здесь неполную неделю некоторые существенные стороны нашего быта всё же ускользнули от её внимания. Но это как раз не смертельно. Конечно, если бы на месте Родика сейчас сидел Алёша, прокол оказался бы почти фатальным - объяснений не избежать. А за Чеботарёва можно быть спокойной. Приземлись Алиса перед входом в лицей на флипе - он бы и тогда, наверное, не заметил некоторой странности. Он из тех милых чудаковатых гениев, которые сами - и безо всяких флипов - вечно витают в облаках, а потому соприкосновение с землёй для них редко оказывается безболезненным. В прошлом семестре единственный во всей школе умудрился с двух попыток не сдать норматив по разборке-сборке автомата Калашникова! Уже подписан был приказ о его переводе из элитной "двадцатки" в школу педагогического выравнивания, когда из лицея пришло письмо за подписями институтской администрации с настоятельной просьбой "учитывая высокие успехи Чеботарёва Р.Р. в области общей и прикладной биологии, определяющей спецпрофиль вашей школы, установить ему, в порядке исключения, дополнительную пересдачу общеобразовательных нормативов". Замполит школы, не имеющая, естественно, никакого отношения к биологии (как и к педагогике), на педсовете порядком повозмущалась: "Общеобразовательные требования у нас одни для всех! Перефразируя - Маяковского, кажется, коллеги? - биологом можешь ты не быть, но автомат разбирать обязан". Однако аббревиатура НИИ ФИГА почему-то действовала на неё, как и на всех людей из первого отдела, магически. Знала: с этими надо считаться. Доведут дело до гороно - она же и виноватой окажется.

Вот и на этот раз Родик даже бровью не повёл. Но Алиска ведь не успокоится - сейчас опять начнёт проповеди читать, учить жизни! Сидит вон, молчит выжидающе.

- Видишь ли, - осторожно начала Алеся, - не знаю, как у вас, - ощутимый удар ногой под столом, - в Конотопе, а у нас тараканы в квартирах - настоящее стихийное бедствие. Надо же с ними как-то бороться, ты не находишь?

- Но при чём тогда химия и биотехнология? Доказано ведь, что у тараканов и крыс стопроцентная адаптивность. С колорадским жуком такими методами ещё удалось справиться... вернее, удастся. А для тараканов это лишь своеобразный искусственный отбор и улучшение породы... Это что же получается: под предлогом борьбы с насекомыми их, фактически, совершенствуют, а затем совершенствуют эти так называемые средства борьбы? Замкнутый круг... бред какой-то!

- Ну почему же - возразила Алеся, - с экономической точки зрения совсем даже и не бред. Во-первых, потенциально бесконечная товарно-производственная пирамида, во-вторых, на ВПК завязывается - биологическое оружие...

- Ага, только кончится всё тем, что такие ускоренно эволюционировавшие тараканы или крысы просто вытеснят человека с планеты!

- А что же ты предлагаешь? мирное сосуществование? - спросил Родик Алису с неподдельным любопытством.

- Можно и так сказать. Вообще-то люди и тараканы в биоценозе занимают совершенно разные экологические ниши, никак не пересекающиеся. Если тараканы появляются в человеческих жилищах, значит, там условия жизни, скажем так, не совсем человеческие. Вот и надо их менять, улучшать, а не улучшать вместо этого ни в чём не повинных насекомых и себя заодно травить! Вообще всегда следует бороться с причинами, а не со следствиями...

- Интересный подход. Как бы ещё твою гипотезу экспериментально проверить?

- А вот смотри...

Алеся, обречёно вздохнув, уставилась на небольшие круглые часы над столом, где тонкая шпага методично срубала секунды, отмеряя шаги посолонь, против часовой стрелки. Эту забавную штуку Лёша с Родиком презентовали девочкам на 8-е марта, и забегающие в лабораторию случайные посетители ещё не успели к ним привыкнуть, поэтому в первый раз, увидев необычное расположение стрелок, страшно пугались, а во второй и третий выворачивали шею, словно это как-то могло оптимизировать процесс считывания и интерпретации данных, и на пике истощения интеллектуальной деятельности раздражённо роняли неизменное: "Какой придурок додумался такое притащить?"

"Придурком", конечно, был Алёша. Он ещё с Нового Года грузил Родику эту идею и на все его робкие предложения альтернативных вариантов в очередной раз затягивал ту же песню: какая это оригинальная и полезная в хозяйстве вещь - часы с обратным ходом, как они развивают абстрактное мышление и что их девчонки, несомненно, мечтают именно о таком подарке. Убедил (а разве есть на свете человек, которого Лёшке не удалось бы в чём-либо убедить? Кроме Алеси, конечно). Дело за малым - купить. Не торопись, говорит Светлов. Ему, дескать, где-то померещилась модель чуть подороже, зато крупнее, с более приятным дизайном, а главное - цифры там не просто расположены в противоположном направлении, а ещё и зеркально отражены! Именно такие часы Алёша хотел увидеть на биостанции. То есть девочки о таких, по его мнению, мечтают, хотя сами об этом ещё не догадываются.

Времени до праздника было ещё немерянно, и Родик, высунув язык, покорно обегал после школы как близлежащие, так и отдалённые универмаги и супермаркеты. Обегал ли их параллельно Лёшка - неизвестно, хотя говорил, что тоже ищет. Более того, он уверял, что ищет очень тщательно, а Родька с его рассеянностью наверняка их уже пропустил. И не раз, должно быть. Но ни одному, ни другому ничего похожего больше на глаза не попадалось.

- Может быть, ты что-то путаешь? - несмело предположил Родик. - Может быть, ты обычные часы в зеркале видел?

- Ты что, совсем меня за дурака принимаешь? - возмутился Лёшка.

Родик бы ответил на этот вопрос, но он был задан чисто риторически. А потому оставалось покорно продолжать поиски. Ну, и доискались до того, что за неделю до праздника всюду исчезла и та единственная модель, которая местами встречалась среди скудного ассортимента "подарочно-прикольных" отделов. То ли они им такую рекламу создали своими распросами, что вдруг разошлись, то ли их из продажи изъяли - такое часто случалось. Тут уже перебирать не приходилось. Родик стремглав бросился в новый тур поисков, теперь уже той модели - и на излёте марш-броска всё-таки её обнаружил. Урвал, как он торжествующе выразился. "Там этот отдел так запрятан: из обувного, через одежду, на лестницу... напротив рыбок продают..." И всё равно - последние, с витрины. Блестящий обод заметно поцарапан. "Ничего, - вынес решение Лёшка, - их повесят, и видно не будет". О том, что с висящих на стене предметов время от времени стирают пыль, он, по-видимому, не догадывался...

Время. Пора прерывать увлечённую дискуссию по глобальным экологическим проблемам.

- Мы пошли. Всё проверишь, закроешь, опечатаешь, ключ на вахту...

- Конечно. Первый раз, что ли?

- Да ладно. У тебя сейчас голова Алискиными тараканами забита!

- Здрасьте! - возмутилась Алиса. - Чего это они мои? Как раз ваши...

Девочки поспешили в сторону выхода и, оглянувшись возле турникета, осторожно поднялись на второй этаж. Впрочем, таиться пока было нечего: вахтёру, как поняла уже и Алиса, абсолютно по барабану, кто и в каком направлении мимо него проходит (только для чего его сюда вообще посадили?), а Родику и подавно, даже если б он и заметил. Да и мало ли, что им на втором этаже могло понадобиться? Женский туалет, между прочим, на втором.

Мимо туалета они действительно не прошли - залечь в засаду предстояло надолго... Алиса, конечно же, пристала с распросами, почему на двери её кабинки изнутри написано "Улыбнитесь - вас снимает скрытая камера", и Алесе, научившейся за эти несколько дней ощущать себя прабабушкой, пришлось терпеливо разъяснять через стенку, что, во-первых, это такой специфический местный юмор начала двадцать первого века (а впрочем, ты не поймёшь), во-вторых, надписи в туалетах и на заборах, как правило, не стоят того, чтобы их читали (зачем тогда пишут? для самовыражения), в-третьих, надо тихо радоваться тому крайне редкому факту, что у кабинок вообще есть двери, в-четвёртых, очень даже может быть, что действительно снимают - ширяющихся выслеживают. Ну, колющихся. Наркоманов, короче.

Запереть аудиторию могут и в три, и в пять. Прятаться нужно заранее.

Миновав коридор, заглянули. Пусто. Уступы парт спадают вниз каскадом. Между рядами телевизоры на стойках. Портрет Императора над доской чуть выше уровня их глаз. Сама огромная выдвижная доска поднята почти доверху, приоткрывая лишь крошечный кусок проекционного экрана.

Вдоль стен - застеклённые стеллажи, плотно уставленные толстыми томами с золотым тиснением, узкие и высокие, под готику. Полки из обычной древесно-стружечной плиты декорированы имитирующими дуб панелями. В открытых нишах - гипсовые бюсты. По-видимому, великие биологи прошлого, но Алиса сейчас глядела на них в таком ракурсе, что узнать никого невозможно, отчего они казались столь же загадочными, как и чучело полярной совы, примостившееся на одной из полок в окружении затейливо изогнутых реторт.

К сове Алеся её и вела - по одному из рядов, деловито буцая ногой выкатывающиеся то и дело бутылки из-под лимонада.

- Под партой прятаться опасно - из прохода просматривается, да и не высидим. Переждём в этом шкафу - он пустой.

Не сводя глаз от двух приоткрытых дверей по бокам верхней площадки (опасность могла исходить и снизу, от двери в препараторскую возле доски, но там, вроде бы, всё спокойно), девочки проскользнули за узкую дверцу. Поднятое облако пыли благополучно осело на лёгких. Пока в аудитории никого нет, можно позволить себе и чихнуть.

Алиса закинула голову, взгляд задумчиво пробежал вверх по стенкам, сквозь густые клочья паутины, мимо металлических уголков для полок. Судя по следам на боковинах и на стене, полки здесь и были когда-то. Теперь же застеклённый участок стеллажа над дверцей был открыт, хотя свет, с трудом пробивающийся сквозь грязное стекло чтобы окончательно запутаться в паутине среди трупов пауков и мух, совсем не радовал. Лучше бы это пространство при том же объёме было в два раза ниже. Тогда можно было бы вполне комфортно расположиться. Сейчас же его ширины хватало только на то, чтобы сидя визави и прижавшись спинами к боковинам (ржавый уголок врезается в затылок) сплетаться поджатыми коленями. Чуть ли не носами друг друга касаться. А о глубине и говорить не приходится: сожмись в комок, вдавись в холодную стену, чтобы локтем дверь ненароком не зацепить.

