10. КВИНТЭССЕНЦИЯ ИЗ ПРАХА ^*

						- Вы,  позвольте  спросить, из какой 
						психиатрической больницы сбежали?
						Я задумался.
						- Кажется, из семнадцатой.
	
							В. Пелевин. Чапаев и Пустота
		
						Это не та лечебница, девочка,
						Не исцеленной отсюда отыдеши.

							Маякоркский

Немного подумав, Алиса решила, что лежать на грязном голом полу лицом вниз не очень удобно. С трудом приподняла чугунную голову.

- Оклемалась, шлюха?

В прокуренной комнате с дёргающимся в углу телевизором и приоткрытой дверью в коридор были двое. С пола Алиса увидела вначале офицерские брюки с лампасами и синие тренировочные штаны, а затем всё остальное. Остальное складывалось из мощных торсов, обтянутых узкими футболками, двух пар мускулистых рук и двух каких-то безликих, потому что стандартных, голов.

- Давай, свинья, ползи к нам.

Пошатываясь, Алиса начала подниматься.

- Эй, тебе же сказали "ползи"! На коленях. Я люблю, когда ко мне на коленях подползают, - орали Синие Треники.

Алиса, само собой, и не подумала подчиниться. Выпрямилась, вскинула голову. Спокойно посмотрела на любителя коленопреклонений - без вызова, он его пока не заслужил. Манера общения, конечно, своеобразная, но здесь у людей вообще ужасное воспитание. Они же не виноваты!

Но для Синих Треников, как и для его товарища в офицерских брюках, свободный, смелый и открытый взгляд - сам по себе вызов. И криминал.

- Тáк ты, тля, знаешь где будешь таращиться?! Нигде не будешь, раз уж сюда попала...

- Да она, гляжу, как раз и не врубается, куда попала, - вмешались Офицерские Брюки.

Он в два прыжка оказался перед Алисой и ухватил её двумя пальцами за подбородок.

- Ты что себе, падла, вообразила? Думаешь, ты всё ещё человек, гражданин России, права у тебя какие-то есть? А вот куль на рыло! Если ты здесь, то тебя для Родины и человечества уже нет. Ты труп, ясно? И прав у тебя...

Алиса молчала. А что тут скажешь?

Обладатель лампасов тоже помолчал, затем резко рванул на Алисе кофту и нырнул ей за пазуху...

Он долго не мог сообразить, почему вдруг изменился ракурс восприятия, почему он лежит на полу и чувствует боль в затылке. Глаза наливались кровью очень медленно.

Зато Алиса сразу поняла, что пришло время сбыться её сну, который всю неделю преследовал в разных вариациях и оказался тривиальным воспоминанием о будущем. Сейчас он бросится на неё с ножом, а она не успеет увернуться...

Действительно, бросился. Без ножа, но с воплем:

- Сдохни, тварь!

И не успел он напороться на очередной Алискин приём, как от двери раздалось властное:

- Фу, брейк! Снято!

Лязг засова снова вытянул Алесю из полудрёмы.

- Иди ужинать, - сказала Крыса, не заходя в камеру. - Шеф решил, что будешь есть со всеми, раз тебя уже видели.

Алеся, морщась (тело всё ещё разваливалось после экзекуторского "массажа" мячиками), слезла с кровати, утопила ноги в кедах-ластах.

- И то дело. А то, понимаешь, носи ей в каюту... много чести! - продолжала ворчать Старуха.

Она оставалась стоять впритык к двери, и Алеся, сгорбившись, осторожно прошла мимо неё, ожидая очередного щипка или пинка. Его, как ни странно, не последовало, но Алесе хватило и взгляда. Не выдержав, она всё-таки обернулась и тихо спросила Крысу:

- За что вы меня так ненавидите?

Та просто взгвизнула от неподдельного удивления:

- Тю! А кто меня любит?

И правда, подумала Алеся, попробуй полюби такую! Алиса, может быть, и смогла бы. По крайней мере, она бы обязательно постаралась понять её, разобраться в причинах такой нечеловеческой злобы, которая просто душит саму старуху и обильно разбрызгивается вокруг. А желание понять, это... небезразличие, что ли, в конце концов пересилило бы и страх, и отвращение, которые у Алиски тоже возникли б - она ведь живой человек, как ни странно.

Но она не Алиса. И вовсе не рвалась её изображать...

Крыса не стала сопровождать её - поковыляла к себе, в противоположную сторону. Кажется, несмотря на проявленную непокорность с мячами, бояться "Алису" перестали - убедились, что стены головой она, во всяком случае, пробивать не в состоянии.

Алеся уже совсем освоилась в этом коридоре. Даже содержимое тёмной кладовки её больше не интересовало, хотя теперь никто не мешал его рассмотреть. Выхода там точно нет, а остальное неважно.

Она медленно шаркала тяжёлыми спадающими кедами... и едва удержалась от испуганного крика, когда за изгибом коридора неожиданно увидела прижавшегося к стене и дрожащего Васю.

Мальчик стоял лицом к стене, закрывая голову руками. Инстинктивный жест - закрыть глаза, спрятаться под одеяло, заслышав из-за угла угрожающие шаги... Эх, это только в дошкольном возрасте помогает! И то не всегда.

Алеся замерла, стояла, молча глядя на мальчика. А у того любопытство в конце концом взяло верх над страхом, и он осторожно выглянул из-под руки.

Облегчение, слегка похожее на радость, озарило зарёванное лицо, когда вместо ожидаемой Старухи он увидел Алесю. Но дрожь не прекращалась.

Девочка осторожно взяла его за тонкие дрожащие ручонки:

- Ну, что случилось? Успокойся, малыш. Никто тебя не обидит.

- Правда? - прошептал тот, всхлипывая.

- А ты как думал? Я тебя в обиду не дам, - она старалась говорить как можно убедительнее. - Ты чего плачешь? По маме?

Чёрные глаза мальчонки снова сковало ужасом.

- Нельзя так г-г-говорить! - дрожь уже перешла в заикание. - Он говорит, что её нет, что я из пробирки...

- Это Профессор, что ли? - презрительно уточнила Алеся. - Много он понимает. Вот скажи: ты её помнишь?

Вася робко кивнул:

- Плохо. Особенно после процедур.

Слово "процедуры" он произнёс таким ледяным голосом, что Алесе очень захотелось вдребезги разнести кабинет Профессора.

- Но всё равно ведь помнишь. Так кому из вас лучше знать? Спорить с ним не надо, а тому что говорит, не верь, понял?

Мальчик почти успокоился. Несмело взял Алесину руку в хрупкую, всё ещё дрожащую ладошку. Так трогательно и мило, что Алеська удивилась, как всего лишь час назад она могла его ненавидеть.

- Рёва-корова... Чем бы тебя вытереть? Сервис в этом санатории, однако... носовых платков не дают.

Кое-как вытерла ему лицо полой халата.

- Пойдём?

- Алиса, а там - улица? - кивнул Вася в ту сторону, откуда пришла Алеся.

- В смысле, выход? Не знаю. Может быть, и есть, я не видела. Но Старуха - точно там. Так что ты туда не ходи... сейчас...

На самом деле Алеся была уверена, что никакого выхода за апартаментами Крысы нет. Во-первых, Профессор тогда не поселил бы её так близко к ним и так далеко от своего кабинета. Тем более что с Крысой он явно на ножах, а та и не скрывает, что с удовольствием его подставила бы.

- Я так далеко ещё не заходил, - признался Вася.

А во-вторых, Крыса, похоже, сама пленница этих катакомб, давно не видевшая солнечного света.

Ну, а там, за спортзалом, тем более нет выхода. Иначе не рвался бы Вася в этот коридор, в сторону которого они и глядеть боятся.

Нет, единственная связь с внешним миром - через кабинет Профессора. Но не скажешь же это мальчику, которого бросает в паническое оцепенение при одном виде его двери! Вот и сейчас, едва они поравнялись с нею, Вася словно врос ногами в морковный кафель пола. Алеся поняла, почему он не убежал, услышав её шаги. Между двух огней оказался. За спиной - та страшная Дверь, мимо которой он и так еле прошёл на цыпочках, замирая от страха и с трудом сдерживая удары готового выломиться из груди сердечка. Но прошёл же, смог, несмотря на то, что всего час назад или даже меньше его там чуть не засекли. Какой смельчак! Учись, Алеся...

- Идём, - она обняла его за плечи, крепко прижала к себе. - Я же сказала: ничего не бойся.

...учись, Алеся, пока он жив. Может быть, это отчаянно колотящееся сердечко вырежут уже завтра. А одноглазому Юрию скажут, что Васю увезли в элитный детский дом. Если, конечно, его самого не утилизируют раньше.

Фигвам - индейское жилище! Она не должна этого допустить...