Минуты тянулись до безобразия долго. Каждое неловкое движение отдавалось грохотом, резонировалось этой высокой прямоугольной трубой. Снаружи грохот едва ли был слышен, но шорох наверняка ощутимый. Мог и привлечь внимание. Хотя крысы по лицею часто бегают.

Сверху время от времени доносились какие-то приглушённые голоса, один раз кто-то даже спустился и поднялся мимо них по проходу. В основном было тихо. Но и тишина звучала зловеще, лишь напрягала, а не успокаивала.

Нога затекла. Алеся осторожно пошевелилась.

- Алиса!

- Что?

- Вот ты говоришь, мирное сосуществование, разные экологические ниши... Почему же на Крокре оно не сложилось?

- Ну, я же тебе рассказывала... Во-первых, это не совсем тот случай - речь ведь о разумных существах. Цивилизации, отношения между которыми изначально строятся на взаимном отстранении друг от друга, вынуждены определять свой дальнейший путь не самораскрытием, а противопоставлением оппонирующей стороне. А это тупик и гибель.

Вот даже Странники всё пытались определить точку, за которой уже нельзя было ничего изменить. А я просто уверена, что не было такой точки! Выход всегда есть, пусть даже трудный и болезненный, пусть даже совсем не тот, которого ты ожидаешь. Надо просто хотеть его найти. А они не хотели....

Алеся ничего не ответила. Звучащие в памяти слова Алисиного рассказа сплетались в образы, питаемые простором её фантазии, которая, в свою очередь, черпала материал из популярной стратегии "Обустройство", новой культовой игрушки софтверной компании "Бабай" на движке Age of Empires. И когда глаза окончательно слиплись, а по телу разлилась приятная волна теплоты, картинка развернулась в круговой панораме, заиграла красками и объёмом...

...Позже Нереб не раз пытался вспомнить, когда и при каких обстоятельствах он впервые увидел Неитул. Вернее, когда впервые выделил её из общей массы, в которую первоначально сливалась для него группа специалистов по проблемам социокоммуникаторики, прибывшая из Обруча для выявления причин кризиса, на протяжении нескольких периодов непрерывно пароксирующего в симполитозе натуралов и сетевиков, и поиска путей его разрешения.

Просто удивительно, как он мог долгое время не замечать эти огромные, дрожащие и мерцающие, словно ртуть, глаза с неописуемым перепадом выражений, который невозможно зафиксировать даже на сверхчастоте. Этот голос, звенящий, словно ручей - но порой набирающий мощь водопада, что шумит на склоне Тэрахиорского перевала. Она нарушала собой естественный ход событий, озаряла его, подобно энергетическому лучу, пронзающему тишину ночи - рассекая мглу, утапливая тонкое ровное лезвие в атмосферную гущу, чтобы слиться с невидимой отсюда орбитальной станцией.

Они сошлись в общей задаче всепланетного масштаба - Нереб, обладающий многопериодным субъективным опытом взаимодействия с Сетью, и генетически специализированая для данной области Неитул. Но теперь она и работа воспринимались дифференцированно. И работа значила меньше, чем она.

Это было непривычно. Но это было так.

Семьдесят периодов минуло с той поры, от которой принято отсчитывать окончательное расслоение цивилизации Крокрыса на две биосоциальные формы. Период когда-то означал смену поколений. Теперь не означает ничего, используется по традиции как единица измерения времени. По правде говоря, настоящей традиционной единицей до метаисторической эпохи служил год - оборот планеты вокруг Светила. Период и состоит из сорока таких лет. Но для бессмертных это слишком ничтожный и малоинформативный промежуток. Не те масштабы.

Предначалом метаистории принято было считать эксперименты учёного-энтузиаста Одифа Ауреда по хирургической и биотехнологической модификации организма, в результате которых он и небольшая группа его единомышленников первыми на планете переступили черту практического бессмертия. Опыт постепенно распространялся - медленно, как всё по-настоящему новое, и неумолимо, как всё прогрессивное. Первые младенцы со вживлённым биочипом - вскоре нейрошунтирование станет обязательной процедурой. Первые синтезоиды с титановым скелетом и без атавистического пищеварительного тракта. Ещё несколько поколений сменилось естественным путём, но после того, как удалось создать синтезоидов с геном бессмертия, натуральный путь размножения навсегда ушёл в прошлое. А для бессмертных он изначально был неактуальным - репродуктивная функция организма оказалась неразрывно связана с механизмом старения и отключалась вместе с ним. Сам по себе секс, впрочем, ещё долгое время считался весьма полезным средством многонаправленной субъектной стимуляции. Появились даже синтезоиды, генетически специализированные в качестве гетер (обоих полов). Позже, однако, были найдены куда более эффективные способы реализации либидо - виртуальные, "по цифре".

Тихо и постепенно исчезли с планеты последние неинициированные жители - относительно немногие упрямцы, не решившиеся на бессмертие, которые успели появиться на свет до принятия закона об обязательной иммортизации женородных. Исчезли мирно и спокойно, как исчезает всё в биосфере, уступая место новому. Исчезли незаметно для новой бессмертной расы, так что никто не может точно назвать год смерти последнего из них, год, который можно было бы по праву считать началом собственно метаистории. Впрочем, годами на Крокре время больше не меряли.

...Освоение межзвёздного пространства цвельфы - жители Крокрыса - начали уже на метаисторической стадии. И сразу столкнулись с неожиданным обстоятельством: при длительном пребывании вне магнитного поля Планеты серые клетки мозга утрачивали регенеративность. Стареющий мозг в вечно молодом теле - это ужасно. Оказалось, что их биоциклы когерентны колебаниям кристаллической решётки ядра планеты, и в их взаимодействии открываются древние, до сих пор не расшифрованные ресурсы организма, благодаря которым и восстанавливаются клетки мозга.

Наличие таких ресурсов новостью не было. Просто весь уклад цивилизации Крокрыса ещё задолго до достижения бессмертия делал их невостребованными, отчего они благополучно отмирали. В ранней докомпьютерной античности группы, объединённые на основе суррациональной интерсубъектной корреляции, могли усилием совместной мысли и воли плавить кристаллы цварка, составляющего основу крокрысских гор, синтезировать из них любое вещество и придавать ему желаемую форму. Долины, где располагались самые древние города Планеты, были явно искусственного происхождения - карьеры разработки цварка, из которого они и создавались города. Но достичь стабильной интерсубъектной корреляции в больших группах - это очень, очень сложно. И с развитием цивилизации становилось всё труднее. Проще оказалось перейти к материальному способу производства, что в конце концов и произошло. Это не было легендой. На протяжении всего дометаисторического времени все дети в той или иной мере проявляли задатки к формированию, создавая в своих коллективных играх различные несложные предметы. Эта способность сохранялась даже у последних нешунтированных женородных. К подростковому возрасту она полностью атрофировалась. Одной из задач воспитания - аналога форсированного накопления информации для женородных - считалось ускорение этого процесса. У шунтированных, клонов и синтезоидов её уже не было.

И никого эта открытая планетозависимость не огорчила. А зачем вообще куда-то летать? Наши интеллектуальные и надёжные автоматы справляются с этим вполне успешно. Ресурсоёмкость, правда, возрастает - но разве жизнь любого цвельфа, подвергающаяся в галактическом рейсе всевозможным опасностям, не дороже каких бы то ни было энергозатрат? А если хочется романтики, жаждешь ощутить просторы вселенной - без проблем. Благодаря Сети и посылаемой в неё автоматами информации не хуже, чем в реальном теле, сможешь побывать и на Лоне, и на Аресе, и в глубоком космосе...

Цвельфы в ту пору и по планете-то почти не ездили. Какой смысл прибегать к такому неэргономичному способу обмена данными, если гораздо проще воспользоваться Сетью? Все города и другие информативно значимые места нашпигованы сенсорными датчиками, которые посредством Единой информационной сети обеспечат тебе не просто стопроцентный эффект присутствия, но даже больше, открыв то, что недоступно естественным, пусть даже и модифицированным, органам чувств. Туда, где датчиков нет, можно послать автомат - твои глаза, уши, нос, шестое, седьмое и двенадцатое чувства. И это ведь не виртуальная реальность, а самая что ни на есть подлинная. Виртуально твоё присутствие в ней - но тебе-то что за печаль? К Сети подключались, как правило, через биочип - просто и удобно.

Возможно, именно отсутствие биочипа у старейших цвельфов женородного происхождения, в том числе у Одифа Ауреда, подтолкнуло их к идее Слияния с Сетью.

"Наш соматический компонент, материальный носитель субъектности, - говорил Ауред, - исчерпал свой потенциал. Много периодов тому назад мы осознали необходимость выбора: естественное старение цивилизации vs. её переход на стадию управляемой эволюции. Жизнь подтвердила нашу правоту. Тогда мы подошли к пределу, до которого могла довести нас природа. Но природа снабдила нас разумом - для того, чтобы дальше нам идти самостоятельно. Без её помощи и вопреки ей.

Мы переросли детскую одёжку биосферы и собственных тел - и если б не начали их перекраивать, были бы просто задушены ими.

Теперь мы стоим у следующей ступени. От нас зависит, возьмём ли мы её или капитулируем, перечеркнув весь пройденный путь.

Мы считаем себя бессмертными. Полно, так ли это? Наши тела после всех модификаций остаются по-прежнему несовершенными и уязвимыми. Каждый день мы подвергаемся всевозможным опасностям. Нам не грозит смерть от старости - но разве не продолжают гибнуть в различных экстремальных ситуациях наши товарищи?

И насколько долговечней, защищённей и надёжней оказываются компоненты Информационной сети! Вероятность вывода из строя любого из них в тысячи раз меньше вероятности гибели цвельфа. А вероятность того, что при этом будет полностью утрачена хранящаяся на нём информация, вообще стремится к нулю.

Пора продолжать расставаться с предрассудками. Стационарное подключение к Сети - наш единственный путь вперёд по эволюционному вектору. Способность к автономному кинематическому перемещению, совершенно дикому и неэргономичному, сегодня такой же пережиток, каким ранее были размножение или пищеварение. Ему место на той же свалке метаистории".

И тому подобное.

Как и сто периодов до этого, слова Ауреда не оставались словами. Сторонники Слияния решительно претворяли свои идеи в жизнь на самих себе, превращась в полурастения, окружённые системами жизнеобеспечения и соединённые биодатчиками с клиентскими точками вхождения в Сеть - собственно, составляющие с ними одно целое. Преимущества такой формы существования были налицо. Всё больше жителей планеты принимали её, всё сильнее и сильнее изменялся облик среды их обитания. Хотя тех, кто не пока спешил избавляться от атавизмов, преобразования касались не сильно: улицы крокрысских городов пустовали и до того, цвельфы, остающиеся автономными, тоже отдавали предпочтение вторичной, сетевой реальности. Просто сила привычки тяготела над ними, в особенности над теми, кто появился на свет уже модифицированным и бессмертным, не имел личного опыта перестройки своего организма. Но и их совершенно не волновало, как выглядит сосед по дому или собеседник в чате - способен он отключиться от сети или нет, похож ли он больше на кельвара или на ольвар. Главное, что он цвельф, нгאв. Каждый так или иначе строил себе собственный мир.

Оказалось, однако, что у концепции есть и принципиальные противники. Зародилось движение натуристов. Правда, идейные и продвинутые сетевики тут же переделали это самоназвание в насмешливое "натуралы", да так и прижилось. Натуристы объявили путь Слияния тупиковым и более того, утверждали, что Сеть и связанные с ней бытовые сдвиги уже фатально деформировали субъектологию. "Мы заехали не туда, - говорили они. - Пора разворачивать оглобли". Оглобли - это такой параметаисторизм, как-то связанный с давно вымершими гиффами. Никто уже понятия не имел, как эти самые оглобли выглядели, но все помнили, что их время от времени разворачивали.

Конечно, лозунг натуристов "Назад, к природе!" подразумевал неявное "насколько это возможно". Размножаться естественнополовым путём, к примеру, они не могли, даже если и хотели бы. Собственно говоря, на Крокре уже несколько периодов вообще никак не размножались. Фабрики по сборке синтезоидов стояли законсервированными на случай, если вдруг возникнет потребность в увеличении населения или в субъектах особой специализации. Натуристы, оказавшиеся на планете в абсолютном меньшинстве, возобновили воспроизводство. На свет появилось новое поколение бесшунтовых синтезоидов - виток замкнулся. Сторонники возврата к природе категорически отказались от протезирования и любых небиологических модификаций, а некоторые отчаянные головы даже подвергли себя мучительной операции по замене титанового скелета на кальциевый. Последнее, правда, было единодушно расценено как левачество и экстремизм. Генная инженерия при сборке новых синтезоидов отнюдь не возобранялась - напротив, отказ от шунтирования и протезирования влёк за собой необходимость дальнейших, более кардинальных генетических инноваций.

На первых порах ни сетевики, ни натуралы не отказывали друг другу в праве идти собственным путём. Право каждого цвельфа на самоопределение считалось неприкосновенным - до тех пор, пока не представляют угрозу другим. А угрозу они представлять не могут - это давно было заблокировано в самом цвельфийском геноме. Но чем глубже пролегал водораздел между двумя формами цивилизации, чем более обнажалось их расслоение, их несовместимость и несводимость к единому инварианту, тем яснее становилась истина, что планета у них одна, и двум цивилизациям-хозяевам на ней может стать слишком тесно. Очень уж разные виды они на неё имеют. Сетевики, до сих пор равнодушно взиравшие на суетящихся натуралов, стали вдруг усиленно распространять футурологические прогнозы, в которым натуралам, как изначально тупиковой ветви управляемой эволюции, просто не оставалось места. Объективный ход метаисторического системопроцесса неизбежно вёл, согласно этим концепциям, к полному краху цивилизации натуралов и их вхождению в Сеть. Так зачем же ждать? - вопрошали они. Некоторые им внимали. О каждом появлении новой сетевой единицы из числа бывших натуралов громогласно трубилось по всей Сети - тем более, что "беспартийных" цвельфов на планете уже не осталось, и расширяться сетевое сообщество могло только за счёт натуралов. Все фабрики по сборке синтезоидов остались за натуралами, потому что новособранного синтезоида к Сети не присоединить - это должно быть индивидуальным выбором, иначе отторжение. В ответ на происки сетевиков натуралы увеличивали воспроизводство и всё более дистанцировались от Сети, стараясь как можно чаще находиться в первичной реальности.

Жить рядом становилось всё труднее. Отток сетевого или натуристского меньшинства из городов, где доминировала противоположная форма, их миграция в "свои" сообщества принимали глобальные масштабы.

Начался передел планеты.

Спустя десять периодов Крокрыс представлял собой запутанное сплетение двух совершенно разных миров на одной поверхности, не сливающихся и не пересекающихся. Сетевые города ничем больше не напоминали среду обитания разумных существ. Натуралы туда и не заглядывали. Контроль над Сетью полностью сосредоточился в руках сетевиков (хотя рук-то у них уже не было), и натуралы, которых роль младшего брата совершенно не устраивала, поспешили заполнить оставленную им нишу - некогда заброшенное освоение космических просторов. Здесь сетевики оказались неконкурентоспособными: чтобы там ни говорили, нгאв на месте всегда достигнут большего, чем дистанционно управляемые автоматы.

Поэтому на смену напряжённости и взаимоотчуждению между сетевиками и натуралами постепенно пришли партнёрские отношения. Крокрысская Сеть была объединена в единый комплекс с внешним информаторием Обруча (так называли совокупность заселённых натуралами первобытных планет и межзвёздных станций). Иногда, хотя и очень редко, возникало даже личное общение между отдельными представителями сетевиков и натуралов. Правда, до создания рабочих групп ни разу не доходило, всё сводилось к обмену субъективной информацией.

Трижды за период каждый натурал Обруча посещал Планету - омолаживался, восстанавливая потрёпанные Космосом нейроны. На Крокре собирали и новых синтезоидов. Попытка сборки в Обруче обернулась трагедией: серые клетки этих синтезоидов не регенерировались даже на планете. Так и умирали, прожив два-три периода: истощённый мозг в совершенно здоровом теле...

Потянулись долгие периоды симполитоза... И всё бы ничего, но в последнее время внутрисетевая жизнь создавала для натуралов немалые проблемы. Правда, до сих пор только теоретические.

Ещё до того, как движение натуралов приняло массовый характер, в Сети стали возникать первые "семьи" - группы сетевиков, объединённых на основе интерсубъектной корреляции в единый субъект. Это открыло новые, неведанные прежде интеллектуальные возможности. Когда на смену белковым схемам субъектотерминалов пришли световые, этот процесс принял массовый характер, а теперь когда понятие сетевого субъекта окончательно дематериализовано, когда отдельное "я" представляет собой не точку вхождения в Сеть, а свободно распространяющуюся по Сети программу и базу данных, моночленных сетевиков почти совсем не осталось. Тогда-то и родился в Сети новый лозунг: Полная и Глобальная Интеграция.

Будете смеяться, но продвигал эту идею на протяжении трёх периодов всё тот же неутомимый Одиф Ауред. Теперь он был семьёй не менее чем из трёх десятков экс-субъектных компонентов, консолидированных вокруг него как лидера. Фактически развивались его прежние идеи: управляемая эволюция заключается в избавлении от пережитков, оставленных природой на предыдущих стадиях. Первоначально они способствуют переходу на новый уровень, но по его достижении, перед новой ступенью, оказываются тормозящим фактором и преградой. Диалектика. Чтобы не угаснуть как разум, цвельфы в своё время постепенно покинули биосферу. И это правильно. Но Разум как венец эволюции существует в форме мыслящего социума. Сапиенс, нгאв, как учил великий мыслитель дометаисторической эпохи Крлл Мррл, есть общественный кельвар. "Кельвар" в этом определении - преодолеваемое, "общественное" - достигаемое. Сегодняшняя Сеть не до конца реализует идею социума, не до конца раскрывает его потенциал - так же, как не до конца реализовывали идею сапиенса дометаисторические цвельфы, которые подобно неразумным кельварам ели, пили, размножались, умирали и - да простят нас эволюционно отставшие братья-натуралы! - автономно перемещались в первичной реальности. Так же, как позавчера нам мешали утратившее значение органы и закон старения, а вчера - биологические, кельварские тела, завтра, которое уже наступает, будет тяготиться неизбежно тормозящими прогресс индивидуальностями (пусть даже с многочленной субъектностью). Будущее - за всеобщим слиянием.

Далеко не все в Сети разделили эту теорию. На протяжении трёх периодов она непрестанно дебатируется, интерес к подобным спорам то спадал, то разгорался вновь. Но натуралов ужасало то, что никого из сетевиков она не ужасала так, как ужасала их. Значит, их психология разошлась уже настолько, что сетевики способны всерьёз рассматривать этот бред как возможную перспективу развития. Значит, рано или поздно Полная и Глобальная может быть осуществлена.

А если так, то какими метаглазами посмотрит этот новорождённый метасубъект на копошащихся рядом по планете натуралов?

Само их сравнение индивидуальности как преодолеваемой стадии с кельваром весьма красноречиво. Кельвары на планете были истреблены ещё до метаисторической эпохи. Просто вытеснены цивилизацией по неумолимым объективным законам Эволюции и Прогресса.

Так что напрашивались интересные аналогии.

И тревожные.

Исследованием этих проблем, прогнозированием потенциальных последствий и занимались Нереб с Неитул.

Нереб, хотя и говорил о себе в мужском роде, биологически к б.мужскому полу не относился. Правда, как любил повторять его бывший наставник Ибонек Навибо, многие вещи зависят от точки зрения. В этом смысле он имел все основания считать свой YY-модифицированный гендерный тип "супермужским". Синтезоиды с двумя игрек-хромосомами собирались специально для полётов в гиперпространстве второго порядка, которое оказалось губительным для икс-хромосом. Позже был найден способ защиты, но "третий пол" уже получил полноправную прописку в цивилизации натуралов, в новых его представителей закладывали теперь самую разную специализацию. Но Нереб был из первых, и в начале своего индивидуального существования ему действительно довелось побороздить Обруч в гиперпространстве второго порядка. Затем сменил много профессий, последние пять периодов - преимущественно на Планете.

Это закономерно. Постоянная смена родов деятельности - конечно, в рамках генетически заданной специализации - жизненно необходима бессмертным. Без неё ты рискуешь за несколько периодов выродиться в автомат, обречь себя на вечную старость без старения. А кому этого хочется?