Алесю не удивило, что спортзал-рекреация по совместительству служил и трапезной. По-видимому, самое большое помещение. За средней дверью что-то вроде кухни (как раз вынесли два чайника, с киселём, как выяснится), а крайние - жилые блоки для мужчин и женщин.

В центре длинный стол, по бокам скамейки, которые раньше стояли у стен. Почему скамейки, а не стулья? Для чувства локтя, наверное.

Девочка стала разглядывать книги на полке. В основном, художественная литература и публицистика. Стандартный набор, рекомендуемый школьными библиотеками. Единственная особенность - общей военно-патриотической направленности меньше по сравнению с литературой, посвящённой личному подвигу и самопожертвованию. "Жития святых", понятно, "Повесть о настоящем человеке", "Как закалялась сталь" целых три экземпляра в ряд, "Акты новомучеников российских"... Старенький политиздатовский сборник о героях Великой Отечественной заложен вместо закладки бланком, какие она видела на столе у Профессора. Даже открывать не надо: готова биться об заклад, что на странице или о Гастелло, или о Матросове.

- Алиса! - звал её кто-то. Кажется, Танин голос.

И главное, ведь правильные книжки. Нужные. И правильным вещам учат. Только вот используются людьми, которые сами ни на какую жертву в жизнь не пойдут. Будут лишь манипулировать массами, внушать высокие идеалы, говорить о Подвиге, который за глаза назовут, как давеча Профессор, своим именем. Бойня.

И Профессор среди этих мясников далеко не первая фигура.

- Алиса, давай скорее, я место держу.

Биография Дзержинского в ЖЗЛ... Сотрудники органов ещё до канонизации Сталина начали забрасывать Синод ходатайствами, чтобы и Феликса Эдмундовича, значит, того. Патриарх выступал в прессе, объяснял, что есть препятствия - не был православным. Но на Собор обещали вынести.

- Сейчас, иду! - а Вася, оказывается, так и стоял всё время возле неё. - А ты где сидишь?

- С ней, - ответил мальчик.

- Вот и отлично, - обрадовалась Алеся.

В бачке каша - наверняка из концентрата, но пахнет очень даже аппетитно. Слюнки так и потекли. Сидящий напротив Юрий заботливо передал Алесе хлеба. Вообще все были сама любезность, словно и не лупили по спине теннисными мячами... Так ведь из лучших побуждений!

В дверях появился Профессор. Стул и тарелка в торце стола предназначались ему. Неторопливым, степенным шагом подошёл, окинул отеческим взглядом присутствующих. Очень ему не понравилось, что Алеся села рядом с Таней. Но пересаживать не стал.

Все встали.

- Очи всех на Тя, Господи, уповaют, и Ты даeши им пищу во благоврeмении...

"Монастырь! - усмехнулась Алеся. - Может быть, у них и чтения за трапезой заведены?"

И точно! Уже знакомая кафедра, оказывается, не просто так примостилась напротив профессорского места. Дежурный чтец, тот самый, что делал доклад о достижениях российской энергетики, открыл книжку на отмеченном месте:

"Вот тут-то и появился Лис.

- Здравствуй, - сказал он.

- Здравствуй, - вежливо ответил Маленький принц и оглянулся, но никого не увидел.

- Я здесь, - послышался голос. - Под яблоней..."

Ну почему?! Почему и эта с младенчества любимая Алесей книжка - здесь? В этом маленьком абсурдном мирке, для которого она должна быть настоящей бомбой, взрывающей его основы... А вот смогли же и её... приручить. Выхолостить поцелуем смерти. Извлечь какую-нибудь "ведущую идею", релевантную текущему моменту... да хотя бы философское отношение к смерти. Перекроить притчу в аллегорию, иллюстрацию к банальному тезису. Сделать всё для того, чтобы её нельзя было полюбить - чему она, собственно, и учит. И не увидеть главного, того, чего не увидишь глазами.

Алесе даже есть расхотелось. Не могла и слушать эти наизусть известные строки - здесь...

"Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру..."

И опять же - разве наверху иначе?

В кармане у Профессора зазвонило. Приложив трубку к уху и бросив отрывистое "Да, сейчас", быстро исчез за дверью. Алеся провела его взглядом, чтобы проследить, направился ли он к себе в кабинет или дальше по коридору. Нет, отсюда не просматривается. Хотя и так понятно: мимо её камеры он ни разу не проходил. И вообще никого не было, кроме Крысы. Всё-таки Вася ошибается насчёт выхода.

- Таня, - спросила Алеся соседку, - а Профессор всегда с вами обедает?

- Нет, но часто.

- А здесь ещё кто-нибудь есть... из начальства?

- Бывают два ассистента. И она.

Кто такая "она", Алесе объяснять не надо. На Танином лице она прочла это с предельной ясностью.

- Алиса, я хотела тебя поблагодарить, - сказала вдруг Таня, тревожно поглядывая на дверь. - Ну, знаешь за что...

- Да ладно, глупости какие, - смутилась Алеся. Хотя, что греха таить, услышать это было приятно.

- Только, пожалуйста, не попадайся больше, хорошо? А то я не смогу в тебя бросить.

- А в остальных? - спросила Алеся.

- В остальных - без проблем, - Таня зло сверкнула глазами. - Они-то бросали...

Алеся вдруг вспомнила отрывочные полунамёки Профессора, сказанные здесь и в кабинете.

- А это правда, - начала она, - что ты уже... ну...

Таня пришла на помощь:

- Была донором? Правда. У меня одна почка.

Гордости, прозвучавшей в этих словах, Алеся не разделила.

- Так как же они могут, - от возмущения она даже забыла местный эвфемизм, - это... массаж...

- Да нет, Алиса, - вздохнула Таня, - здесь я сама подставилась. У меня относительный иммунитет. То есть, отвечать могу по желанию, но если руку не тянуть, штрафуют.

Наклонилась к Алесе, перешла на шёпот:

- Раньше у всех доноров был абсолютный иммунитет, вообще от массажа освобождались. Но теперь Юрий, - метнула недобрый взгляд в его сторону, - дважды донор, и абсолютный только у него. Нет, ты не подумай, - очевидно, на Алесином лице она прочла укор, - я не завидую.

- Да уж, тут не позавидуешь, - мрачно сказала Алеся.

- Нельзя так говорить, - Таня буквально повторила Васины слова. Только вместо страха - смущение. - Это ведь Подвиг.

- Подвиг, Таня, не бывает из-под палки. Он потому и подвиг, что доброволен.

- А мы что, не добровольно собой жертвуем? - Таня не на шутку обиделась. - Мы ведь понимаем государственную важность своей жизненной миссии.

- А если кто-то не понимает? - спросила Алеся.

- Кого? - растерялась Таня.

- Ну, если кто-то не согласен жертвовать собой?

- Так не бывает! - категорически заявила Таня.

- Ну а вдруг?

- Никаких "вдруг"! - этот более чем неблагонадёжный разговор всё сильнее тревожил Алесину собеседницу. - Если бы такое случилось, то это просто психическая ущербность была бы.

- Ясно. Выбраковка по IQ, - применила Алеся привычный школьный термин. - И куда тогда такого... ущербного?

- Как "куда"? - задумалась Таня. - На утилизацию, наверное. У нас ведь нет юридического права на жизнь.

- - Ага! То есть выпотрошат по-любому. Только так будет называться Подвигом, а так выбраковкой. Где же тут свобода?

- Алиса, - обеспокоено зашептала Таня, - если тебя сейчас услышали, то донесут на нас обеих. Чтобы этого не случилось, я должна проинформировать первой. А мне очень не хотелось бы это делать. За что же ты меня так мучаешь?!

- Извини, - сказала Алеся. - Я больше не буду ничего говорить. А ты только подумай над таким вопросом: ты сегодня добровольно руку тянула или нет. Хорошо? Ничего не говори - просто подумай...

Таню такой вариант устраивал. А Алеся принялась разглядывать соседей.

Что же её так смущает в их облике, не даёт покоя? Может быть, просто не соответствуют навеянному фантастикой стереотипу того, как должны выглядеть клоны? Пожелтевшие зубы, морщины у глаз, шрамы, которым на вид много лет - это ещё ни о чём не говорит. Может быть, у них организм стареет в несколько раз быстрее. И у оброненной Профессором фразы "дни их коротки" не только тот смысл, в каком Алеся её поняла.

Только вот почему у Тани на первых фалангах пальцев кустики светлых волосков, а на безымянном они едва пробиваются? Чем это может быть, если не следом от обручального кольца?!

Нет, похоже, здесь все такие же "клоны", как и сама Алеся...

- Таня, а... псевдовоспоминания среди вас часто случаются?

Чтец как раз переворачивал страницу, и вопрос услышала не только Таня. А потому и тень ужаса - совсем как тогда, у Васи - легла на лица всех рядом сидящих.