Под влиянием Навибо Нереб погрузился в историю Планеты, в её прошлое, память о котором лежит почти невостребованной в анналах Сети. И в этой своеобразной ролевой игре он так или иначе должен идентифицировать себя с каким-нибудь из исторических полов. Ну, не с женским же, раз у него нет ни одной женской хромосомы!

Или же женский пол как раз и определяется одинаковыми хромосомами, всё равно какими?

А если откровенно, по-настоящему он стал себя считать б.мужчиной, то есть относить к полу, исторически противоположному б.женскому, лишь с появлением в его жизни Неитул.

Она, как принято у жителей Обруча, говорила о себе в среднем роде. Но достаточно бросить на неё беглый взгляд, чтобы понять - женщина... Древние сказали бы: девушка. По старым дометаисторическим меркам все натуралы выглядели скорее молодо, чем средних лет. А Неитул, казалось, была самой молодостью. Воплощением грации и свежести.

Рудиментарные эмоции выходили из-под контроля, оседали в его сознании в первобытном, несублимированном виде. Он этому не противился - в конце концов, если они способствуют эффективной деятельности их рабочей группы, то почему бы и нет? Приемлемо всё, что помогает в работе.

Но странное дело - успехи его не радовали. Ему хотелось, чтобы загадки, которые ставила им субъектология сетевиков, подольше оставались неразгаданными. По крайней мере, до тех пор, пока им с Неитул не подвернётся какое-нибудь новое поле совместной деятельности. Неважно, какое именно.

Нереб не узнавал собственных мотивов. Это же аномально - привязываться не к работе, а к сотруднику! Настолько, что и конкретное содержание работы оказывается безразличным. Но именно это на порядок повышает продуктивность. Парадокс!

Морально-этические категории на Крокрысе ещё до наступления метаистории научились приводить к формализированному математическому виду. Нереб, конечно, видел ошибку в формуле. Но не пытался её исправить.

Интросубъектная боль охватывала его. Сильнее всего огорчало его то, что Неитул совершенно не чувствовала ничего подобного. Она вообще не замечала своей уникальности. Её, впрочем, не замечал и никто другой, кроме него самого, и Нереб даже готов был признать, что эта уникальность субъективна, актуальна лишь для него. Однако и этого его субъективного отношения к ней для Неитул словно не существовало. Или же она не придавала ему значения, не поймёшь. В вопросах, не относящихся непосредственно к предмету их совместной работы, им было очень трудно стабилизировать общее знаково-коммуникативное пространство. Генетически и субъектологически они разнились до полной противоположности. Всего-то общего и было - принадлежность к классу натуралов. Но тем самым они изумительно взаимодополняли друг друга. И это замечали все.

Кроме самой Неитул.

Нереб даже называл их рабочую группу архаизмом "семья". Не вслух, конечно, - его бы никто не понял. Ещё на заре метаистории так именовались объединения двух или более лиц с целью совместного проживания и всесторонней деятельности (в античности также для рождения и воспитания детей). Потом слово вышло из употребления: классические семьи создавались навсегда - или, по крайней мере, так говорилось, - а постоянная смена занятий, необходимая бессмертным цвельфам во избежание субъектологического старения, препятствовала образованию стабильных рабочих групп. Теперь сетевики воскресили его, называя так свои многочленные интегрированные субъекты. И употреблялось оно уже только в этом значении...

Неитул вбежала в кабинет в состоянии высокой эмоциональной нестабильности. В такие минуты она была по-особенному суррационально информативна. Красива, как сказали бы в старину.

В серебристом взгляде колыхалась растерянность.

Нет... памятники дометаисторической эпохи доносят такой выразительный архаизм - отчаяние...

- Нереб, они закрыли доступ в домен Утумис!

- Кто, кому? - не понял он.

- Нам всем!

- Нашей группе?

- Да нет же! Всем цвельфам... то есть, натуралам. И на Крокре, и в Обруче.

В минуты высокой эмоциональной нестабильности в словах Неитул проскальзывала лексика Обруча, не принятая на Планете. И это лишний раз свидетельствовало, что никакое она не "оно", а самая настоящая "она". Только б.женщины могут так не контролировать эмоции! "Цвельф" принадлежало к числу таких характерных оговорок. В Обруче считалось естественным вне сетевого общения применять к себе и друг другу это дораскольное обозначение жителей Крокрыса, тем самым как бы по умолчанию исключая из этого класса сетевиков. Там-то простительно, а на Планете это звучало совершенно некузяво. Как будут говорить на Земле на рубеже второго и третьего тысячелетий христианской эры, неполиткорректно. Слово цвельф здесь, как и нгאв, не имело единственного числа, себя же натуралы называли исключительно натуралами - первоначальная пейоративная окраска этого слова была за давностью периодов забыта, как и нейтральный синоним "натурист".

Нереб не смог вспомнить подходящего архаизма, который адекватно описал бы реакцию, вызванную у него этой новостью. А также и возможные последствия для всей цивилизации натуралов. В активном лексическом запасе Крокрыса подобных слов не было.

И быть не могло.

Семьдесят периодов сетевики и натуралы шли каждый своим путём, отвергая выбор друга, но не препятствуя их самоопределению. И всё это время общее информационное пространство Сети было свидетельством и залогом симполитоза, единства и взаимодействия двух биосоциальных форм под крышей общекрокрысского дома.

Впервые в нём образована лакуна. Сознательно и без всякого видимого повода.

После этого можно ожидать любых сюрпризов. Кроме приятных.

Нереб пытался успокоить сотрудницу, прекрасно понимая безнадежность этой затеи.

- Будем ждать разъяснений. Точнее, это уже забота Обруча, а не наша. Расслабься. Прошвырнёмся вечером вдоль Хребта?

- Может быть. У нас на вечер экстренное реал-совещание назначено по этому поводу. Если не затянется...

- Только для ваших, из Обруча?

- Ага. Само не знаю, почему так.

В ожидании вечера Нереб, разумеется, посетил Навибо. Они предпочитали общаться друг с другом в реале - этакое чудачество коррелирующих субъектов, полагающих, что заповеди первых натуристов не утратили своего значения.

Один из старейших натуралов, Ибонек Навибо, конечно, не принадлежал к женородным: все без исключения женородные вошли в Сеть, как и все поздние партии шунтированных клонов и синтезоидов. Кстати, именно это обстоятельство служило любимым аргументов сетевиков в пользу того, что цивилизация натуралов - тупиковая ветвь эволюции, обречённое на вымирание сообщество неполноценных нгאв. У натуралов была на этот счёт своя теория... впрочем, ни та, ни другая ничуть не убеждали противоположную сторону - да и не для этого предназначались на самом-то деле. Просто противостояние всегда влечёт за собой теоретическое осмысление, которое перерастает в идеологию, этакий общепринятый символ веры. Правда, точное значение архаизма "вера" не было до конца понятно даже Неребу.

Навибо был шунтированным синтезоидом - а это тоже немало. Во-первых, это означало принадлежность его к тем легендарным первопроходцам, сознательно отказавшимся идти общим путём глобализации и положившим начало движению натуристов. Они бы с радостью избавились тогда и от собственных биочипов, но это, увы, было невозможно: вживлённый в мозг младенца процессор уже через несколько месяцев становился неотторжимой частью организма, подключённой к каждому нейрону. Поначалу натуралы первого поколения просто блокировали эту инородную штуковину, а когда две формы цивилизации окончательно сложились и разошлись в путях своего самоопределения, когда между ними установился симполитоз, тогда они охотно начали использовать возможности биочипа и к компьютерам подключались, как правило, с его помощью, даже если под рукой были внешние устройства.

А кроме того, шунтированных вообще нечасто встретишь. Пионеров натуризма дораскольной эпохи было в общем-то немало - достаточно, чтобы основать собственную цивилизацию. Но вот растеклись по Обручу, растворились среди бесшунтовых синтезоидов постсциссионной сборки... Навибо же и среди них уникален: за долгие тысячи лет своего индивидуального существования он ни разу физически не покидал пределов Светила, ни разу не посещал в реале, хотя бы ненадолго, ни один из миров Обруча. Принципиально. "Крокрыс, - говорил он, - наш дом, а не просто пункт воспроизводства и омоложения. Если мы об этом забудем, отдадим его на откуп сетевикам, то когда-нибудь утратим." К его предостережением мало кто прислушивался даже из постоянных жителей Планеты. Да и не было среди них постоянных в том же смысле, что и он - давших обет вечно жить на ней. Может быть, только Нереб... если бы и Неитул согласилась на такое.

Только у Нереба нашёл отклик интерес Навибо к прошлому и традициям Планеты - неотъемлемая составляющая первоначальной идеологии натуризма, основательно забытой современными натуралами. Ибонек мог бы даже назвать Нереба своим преемником - но зачем преемники бессмертным?

- Что ты обо всём этом думаешь, Учитель? - с порога спросил его Нереб.

- А что тут думать? Мы сами их спровоцировали, сынок. Вторглись в их внутреннюю жизнь, начали копаться в её проблемах их противоречиях. Кому это понравится?

- Ты же не отрицаешь, что осуществление Полной и Глобальной может таить угрозу для натуралов?

- Угроза - да. Но объективно мы нанесли превентивный удар. И они на него вполне адекватно ответили. Это первое предупреждение. Если мы не пойдём на попятную, последуют отключения от других доменов. А на попятную мы пойти не можем.

- Навибо! Они десятки периодов кряду рассказывают, что мы - тупиковая ветвь эволюции, которая неминуемо вымрет. Мы же на это не реагируем!

- Рассказывают, ну и что? Хунд баркает - знаешь пословицу? Нет, грань, отделяющую разговоры от действия, перешли именно мы. Незаметно для себя, но теперь уж бесповоротно.

Нереб осознавал опеределённую правоту его слов. Но сейчас его больше занимало, как поступать дальше.

Поздно вечером, когда последний луч Светила уже утонул за горизонтом, они с Неитул действительно летели вдоль изрезанной линии Тэрахиорского хребта. Прямо за перевалом - сетевой город Нодгор, но отсюда его не увидеть. Антигравитационные аппараты натуралов питались от расположенных на поверхности генераторов, поэтому могли летать только над своей территорией. Аналогично и автоматы сетевиков. Сам хребет был нейтральной территорией, границей зоны досягаемости тех и других. Но над ним никто никогда не летал - некузяво. И, конечно, семьдесят периодов нога цвельфа не касалась этих камней.

- Интересно, как выглядят вблизи сетевые города?