(Кроме Васи, конечно. Слово слишком сложное, чтобы он мог его запомнить и отреагировать так, как на вопрос о маме)

Танин голос был чужим и колючим, словно тонкие осколки льда отламывались с каждым словом:

- А вот об этом, Алиса, вообще вслух не говорят. Тем более, за столом.

И ладно. Их реакция ответила на вопрос лучше всяких слов.

- Э, я не понял! Чё "снято", режиссёр? Она тут меня... - ярость Офицерских Брюк перекинулась с Алисы на вошедшего.

Выглядел он не под стать тем двоим. Щуплый, с бегающими, слегка косящими глазами. На улице именно из людей с такой заурядной внешностью складывается безликая толпа. Статисты без слов и крупных планов.

Но здесь одной интонации его голоса, одной осанки хватало для безошибочного вывода о степени значимости его в этих стенах.

- Она тебя или ты её? - спокойно уточнил он. - Может быть, она первой напала?

- Да пошёл ты...

- Ты за речью следи, шестёрка! А то не заметишь, как сам там окажешься. Перед камерой... - прищурился тот, кого назвали режиссёром. То ли шутил, то ли наоборот.

- Нет, а чего она, правда, руки распускает? - в голосе Офицерских Брюк звучало такое искреннее недоумение, такая обида, что у Алисы гнев моментально перетёк если не в сострадание - слишком живо ещё стояли перед ней эти хищніе и похотливые глаза, - то в снисходительную жалость. Надо же! Младенец, который со слезами колошматит игрушку за неадекватное поведение. Алиса, видите ли, не по правилам сыграла, отпор ему посмела дать! Впрочем, у младенцев рассудительности побольше будет. Да и у животных тоже. Программа, зависшая на неперехваченной ошибке - вот точная аналогия.

- Ну ладно уж, - примирительно вмешались Синие Треники. - Не порвали бы мы её, если это тебя так волнует.

- Что меня волнует, это не вашего ума дела. Хотя какой ум - вы его давно в стакане утопили. А ну, шагом марш! Ха!

Офицерские Брюки что-то буркнули под нос, но под тяжестью колючего, хотя и косящего, взгляда заглотнули окончание неразборчивой фразы.

- Пошли, - сказал Режиссёр Алисе. И уже за дверью: - Что, Алеся Денисовна, я всё-таки успел?

Вы представить себе не можете, какой сладкой музыкой прозвучало для Алисы это имя. Хотя ход её мыслей, конечно, понимаете. Раз её принимают за Алесю, значит, настоящую Алеську ещё не разоблачили. А коль так, она жива: ведь Алиса крокрам зачем-то нужна живой. Догадаться об этом можно было ещё на Шаакрсе; но даже тогда, в МИВе, всерьёз допускала, что они могут начать стрельбу. И только за последние несколько дней у Алисы сложилось твёрдое убеждение: на неё у крокров какие-то особые виды. Только им с ней обстоятельно поговорить никак не удавалось. По разным причинам.

Так что Алисе стоило немалых усилий не прореагировать на Алеськино имя бурей эмоций, воспринять его как должное. И усилий, как оказалось, напрасных. Режиссёра это заметно разочаровало. Обидело даже.

- Не удивляет, что я знаю твоё имя? А ведь не должен. Но как только тебя увидел, так и обалдел. Это лицо ни с одним не перепутаешь. Дело даже не в дошкольных фотках с "Миелофона". Тебе никогда не говорили, что ты поразительно, просто до неправдоподобности похожа на маму в период Фильма?

- Да нет, - пожала плечами Алиса. Вступать в разговоры с человеком, напрямую связанным с её похитителями, не хотелось. К тому же синдром наркотического отравления всё ещё давал себя знать.

- Речь, конечно, не столько о чертах лица как таковых. Тут всё как обычно. И от Полковника, кстати, кое-что есть. Но вот в целом из их совокупности достигается тот же необъяснимый эффект, из-за которого здоровенные мужики по двадцать лет не могли прийти в себя. Я когда-то пытался проанализировать его природу. И раскадровку фильма делал, дробил всё до атомарности, и Наташино лицо, так сказать, оцифровывал, сводил к системе пропорций. Хотел понять, чего здесь больше: её внешних данных или работы Арсенова. Это же моя профессия, пусть я и ушёл из ВГИКа с последнего курса, диплом не получил... Без толку! Факт, что влияние такое есть, и факт, что его нельзя объяснить. Ты этот эффект унаследовала - факт номер три.

Я тебя и оставил этим уродам, отлучился, чтобы прозвонить, ты ли это... Задействовал всю полноту своих каналов и связей. Так и есть: Мурашкевич Алеся Денисовна, 14.12.96, иными словами, та самая.

Понятия не имею, что такого могла ты натворить, чтобы оказаться здесь, но, знаешь, такого потрясения не испытывал с той самой весны 85-го года. Я на два года моложе твоей мамы, как раз одиннадцать лет было. Сказать, что фильм меня ошеломил - значит вконец опошлить то, что произошло на самом деле. Он просто вошёл в мою жизнь, вывернул её наизнанку. Я жил той сказкой, жил неисчерпаемой глубиной Наташиных глаз, её застенчивой и открытой улыбкой. Весь мир воспринимался тогда через призму Фильма, реальность имела значение лишь постольку, поскольку отражалась в нём, в Её взгляде.

Алиса заметила, что их на значительном расстоянии сопровождает человек в камуфляже. Комплекцией как те двое, автомат со сложенным прикладом под мышкой. Нечего сказать, располагающая обстановка, чтобы слушать воспоминания и вести задушевные разговоры!

- У этих козлов, Алесь, крыша поехала от власти. Власти абсолютной, пьянящей, безнаказанной и дармовой. Ну, это им так кажется, что она дармовая. Платить вскоре придётся, и они даже не догадываются о цене. Слишком много знают, чтобы жить. Шальная пуля на сборах заденет, а то и в качестве актёров дебютируют… - последнее было сказано с очень странной интонацией: Алиса встревожилась даже, хотя не подала вида, - перед тем как без вести пропасть или повиснуть очередным "глухарём" на убойном отделе где-нибудь в Мытищах или Красногорске. Постоянных величин здесь не бывает. Даже операторы рано или поздно играют единственную роль без дублей. Так это профессионалы, а не такое чмо. Мне казалось, что хотя бы я тут константа, и то жизня облом приготовила. Правда, теперь вот шанс подвернулся. Ты. Уж я не упущу!

"Интересно становится", - навострила уши Алиса.

- А на самом деле это всё кульня. Vanitas vanitatum. Суета сует. Истинную власть даёт лишь искусство. Искусство, понимаешь, как инструмент познания голой человеческой сущности без шелухи социальных стереотипов, традиций и прочих придуманных условностей.

Они вышли во двор. Высокая стена начиналась чуть ли не от самого крыльца. По высоте она явно превышала здание, так что Алисе пришлось высоко закинуть голову, чтобы увидеть поверх стены ряды колючей проволоки, отчётливо заметные в луче прожектора. Небо было уже совсем тёмным и звёздным. Более звёздным и прозрачным, чем Алиса видела его за последнюю неделю. Московский смог остался где-то в стороне.

- Знаешь, Алеся, на "Миелофоне" один тамошний активист как-то воззвание запостил. "Не смотрите на звёзды!" называлось. Типа того, что поколение подсело на Алису, как на иглу, отсюда, мол, и все беды в стране - вот так вот!

"Интересно, это может быть правдой?" - задумалась Алиса, слегка раздражённая режиссёрским дискурсом. Она чувствовала, что собеседник уже дал волю "творческому" зуду, выстраивает некий перформанс. И слушая его речи, она подыгрывает ему, сама становится частью. его замысла. Но слушала внимательно: никакого другого пути понять, зачем она здесь и как отсюда выбраться, кроме как внимать этому окружённому аурой Пана служителю десятой музы, пока не обнаруживается. Ауру эту Алиса ощущала весьма отчётливо именно потому, что Режиссёру требовалось непрерывное усилие, чтобы её скрыть. Да разве мыслимо провести Алиску на мякине?

- В общем, - вещал Режиссёр, - дурацкая провокация, её почти никто и не заметил. Хотя он даже организовал виртуальный суд над Алисой - Наташа могла тебе о нём рассказывать, она была в курсе, я точно знаю. Я и сам хотел поучаствовать, хотя бы присяжным, да тут неожиданно возникли проблемы с интернетом. А мысль у меня красивая была, очень хотелось её высказать. На звёзды смотреть надо. И почаще. Для того, чтобы осознать свою ничтожность в этом огромном и пустом мире. Чтобы увидеть свою первозданную суть в первозданной Вселенной. Нет, "вселенная", населённая то есть, - это уже миф. И "космос" тоже - нам ещё на первом курсе рассказывали, что это с "косметикой" один корень. Хаос, Алеся. Хаос, который мы боимся признать таковым из-за нашей мелочной обывательской натуры. Мостим себе из окружающей среды какое-никакое гнёздышко, пытаемся что-то организовать, структурировать, будто не знаем второго начала термодинамики.