- Ничего интересного, - презрительно скривилась Неитул. - Такие же серверные, как в нашем информатории. Как они ещё могут выглядеть? Функции-то те же...

Столь же неохотно рассказывала она о совещании. Лили воду, ничего конкретного. Все дезориентированы.

Утро тоже ничего не прояснило. Совет Обруча вновь и вновь запрашивал у Сети разъяснений. Сеть по-прежнему их игнорировала. Формально она и не обязана была отвечать. На Крокре вообще никто никому не обязан.

Через несколько дней Совет принял решение. С вопросами больше не лезть, ответных акций не предпринимать. А поскольку реакция Сети свидетельствует, что подобные провокации можно ожидать и впредь, для обеспечения безопасности натурального населения Планеты принять следующие меры.

Космический флот Крокрыса держать в постоянной готовности.

Усилить его новыми кораблями из Обруча (уже направляются).

Всех шунтированных натуралов Планеты, которые первыми могут быть подвергнуты воздействию из Сети через биочипы, эвакуировать в Обруч до тех пор, пока разрядится натурально-сетевая напряжённость или будут найдены альтернативные способы защиты от воздействия.

Последний пункт Нереба просто ошеломил. Экстрасубъектируясь, он бросился к Неитул. Куда же ещё?

- Ты разве не понимаешь? Мы не имеем права так поступать. Они ведь, если можно так выразиться, старшее поколение...

- Опять ты со своими параметаисторизмами! Что значит "старшее поколение", объясни. То, что их раньше собрали? То, что они прямо или косвенно участвовали в нашей сборке? Ну, и? Какое это даёт им преимущество? Моё индивидуальное существование насчитывает всего два периода, но я так же, как и они, обладаю всей полнотой корпоративного цвельфийского опыта. И что же, они на этом смехотворном основании вечно будут "старшими"? Я понимаю, это имело смысл в античности. Когда мы были смертными. Тогда каждое на протяжении жизненного цикла проходило все стадии, было и младшим, и старшим. Потом умирало. А теперь? Одни всегда остаются старшими, другие младшими. Расслоение! Ты это предлагаешь? Вместо равенства, на котором базируется цвельфийское общество, ввести ие-рар-хизм?! - она с трудом выговорила это слово.

- Да постой ты... речь ведь всего лишь об особом уважительном отношении!

- Вначале особое отношение, затем особые права. Объективный этологический закон.

- Ладно, проехали. Но представь себя на их месте. Я даже не говорю о Навибо, который никогда не покидал пределов Светила и не собирался этого делать впредь, для которого переселение в Обруч настоящая катастрофа. Молчу и о том, что изгнание, если затянется, означает их гибель.

- Оно не затянется! - энергично возразила Неитул.

- Хорошо, если так. Но у кого-то из них, кстати, и восстановительный срок ещё не закончился. Главное не это. Ты только подумай: впервые за всю метаисторию целой группе натуралов, объединённой по формальному признаку, предписывается изменить место проживания! Это же неслыханно. И ты ещё говоришь о равенстве, когда открыто попирается свобода! А что будет дальше?

Серебро её глаз застыло в терпеливом, но скучающем взгляде. Как на свежесобранного синтезоида, проходящего стадию накопления информации.

- Пойми же: ситуация нетривиальна. Нарушен гомеостаз. Наша задача восстановить его как можно скорее и ценой минимальных потерь. Для этого, естественно, придётся прибегнуть к непопулярным мерам. Может быть, даже подвергнуть опасности индивидуальное существование отдельных натуралов. Ради общей цели.

- И тебя не пугает, что такие рассуждения подозрительно созвучны идеям Ауреда? Подняться над единицей, переступить единицу ради Целого... Рукой подать до обоснования Полной и Глобальной.

Неитул просто взвилась от этих слов.

- Ничего подобного! Для них это естественный путь эволюции, а для нас - вынужденная мера. Сама по себе негативная - разве это кто-то отрицает? - но неизбежная. Ради общего блага. Ради будущего и безопасности всех цвельфов. Не поправляй меня - я и сетевиков имело в виду. Вы с Навибо помешались на прошлом, а в наших руках сейчас находится будущее!

- Надо же... В метаисторическую эпоху мы почти не оперировали такими категориями. Время утратило своё значение, десемантизировалось.

- А не кажется ли тебе, что метаистория заканчивается так же неотвратимо, как когда-то закончилась история?

- Вот и Навибо так говорит. А сетевики говорят об этом уже четвёртый период.

С тяжёлым сердцем, на негнущихся ногах шёл он к Навибо. Тот держался бодро. Но они слишком хорошо знали друг друга...

- Учитель, я уверен, это ненадолго. Вам скоро разрешат вернуться.

- Сынок! Не пытайся обмануть старого Ибонека Навибо - это смешно. Не пытайся обмануть и самого себя - это глупо. Ты ведь многого достиг в освоении менталитета сетевиков. Если уж они пошли на такой шаг, то на нём не остановятся. Что мы можем предпринять в ответ? Отключить их от информатория Обруча? По-видимому, они к этому готовы, раз устраивают такие акции. Две стороны приближаются к конфликту. По очереди, шаг за шагом, крошечными шажками. Но не для того, чтобы пойти на попятную. И первым никто не остановится.

Нет, старый гифф Крокрыс больше не вынесет двух седоков. Кому-то придётся потесниться.

- Навсегда покинуть планету, добровольно отказаться от бессмертия?!

- Ты к этому не готов? Я тоже. Мы и лозунг натуризма выдвинули оттого, что в идеях Ауреда и компании увидели угрозу индивидуальному бессмертию, а не только цвельфам как биологическому виду. Полная и Глобальная Интеграция уже тогда была прогнозируема. Здесь главное было начать, а дальше всё пошло по цепочке. И последнего звена этой цепочки мы достигли сегодня. Запомни этот день - он станет новой точкой отсчёта. Только пока неизвестно, для кого.

- А если не добровольно, тогда?

- Тогда - война, ясное дело.

- Навибо, тебя совсем уж понесло!

- Да, конечно, неприкосновенность жизни каждого цвельфа заложена у нас всех в генах. Постарались некогда, всё предусмотрели. Но оказывается, не всё. Разве не к смерти от старости присудил нас сегодня в конечном итоге Совет? Видишь, как легко могут быть обойдены внутренние запреты. А дальше - больше... С сетевиками же всё ясно, как четыреста восемьдесят четыре. У них запрет будет актуален до тех пор, пока не претворится полностью в жизнь идея Полной и Глобальной Интеграции. А там - всё... Совершенно иная система ценностей выстраивается. Индивид всего лишь клетка, взаимозаменяемая в осознавшем себя Целом. Присмотрись к сетевым семьям - разве это не так уже сегодня?

- Не совсем.

- Конечно. Пока что они находятся в кругу себе подобных. Социальный фактор остаётся в силе, а значит, и на нас распространяется так или иначе. Сегодня мы для них цвельфы, хотя и идущие по ошибочному пути развития. Право каждого цвельфа на выбор и самоопределение священно, даже если он явно заблуждается. Но что будет, когда каждая отдельно взятая индивидуальность - пусть даже многочленная - померкнет и растворится в масштабах самоосознающего Целого более высокого порядка, когда откроется третий глаз и вещи предстанут в совершенно ином ракурсе? Ты можешь это предугадать? Я - нет. Но готовлюсь к худшему. Есть основания.

Соответственно и для нас тогда не будут действовать никакие запреты: интегрированная Сеть - это уже не цвельфы! Войны не избежать.

Это и является главной причиной, по которой я завтра утром отправлюсь не на космодром, а на север.

- На север?!

- Ну да. В Нодгор.

- Учитель! - ахнул Нереб.

- У тебя есть другое предложение? Пойми, я принял решение никогда не покидать Планету. И я её не покину. Если мне нет на ней места среди натуралов - найдётся среди сетевиков. Да и бессмертие среди них сохранить у меня больше шансов. Если, конечно, удастся предотвратить Полную и Глобальную. И, как я уже говорил, у меня появляется реальная возможность что-то сделать, чтобы её предотвратить.

- Но как же... Ведь мир Сети совершенно непригоден для жизни натуралов.

- Я уже обо всём договорился. Меня в Нодгоре сразу же адаптируют. Денатурируют, как у них это называется. Они в общем-то неплохие ребята, только запутались.

- Навибо! Это невозможно! - на лице Нереба было написано такое отвращение, что учитель тяжело вздохнул и смерил его с головы до ног сочувствующим, но отчуждённым взглядом.

- Скажу как есть, уж не обижайся на старика. Геном у тебя гниловат. Тебя собирали для Обруча, да ещё и в ту пору, когда до симполитоза было ещё далеко, а паритет только-только устанавливался. В тебя на генетическом уровне заложили восприятие цвельфа через его соматическую характеристику. Чтобы ты ни внушал сам себе, сетевики для тебя никогда не будут полноценными цвельфами - скорее машинами. А они наши братья, хотим мы того или нет... Поэтому жизнь на Планете не для тебя. Я полюбил тебя как сына, старался передать тебе весь свой субъективный опыт. Но, видимо, генетический код не обойти. Боюсь, он ещё сыграет с тобой злую шутку...

- Навибо, это тяжёлые слова. И вовсе я ничего не имею против сетевиков. Просто не могу представить себя на их месте.

- Члены Совета, обрекшие нас, своих, как сказали бы древние, родителей, на изгнание - то есть, объективно, на старение и естественную смерть - тоже, наверное, так считают. Да, конечно, они уверяют всех (и себя самих в первую очередь), что мы ещё сможем вернуться. Только использовали бы они нас как разменную карту, если бы наши биочипы не давали им повода считать нас неким переходным звеном между натуралами и сетевиками? Ты обратил внимание, что в Обруче натуралов называют цвельфами? Сетевики для них уже и не цвельфы вовсе. А мы, шунтированные, - в лучшем случае калеки.

Неитул! - пронзило Нереба. Неужели она тоже считает Ибонека неполноценным полунатуралом? А он-то объяснял её настороженое отношение к "старику" - как это раньше называлось? - ревностью. Радовался такому проявлению. Это не совсем то состояние, которое он хотел у неё вызвать, но очень близкое.

- Но, Навибо... подумай только, какой пойдёт резонанс! Впервые спустя семьдесят периодов натурал входит в Сеть...

- А почему это меня теперь должно волновать?

На это Нереб не смог найти ответа.