- А как насчёт синергетики? - поинтересовалась Алиса. Почти без издёвки.

Режиссёр только отмахнулся:

- А, не влезаю я в такие дебри. Как ни крути, а суть сводится к тому, что мы вокруг себя создаём смысл, как будто это может перевесить бессмысленность мира. Семиотизируем пространство, забывая, что мы не вечны, что все знаки умрут вместе с нами. Ибо нет общего знака и общего смысла для двух людей, ибо каждое "эго" неделимо и непроницаемо. А мы теряем своё "я" в колоде социальных ролей. Мы обросли всевозможными артефактами, с которыми давно стали одним целым. От них не освободиться даже хирургическим вмешательством. Мы уже в каких-то кентавров превратились...

Алисе эта мысль показалась знакомой. Она попыталась вспомнить, где бы могла её слышать, но так и не вспомнила.

И правильно. Она и не могла вспомнить. А вы думаете, Алиса глупее вас? Просто исторический Нереб о кентаврах ничего не говорил, по крайней мере, источники такого не донесли. Это Алеськина импровизация была. А почему у Алеси и Режиссёра возник один и тот же образ и почему он показался знакомым Алисе, этого я вам не скажу. Сами можете проанализировать движение информационных потоков. В этом, говорят, нет ничего сложного. Особенно если теперь, когда вы читаете эти строки, вам ещё доступны архивы, которые ко времени нашего повествования по Наташиной просьбе собирают несколько человек в Европе и Америке.

А самому мне анализировать в облом. Мне даже новые главы писать в облом. Тем более, такого содержания.

Но что поделать? Приходится.

- Наши дни как трава - сегодня есть, завтра скосили... косяк набили. Мы же вместо того, чтобы жить, тратим их на придумывание виртуальных миров и себя в них. А всё предельно просто. Есть "эго" и его первичные потребности. Отвоевать себе дополнительное пространство. Вступить в ту или иную форму субъектно-объектных отношений с другими представителями вида homo sapiens - в поединок за право на "эго", за право быть субъектом, а не объектом. Отвоевать самку. И не задаваться наивным, возникающим от слабости и жизненных неудач вопросом "зачем?" У "эго" нет смысла, ибо понятие смысла бессмысленно. Смысл - не более чем предмет речи и рефлектирующего от немощи мышления. Он иллюзорен, а "эго" реально. Такова nuda veritas.

Латинские слова он постарался произнести как можно естественней, без напряжения. Некоторые люди из определённых кругов ещё со времён пушкинского персонажа любят фаршировать речь латинскими фразами - "элитарность хочут показать". После них ещё паузу делают, ожидая вопросительного взгляда. Поскольку, в отличие от Онегина, языка не знают вообще, фразы выбирают покороче - легче запомнить и в грамматике не ошибиться.

- Одно только "эго" и реально. Мир существует лишь постольку, поскольку с ним взаимодействует. И зря ты улыбаешься. Это не субъективный идеализм, это суровая правда жизни. "Но в небесах всё пусто, донна Анна"...

- Неправда, - сказала Алиса, отыскав взглядом среди созвездий несколько светил древнейших миров Конфедерации.

- Пусто, Алеся. Ни бога, ни инопланетян. Мне лучше знать. Я люблю смотреть на звёзды.

Они поднялись по шаткой внешней лестнице на второй этаж и как-то сразу оказались в большой комнате. Функционально её следовало бы назвать офисом, но это слово плохо вязалось с атмосферой царившего в ней холостяцкого беспорядка. Пыль с дорогой и стильной мебели не стиралась самое меньшее неделю. По столу разбросаны открытки на тему дня рождения - очевидно, отметил совсем недавно. В нераспечатанной коробке дорого французского коньяка (вся в сургучёвых пятнах) угадывался подарок к той же оказии. Репродукция Гойи - "Сон разума рождает чудовищ". Каминные часы показывали шесть, но Алиса сразу поняла, что они стоят.