- Одной неслыханной вещью больше, одной меньше - какая разница? Впрочем, этот узел распутает только время. Или разрубит. Я больше не хочу говорить об этом. Мелочно всё и скучно. Ты лучше задумайся: возможно, заход Светила мои глаза наблюдают в первичной реальности в последний раз! Завтра их уже не будет. Правда, интересно? Если бы мне ещё вчера кто-то сказал, что я пойду на такое...

Нереб не знал, что возразить. А возражать было надо - в противном случае следовало признать правоту Навибо. На пределе эмоциональной нестабильности у него вдруг начался рецидив секреции рудиментарных желез, увлажнивших глаза сверх необходимого.

- Это ещё что такое? Выше голову! Ты меня что, на кладбище провожаешь? Оплакивай тех, кто идёт завтра на космодром. Вот помяни моё слово: больше они сюда не вернутся. А я... я полон сил и надежд. Теперь-то уж доспорю с этим сдвинутым Ауредом изнутри его собственного логова!

Утром он действительно отправился через перевал. Потребовал, чтобы Нереб его не провожал. Он и не провожал, только следил взглядом до тех пор, пока одинокая фигурка оставалась распознаваемой на фоне гор. Возможности генетически модифицированного зрения тоже не безграничны. Особенно когда глаза сверх необходимого увлажнены.

На следующий день натуралам было отказано в доступе к домену Нодгора.

Потом ещё к трём.

- Алеся! - тормошила её Алиска. - Пора - шестой час!

Девочка с трудом разомкнула тяжёлые веки, пытаясь сообразить, где находится. Лицо Алисы, которое она, казалось, несколько секунд назад чётко различала под спадающими сверху полотнами света, теперь расплывалось в сумерках.

Стараясь не заскрипеть дверцей, наши шпионки осторожно выглянули из шкафа. Осмотрелись по сторонам, вылезли - облегчённо вздыхая, потягиваясь, одёргивая врезавшуюся в тело одежду... Обе верхних двери уже заперты.

Спустившись вниз, Алеся первым делом подёргала дверь в препараторскую. Закрыта, конечно. Ну, нас этим не остановишь. Плавали - знаем...

Две фигурки копошились на проскениуме, два актера неизвестной, ещё не сыгранной драмы. И в выжидающем безмолвии взирали на них своей пустотой круто уходящие вверх ступени античного театра, с таким же немым укором сердито глядели незрячие бюсты. Случайные блики звенели на стёклах стеллажей, казавшихся слепыми зеркалами. Девочки чувствовали себя одинокими в опустевшей Вселенной.

Взгляд с императорского портрета отсюда не просматривался. Слишком высоко.

- Подержи, - Алеся приподняла тяжёлую крышку преподавательского стола и, протиснув под неё руку, стала шарить в районе закрытого на ключ пульта-кафедры.

- Средств на новую мебель не дают, всё на соплях держится.

Алиса недоверчиво наблюдала за её манипуляциями.

Под столом что-то щёлкнуло, и доска за их спинами, доверху исписанная формулами и непечатными словами, медленно поползла вниз, уступая место экрану. А когда верхний край оказался на уровне лица, она с шумом провалилась за панель. Оказалось, что полотно экрана натянуто не до самого низа.

Алеся первая нырнула в образовавшуюся щель.

- Быстрее! Её когда до конца доводишь, выбивает предохранитель. Через три минуты внешнее реле обнаружит разрыв, замкнёт дублирующую цепь. И всё восстановится, как было.

Действительно, три минуты спустя, когда Алиса уже успела рассмотреть узкую, без окон, препараторскую, в которой они оказались, вновь раздался характерный скрежет. Доска, словно древнеримский занавес, начала подниматься, отрезав их от аудитории. Сумерки, проникшие в подсобку вместе с девочками и растёкшиеся по полотну экрана, вновь сменились густой темнотой. Только вверху отсвечивала широкая полоска.

- Вот. Следы заметены. Как говорил Пашка Гераскин, комгусь носа не подточит.

- Ничего он такого не говорил. А про комгуся Булычёв выдумал.

Глаза быстро привыкали к темноте, вычленяя из неё острые углы столов и высокие стеклянные шкафы, плотно заставленные сверху всевозможными наглядными пособиями, которые при неосторожном движении грозили свалиться на головы.

Заветная дверь была как бы утоплена вглубь сплошной стенки, зажатая шкафами и навесной полкой.

- Ну, - прошептала Алеся, стараясь заглушить барабанную дробь своего сердечка, - если она заперта снаружи, сидеть нам здесь до понедельника. Назад в аудиторию не выберемся. Там хотя бы просторнее, и спрятаться есть где, когда придут...

Дрожащими руками повернула замок и осторожно толкнула дверь бедром. Алиса толкнула бы плечом, по-мальчишечьи. Всё-таки они очень разные.

Дверь бесшумно подалась. Холодный люминесцентный свет отблеском дрожал в угадываемой глубине открывшегося коридора.

Щурясь не столько от тусклого света, сколько от навалившегося на них пространства, свёрнутого узкой, уходящей в бесконечность кишкой, девочки ступили на территорию Института. Робко, неуверенно, словно действительно пересекли границу и продираются сквозь минное заграждение.

Алеся тихо прикрыла дверь. Щёлкнул замок. Путь к отступлению отрезан. Впрочем, его и не было.

Теперь предстоял самый ответственный участок квеста. В маленьком чёрном блокноте расписан их маршрут по лабиринту - по сути, четырёхмерному. Оказалось, что расположение камер и расписание их включения таковы, что извилистый путь, проложенный Алесей, был единственным. Стоит не успеть до включения любой из камер, и в пункт назначения им до утра не попасть. А утром уже не до того - выбраться хотя бы...

...Иногда приходилось бежать по коридорам, чтобы успеть до включения очередной камеры, и даже не оборачиваться, когда гулкое эхо собственных ног начинало казаться погоней, иногда, напротив, стоять по десять минут на лестничных площадках и в ожидании, когда будет отключена камера за дверью, выслушивать от Алиски очередные идиотские вопросы: почему прямо под надписью "Не курить!" и перечёркнутой сигаретой в круге стоит урна для окурков? А если уж она стоит, то почему окурки не в ней, а вокруг неё? А что тут ответишь, если сама никогда не задумывалась. Так заведено...

Каждая пройденная камера отмечалась в блокноте красной галочкой. Вскоре красная волна захлестнула половину списка, но в это уже не верилось. Казалось, этому строго расписанному и регламентированному в четырёх координатах петлянию этажами и коридорами, где путь в десятки раз превышает расстояние, принципиально не может быть конца. Разве в жизни бывает что-то кроме этого? Крадёмся - выжидаем - бежим - отмечаем галочку...

Эта часть пути пролегала в основном по закрытым коридорам, вместо окон - двери по обе стороны. Иногда они шли густыми рядами, обитые дерматином, с табличками, на которых вместо вразумительного текста были сплошь труднопроизносимые аббревиатуры из одних согласных, а то и просто длинные числа. Иногда, напротив, встречались очень редко, разрывая бесконечные ленты стен, и тогда были вообще без надписей, бронированные или просто металлические, порой широкие, двустворчатые, до самого потолка, раздвижные на роликовых направляющих. Тревога не отступала от них не на шаг. То росла, то сжималась в колючий клубок. Некоторые отрезки пути пролегали в полной темноте, чаще всё же в мерцающем полумраке дежурного освещения, который из-за разбрасываемых по стенам бесформенных теней производил ещё более гнетущий эффект. Фрагменты внешнего мира лишь иногда мелькали в оконных проёмах на лестницах. Иногда и не мелькали.

Неожиданно - по плану, но неожиданно психологически - коридор перетёк в застеклённый с обоих боков переход между корпусами, довольно длинный пролёт, повисший высоко на уровне шестого этажа. На улице уже тьма густела. Слева застыло море городских огней, справа почти ничего не просматривалось за институтскими строениями, стоящими на страже вечернего покоя. Причудливые ассоциативные сплетения, гомологичные их многократно искривлённому пути по Институту, вызвали в памяти Алисы последние минуты, проведенные в своём времени, в своём мире. Родные, уютные стены МИВа... какой контраст этим нелепым катакомбам внутри рукотворных скал, которыми они ковыляют уже третий час. И этому суровому виду из окон, где человеку, казалось, вообще не остаётся места. Тоска вновь сковала её. Зачем себя обманывать? Этот мир для неё чужой. Бесконечно чужой. Даже если ей придётся остаться здесь навсегда... а почему, собственно, "даже если"?

И новые пространственно-временные узелки запутанного клубка. Лестницы из мраморной крошки с массивными деревянными перилами...

Ровный, как стрела, коридор с подвешенным под потолком монорельсом, по которому скользила зависшая в конце пути тележка, вывел на очередную площадку. Алеся хотела было идти дальше, но её спутница мёртвой железной хваткой вцепилась в рукав.

- Куда! Ты не слышишь?

Лицо её было бледным, несмотря на загар.

- Там кто-то идёт...

Голоса действительно приближались, становясь всё отчётливей.

- Да, внепланово! Форс-мажор. Откладывать некогда - клиент, сам понимаешь...

Девочки прижались к стене по разные стороны подвесной тележки, как будто могли спрятаться за ней.

- Напряжёнка у нас с материалом...

- Малышку вашу потрошить будем, тут и думать нечего.

- Вы меня самого режете.

- Вас что, плохо финансируют?

- Я в процесс не вникаю, мне результаты на-гора выдают.

- Вот именно. Всё так закрыто и законспирировано, что кто-то на этом обязательно греет руки.

- Не из твоего же кармана и не из моего. Тебе-то что? За державу обидно?

- Так что мы решили? - требовательно перебил первый голос. Он слегка гнусавил.

- А что, у меня есть выбор? Пусть начинают готовиться к операции, сейчас пойдём.

Алеся нетерпеливо ожидала, тупо уставившись под ноги, на кафельную плитку, которой был выложен пол в коридоре. Бурые и ядовито-морковные плитки с диагональным рубцовым узором чередовались в шахматном порядке. Монотонный их ритм, утомляющий глаза, неожиданно нарушали две - гладкие, бледно-жёлтые. Даже по размеру чуть меньше. Старые, видно, раскололись и выпали, а в АХЧ таких уже не было. Заменили тем, что есть... Надо было затаиться и спокойно переждать, но Алеська не выдержала нервного напряжения. Её вдруг начало пробивать на истерический хохот. Стиснула зубы, закатила глаза.... не помогло. Вскоре она уже беззвучно тряслась, слегка подогнув колени и ёрзая спиной по стене.

Что тут смешного? Да просто смешно! А вам разве не смешно? Ну как же! Все плитки правильно лежат, а две нестандартные. И главное, рядом, впритык! Умора! А эти двое за стенкой о чём-то бубнят и не спешат уходить. Как тут не расхохотаться?!

Качая головой, Алиса оторопело глядела на подругу. Сейчас только не хватало ей не сдержаться, чтобы душащий её смех вырвался наружу и был услышан за стенкой! Тут дыхание впору останавливать... А ситуация как раз таки располагает к веселью: уходить те, за углом, похоже, действительно не собираются, а очередная камера включается через пять минут, и до неё ещё... Если они задержатся, остаётся только пробираться к выходу и куковать там до утра. Алеся понимающе, виновато кивала, чувствуя тяжесть Алискиного взгляда - и ничего не могла с собой поделать!

- А чего мы ждём? - вновь настойчиво подстёгивал гнусавый голос.

"Хороший вопрос", - подумала Алиса.

- Какая разница, где торчать. Камера только через десять минут отключается.

- Да уж, позапутывали... Оно надо?

- А как же! Ты думаешь, мы одни сейчас по НИИ ходим? Рассчитано так, чтобы никто ни с кем не встретился.

- Оно-то да, только сомневаюсь, чтобы нельзя было проложить более коротких путей. Вечно перестраховываются...

Алису бросило в холодный пот. Получается, что недостаточное количество экранов и хитроумная схема их переключения - это не просто так. Всё продумано. В ночное время работают какие-то сверхсекретные отделы, засекреченные даже друг от друга и от охраны. Исходя из схемы переключения, каждую ночь для каждого определяется свой маршрут в "слепой зоне".

Но тогда только благодаря счастливому стечению обстоятельств они до сих пор ни на кого не наткнулись. И нет никаких гарантий, что не наткнутся впредь - да хотя бы и на обратном пути... Как же так? Ей-то, конечно, это и в голову не пришло - какая у них там в будущем секретность окромя хронобезопасности? - но Алеська ведь местная. Видно, до такого даже она не могла додуматься... И стоит вон, тащится всё! В тележку вцепилась, того и гляди, загремит ею. Отведёт взгляд от плиток, слегка успокоится - и не в силах заставить себя не посмотреть на них ещё раз. И всё начинается по новой. Дитё, честное слово! Глядя на неё, Алиса сама еле сдерживала улыбку, и только серьёзность и катастрофичность ситуации, грозящей перерасти в безвыходное положение, пересиливала её, намертво сжимая тонкие губы. А ещё она боялась, что увидев её улыбку, Алеська точно уж не сможет удержаться. Смех - штука заразная, ещё больше, чем зевота.

- Ты лучше скажи, оформят сегодня или нет.

- А что я один могу? Сонька отпуск за свой счёт взяла...

- Чего?!

- Не знаю. Но из КРК звонили, дали понять, что это с ними связано.

- С ними вообще связано больше, чем надо...

Оставалось три с половиной минуты.

"Ну, пожалуйста!" - мысленно взмолилась Алиса. Ещё немного, и можно никуда не спешить.

Казалось, стена сейчас обвалится под её взглядом.

И точно, голоса постепенно начали удаляться.

- Но ты постарайся, хорошо? А насчёт Соньки меня, правда, озадачил...

Гнусавый удивлённо вскинулся:

- А что так?

- Ничего. Забудь.

- Она под гражбесами?

- Я же сказал!...

- Ого! Что это за тон такой? С чего бы?

- С того самого. Меньше знаешь - дольше живёшь. Это неофициально, чисто по-дружески.

Шаги затихли. Алеся по-прежнему не могла успокоиться.

- Хочешь, я тебя окончательно рассмешу? - Алиса выставила ей под нос запястье с часами. - У нас две минуты!

Рванули с низкого старта. Грязно-бежевые пластиковые панели на стенах сливались в сплошное месиво, коридор казался внутренностью гофрированного шланга. Алеся не поспевала за подругой, изо всех сил стремилась догнать её, спотыкаясь и падая. Сердце колотилось, вырывалось из груди и оставалось далеко позади.

- Быстрее!

- Куда же быстрее? - запыханный голос доносился откуда-то издали.

Десять секунд. Она ещё может успеть, Алеся - однозначно нет.

Восемь секунд.

Семь.

Пять...

Вот он, заветный поворот и камера под потолком.

Алеська ещё далеко.

Девочка подпрыгнула - просто взмыла ввысь, спружинила, даже не присев - и повисла одной рукой на кронштейне.

Ощутила, как включилась камера. Подгибая колени, стала подтягиваться на одной руке, пытаясь второй нащупать кабельный вход.

- Алеся, ты здесь? - какое счастье, что у этих камер нет микрофона...

- Здесь! - слабо донеслось из проёма.

Алиса с силой выдернула провод из гнезда и, когда Алеся промчалась под камерой, вставила вновь.

И спрыгнула с кронштейна.

- Думаю, они панику не подымут. Подумаешь, монитор погас на пару секунд. У вас такое часто бывает.

Алеська обессилено, тяжело дыша, завалилась ей на плечи.

- Ничего, подруга, - обняла её Алиса. - Осталось совсем немного.

Это "немного" Алеся преодолевала в полусне. Не сразу пришла в себя даже тогда, когда оказались в большой и холодной, словно криокамера, комнате, стены которой состояли сплошь из белых металлических шкафов, которые даже визуально сжимали, давили своей тяжестью.

- Эй, не спи! Мы у цели...

Алиса сама нашла нужную секцию, открыла кодовый замок. Пелена белого воздуха паутиной расползлась по комнате, и Алеся только теперь поняла, что такое настоящий холод.

- Пробирку с биостанции взяла?

- Что? А, конечно. Держи.

Дрожащими коченеющими пальцами Алиса отлила необходимое для эксперимента количество оттаявшего густого раствора.

По ту сторону покрытого инеем коридорчика треть стены занимали раздвижные железные ворота. Полуоткрытые, потому что сломанные. Совершенно непонятно, зачем они могли понадобиться, так как их максимальная ширина превышала ширину коридора. Уходящее вглубь помещение, которое начиналось за ними, напоминало скорее ангар, чем научную лабораторию. Голые кирпичные стены в два этажа высотой; с уровня второго зияют несколько открытых участков за ржавым металлическим ограждением - туда, очевидно, ведёт лестница, которой коридорчик заканчивался. Массивный подвесной кран, потолок из металлоконструкций, за которыми не проглядывалось ничего, кроме непроницаемой тьмы. Даже освещение было здесь какое-то странное - ярко-красные сполохи скользили по стенам, окончательно нагнетая атмосферу.

- Ты уверена, что здесь есть барокамера? - в голосе Алисы ясно звучало сомнение.

- Написано, что есть. А кто знает, как оно на самом деле?

Барокамеру всё же нашли. Притаилась в углу, между железной лестницей и распределительным шкафом. Алесю по-прежнему безудержно клонило в сон. Долгий и напряжённый путь к цели окончательно её измотал. Она передала Алисе всю инициативу и за происходящим наблюдала почти равнодушно. Точнее сказать, фаталистически. Хотя это слово было ей незнакомо.

Всё готово. Щёлкнул тумблер.

Стрелка манометра поползла по циферблату.

Сонное оцепенение сразу прошло. Алеся припала к экрану.

Поначалу ничего не происходило. Шпионки даже успели разочароваться нулевым результатом столь тщательно спланированной операции. Само существование Проекта оказалось под сомнением. Хотя и не опровергнуто.

Но совершенно неожиданно почти незаметная лужица, тусклая выпуклая капля, стала чернеть и вскипать. Она росла на глазах, рождая десятки лопающихся пузырей.

- Мы всё-таки были правы!

От бурлящей массы во все стороны потекли тонкие ручейки - живые... Те из них, которым удалось не растаять, постепенно плотнели, набирали объём и отрывались от поверхности, яростно колотя по ней и мотаясь в разные стороны.

- Да выключи же ты её! - отчаянно завопила Алеся.

- Приборы не слушаются, - ответила Алиса. Она сама была растеряна.

Существо застывало, покрывалось коркой, жёлтой с розоватым отливом. Пузыри уже не взрывались, а скапливались в центре, собираясь в твердеющую гроздь. Некоторые, впрочем переползали в щупальца и медленно двигались к их кончикам пульсирующими наростами. Если не рассасывались по ходу, то достигнув конца или даже на полпути всё же взрывались, бесследно исчезая вместе с щупальцем. Десятки вырастали из центрального узла, но уцелели в концов только семь из них... или пять? Нет, шесть.

- Пытается сбалансировать внешнее и внутреннее давление. Только интеллекта не хватает. И от болевого шока оно случайно вывело из строя управление. Мы ему и помочь ничем не можем.

Алеся машинально кивала. Ей было абсолютно всё равно, что именно происходит там. Происходящее непонятным образом отражалось в ней, и избавиться от этого было невозможно.

Её тело захлёстывало горячими волнами, целый букет новых, неведомых прежде ощущений - физических, психических, супраконсциенциальных - прошёл через неё. Она словно прожила за считанные секунды всю свою будущую жизнь... и даже жизни своих потомков в нескольких поколениях; одновременно рожала и рождалась, умирала и рыдала у смертного одра. И когда все чувства спрессовались в одно, Алеся физически ощутила боль этого существа, боль, которую доставляло ему вовсе не высокое давление, а собственное существование. Впрочем, это не было болью в обычном нашем понимании - скорее, отсутствие всякого смысла, знание того, что его нет нигде и ни в чём. И быть не может. Как нет и не может быть вообще ничего. Всё вокруг действительно померкло и исчезло. Гробовая тишина била в уши, барабанные перепонки бешено вибрировали и когда касались друг друга где-то внутри черепа, то всю её передёргивало изнутри, подбрасывало и кидало на стены. Субъективно, конечно. Со стороны с Алесей ничего не происходило. Только побледнела, и капли пота, выступившие на лице, казались необычайно густыми и тяжёлыми. Огненно-алое мерцание, разбрасываемое невидимыми источниками света, отражалось в них.

Кожура на щупальцах существа начала трескаться и постепенно сползать, сворачиваясь в тонкие трубочки, которые затем бесследно исчезали, как бы вбирались, всасывались в тело. Новая кожа под ними была грубее, темнее и покрыта редкими, но длинными белыми волосами, которые топорщились во все стороны, как усы у кошки. Алесе они казались нервными окончаниями, она чувствовала, как они невидимо продолжаются, тянутся к ней сквозь стекло и, касаясь её тела, врастают в него, соединяются с её нервами, пробивают её мозг сотнями, тысячами пламенных импульсов.

Её трясло, лихорадило приступами чужой боли, которая постепенно, настойчиво преодолевая сопротивление, перетекала в её тело, становясь - нет, не её, а ею. Боль проникала в каждую клетку, наполняла её и, становясь невыносимой, разрывала, распутывая цепочки ДНК, которые опоясывали и душили бедную девочку, сплетались в новые комбинации, перестраивали её в не-Алесю.

- Да что ж оно так мучается? - донёсся до неё откуда-то из бесконечной пустоты Алискин всхлип.

Алеся и сама от младых ногтей не чужда была жалости ко всему живому. Но сейчас замечание Алисы показалось ей более чем неуместным. Это не было живым существом, хотя и казалось им. Этому вообще не было имени в мире имён. Чем сильнее срасталась она паутиной незримых нитей в единый организм с ним, чем глубже и неразрывней сливалась с его болью, чем более затухало, тонуло, взрывалось, сгорало и просто гибло в этой боли её собственное "я", тем более чужим ощущала она это существо, этот объект. Для жалости не оставалось места. Для ненависти, впрочем, тоже.

Пузыри-наросты окостенели, щупальца твердели, существо пыталось подняться на них. Они подламывались под тяжестью тела-грозди, образовывались суставы, которые, однако, не оставались на фиксированном месте, а скользили взад-впрерёд по всей длине растуших конечностей. Существо металось по камере, пружиня на них, и напоминало теперь не медузу или головоногого моллюска, а фантастического паука. Вскоре оно бегало уже на четырёх-пяти конечностях, а остальными ожесточённо колошматило себя по скоплению шишек, заменяющему ему туловище и голову. В этом уже было что-то от сумасшедшего кентавра...

Затем всё кончилось. Так же внезапно, как и началось. Алеся уже за несколько секунд знала, что произойдёт. Натянутые струны нервов, соединяющие её с существом, начали лопаться - по одному. А затем вдруг оборвались все разом. Толща льда покрыла её внутри и снаружи, промораживая и превращая в лёд. Существо вздулось и лопнуло, расплескав по камере капли буро-зелёной жижи, и Алеся умерла вместе с ним.

Впрочем, последнее ей только показалось.

Что действительно было реальностью - так это оглушительный грохот, клубок молний, пробежавший по поверхности распределительного шкафа, взорвавшаяся вовнутрь барокамера, полная тьма, которая воцарилась вдруг в помещении. А ещё - тихий, но яростный рёв, доносящийся с разных сторон.

"Совсем как тогда, в МИВе", - подумали они почти одновременно. Откуда Алеся могла знать, как именно было в МИВе? Просто знала, и всё.

Существо, борясь за своё существование - или против него? - нарушило сложнейшую схему институтского энергоснабжения. Прежде, чем сюда набегут толпы, рыскающие повсюду и обшаривающие каждый закуток, они тёмными участками, больше не боясь телекамер, смогут выбраться наружу.

Нет, удача им явно благоволила. А может быть, временщики всё рассчитали?

В темноте Алиса ориентировалось неплохо. Но чтобы выбраться в коридор, пришлось немало повозиться.

Алеся еле переставляла ноги. Она пыталась стряхнуть наваждение, спонтанно внушённое ей у барокамеры этим существом, осколком Принципиально Иного, Непознанного. Оно не отпускало, засело в голове, сковывая все мышцы. Алеся искренне не понимала, зачем куда-то бежать. Разве это может как-то избавить её от гнетущего к земле бремени? Ей хотелось остаться здесь, забиться куда-нибудь, чтобы никто не нашёл. Умереть, если получится. Или проснуться - но так, чтобы навсегда забыть этот сон. Продолжать жить, помня пережитое, она не могла.

- Я никуда не пойду! - решительно заявила она.

В кромешной темноте чувствовалось, что Алиса глядит на неё. И глядит с пониманием:

- Кто же знал, что так получится? И что ты окажешься такой незащищённой в психоэнергетическом плане? Зато ты теперь боевое крещение прошла...

Её ласковый голос успокаивал. Медленно, с трудом, но всё же выводил из бездны, откуда, казалось, не может быть выхода.

- Ну что ты, глупенькая? Это скоро пройдёт - поверь моему опыту. А потом научишься с этим бороться... Пошли? Ты же на полтора века меня старше, кто кого должен ободрять, а?

Она легонько провела по Алесиной щеке тыльной стороной ладони. Это действительно помогло, придало сил. Не совсем - ровно настолько, чтобы можно было дальше идти. Точнее, бежать, метаться на ощупь в поисках выхода.

Тактика простая - подальше от света, подальше от ревунов. Ориентацию они давно потеряли. Но должно же куда-нибудь вывести?

Начинало уже казаться, что они бегут по кругу.

Маленький холл. Этаж второй, и окна, кажется, на улицу - но затянуты металлической сеткой. Не выбраться. Дальше по коридору, за поворот.

Снова потёмки. Рёв сигнализации то удалялся, то приближался опять. В любую секунду может вспыхнуть свет, на каждом повороте они могут быть пойманы в объектив невидимой камерой.

Ряды каких-то стеклянных киосков, затянутых бумагой, впереди - просвет. Снаружи! По гулкой изогнутой железной лестнице спустились в большое помещение.

Столовая, кафетерий, банкетный зал - смотря по обстоятельствам. Блестящий пол, столы с аккуратно перевёрнутыми стульями. Двери по обе стороны, все заперты на ключ. Во всю стену огромное панно в стиле академического соцреализма с претензией на подражание Сикейросу. Но в причудливом освещении, идущем извне и многократно преломляющемся в зеркалах и плафонах, скорее Босха в памяти вызывает. Лестница, по которой они спустились, большой телевизор и какие-то узкие оконца вписаны в общую композицию сего творения. Противоположный угол отведён под крошечную эстраду - приподнят без ступеней, обрамлён дугообразной аркой со свисающей блестящей мишурой. Тут же стойка бара; разнообразие бутылок, отражаясь в трельяжных створках, кажется целой батарей. Между решётчатыми окнами - сочетание чеканки, гипсовых барельефов и густых ползущих растений.

Алеся ободрилась. Ясное дело: где столовая, там и кухня, а где кухня, там должен быть выход, должны быть какие-то продуктоприёмники... За длинной полосой "пулемётной" раздачи - сплошной ряд окошек. Створка одного из них задвинута не до конца.

Вцепившись в створку двумя руками, девочка с трудом отодвинула её наполовину. Перекосилась, заедает, потому и закрыть не смогли. Но они и так пролезут.

Оказавшись среди горы посуды, структурированной аккуратными обоймами и пирамидами, Алеся вдруг остановилась, вцепилась в край большой жестяной мойки, облокотилась на неё подгинающимися руками, готовая вот-вот в неё рухнуть. В висках колотило, голова начинала раскалываться.

- Поищи выход, - хриплым голосом попросила она Алису. - Я немного отдышусь.

Выход Алиса нашла. Ведёт, правда, во двор, зато замок на один оборот и снаружи защёлкивается, есть шанс не наследить. Алесе уже и не верилось, безвольно поплелась за ней.

Во дворе ей стало чуть легче. Свежий морозный воздух постепенно возвращал к жизни. На фоне чернильного неба в луче прожектора хаотически струился лёгкий снежок - над диссонансом разновременных строений, взметнувших ввысь неприступные стены, замкнувших в глухое кольцо совсем крошечный двухэтажный особняк с чугунной решёткой - похоже, ещё восемнадцатого века. Лениво, нехотя опускался на плац, постепенно покрывая его то ли саваном, то ли фатой.

Алиса опомнилась первой. Дверь из кухни выводила прямиком к воротам.

- Гляди - щель довольно большая. Мы пролезем.

- Ой ли? - скептически приценилась к её размеру Алеся.

- А больше ничего не остаётся. Перелезть не получится - не за что зацепиться.

Пригнувшись к земле, она легко поднырнула под воротами. Просто перетекла на ту сторону. Словно беспозвоночное.

Попытавшись последовать её примеру, Алеся окончательно убедилась, что задача не для неё.

Это и неудивительно. Она ведь у Лары Коралли-Крофт не брала уроков.

Только вот Алиса этого как-то не учла.

- Нет, не могу... Сейчас куртку сниму. Держи!

Вслед за курткой Алиса вытащила из-под ворот и мохнатый Алеськин свитер.

Без успеха. Рука, нога - и всё!

- Ну! Выдох, Алеся, солнышко, ну же...

Ни в какую! Верх тяжёлых железных ворот глухо звенел в вышине. Низ давил на грудь, вжимал в асфальт.

- Алеська, пожалуйста, - чуть не плакала Алиса.

Алеся в одной маечке лежала спиной на холодной земле. Снег таял на лице и смешивался со слезами досады. Подалась назад, развернулась лицом в сторону щели, где виднелись Алисины ноги, затоптанный колючий снежок, её руки, протянутые к ней, пытающиеся помочь. Вся тяжесть ворот легла Алесе на голову, пытаясь её расколоть, хотя голова и без того уже распадалась изнутри. "Сбалансировать внешнее и внутреннее давление", - вспомнила она с отрешённой усмешкой и вдруг осознала, что смотрит на Алису уже по ту сторону ворот. Теперь ей было видно даже лицо, умоляющее и требовательное одновременно. У Алиски часто сочетается трудносочетаемое.

- Молодец, поднатужься ещё. Если пролезла голова, пройдёт и всё остальное.

Куда там... Остальное как раз и не пролазило.

Свет вдруг вспыхнул сразу во всех окнах Института. И погас. И снова зажёгся.

Алеся, поражённая величественностью этого зрелища, не сразу поняла, что она это видит. Что ворота остались в стороне, что она стоит рядом с Алисой и не может разогнуться от пекущей боли в боку. Всё-таки оцарапалась острым краем. Зато на свободе. Успели.

Живая снежная пелена, застилающая воздух, густела на глазах.

Перебежав улицу и выжав из неё целую какофоническую гамму автомобильных сигналов и визжащих тормозов, девочки нырнули в ближайший подъезд. Без сил попадали на ступени грязной лестницы.

На улице гудела сирена.. не одна. К Институту уже съезжались.

- Game over! - с огромным трудом выдавила из себя Алеся.