- Так вот, о звёздах. На "Миелофоне" то же самое... Я там был редкий гость. Админы самые заметные мои записи поудаляли - провокационные они были слегка. А публика меня приняла за очередного виртуала Nemo... была там такая личность. Позёр, но умён - не чета остальным. В общем, знакомиться мне там ни с кем не хотелось. Но читал гостевую долго и регулярно. Больше, конечно, надеялся с твоей мамой в чате пересечься - она там ещё иногда появлялась. Хотелось окунуться в детство хоть на пару минут, глотнуть свежего воздуха. Понятно, что всё это иллюзия и самообман, но от реальности очень уж жаждал убежать на время. Я как раз перешёл на эту, так сказать, работу... поначалу угнетало, опустошённость такая, хе-хе. Когда сайт нашёл, он мне, конечно, много дал. Запоем всё перечитал. Поначалу вставляло, потом перестало. Вот и придумал себе такую мечту - встретиться в чате. Главное, уже тогда мне стоило только пальцем пошевелить, чтобы узнать её адрес. Только на фига? Ну, в самом лучшем случае удалось бы с ней...

- Да ну? - удивилась Алиса, и в глазах её, не замеченный Режиссёром, сверкнул на мгновение недобрый огонёк, подавленный тревожным сигналом рассудка: ты в разведке, Алиса. Надо владеть собой. Тут не до выяснения отношений.

А Режиссёр, не иначе, этим Алисиным "да ну?" только вдохновился. Увы! Алиса, Алиса! Тупой нож грязных фраз елозил по нервам, горькая обида за многоразпрабабушку застлала бы глаза слезами - но нельзя, нельзя было этим слезам показаться на глазах даже на миг! Интуиция подсказывала девочке: мерзавец домогается её реакции. Любой: ненависти, страха, возмущения, пощёчины, наконец.

Не дождётся!

И она терпела, лишённая возможности даже стиснуть зубы от боли; лишь краткими безразличными репликами время от времени загоняла поток словесного дерьма, источаемый Режиссёром, обратно в ту клоаку, из которой они исходили. Режиссёр, впрочем, лишь распалялся.

Вы, может быть, удивитесь той резкости, с которой мы с Алисой характеризуем Режиссёра. Пока он просто дураком и циником выглядит, но никак не мерзавцем. Таких полно.

Не торопитесь с выводами. Доверьтесь Алисиной интуиции. Мне кажется, вы уже начинаете догадываться, к чему весь этот разговор. Так вот, всё окажется страшней самых худших ваших ожиданий, и я загодя прошу прощения у читателей и у прототипов персонажей, что мне пришлось об этом писать.

- Понятно, что она самая обыкновенная, как все женщины… С образом, засевшим с детства в сознании, это никак не связано. Здесь контекст был важен: именно в этом чате пообщаться, в этой ауре... Если бы удалось, пришлось бы другую мечту искать.

- По-моему, - сказала Алиса, - вы противоречите тому, что говорили раньше.

- Ничего подобного. Такая мечта тем и хороша, что заведомо бессмысленна. Это просто стимулятор для "эго". А вот что меня по-настоящему злило, так это атмосфера лицемерия в гостевой. Ясен же пень, что все, как и я, продолжают торчать от внешности одиннадцатилетней Наташи, от обаяния её экранного образа. Но ведь выкобениваются друг перед другом, разводят воду, нанизывают банальность на банальность... Сказка, Будущее, Алиса... Как будто можно любить выдуманную Алису или ненаступившее будущее... Любят конкретного человека - и то до поры до времени, пока не разочаруешься в нём, не поймёшь, что любви он совсем не достоин. А по-настоящему умные и сильные личности вообще иллюзию любви перерастают, переболев ей, как корью или свинкой. Любовь - враг. Она враг "эго", враг его самодостаточности. Она его расслабляет, способствуя превращению из субъекта в объект. Исчезновению, одним словом.

Ну, кто попроще был, поглупее, те, может быть, и правда свои чувства так сублимировали. Педофилами, наверное, прослыть боялись... А кто понимал абсурдность разговоров про "любовь к Алисе", те себя откровенно наташеманами называли. Только это не меньший дебилизм: как будто гремучая смесь, составленная из удачных внешних данных Наташи и грамотной режиссуры Арсенова, имела что-то общее с реальной девчонкой, каких полно в любом школьном коридоре. А если паче чаяния и имела, то что от этой девчонки могло остаться в женщине на четвёртом десятке?

Хотя... - он вдруг замолчал, неподвижно уставившись на Алису, - оказывается, в каком-то смысле смогло... Вот, передо мной...

Из последовавшего тяжёлого вздоха и просветлевшего взгляда можно было сделать вывод насчёт какой-то драмы в прошлом, известной автобиографичности его слов о человеке, недостойном любви. Но если вы его сделали, то ошиблись. Просто на секунду у Режиссёра проснулась тяга к семейному очагу, от которой он прежде был весьма и весьма далёк. Такое бывает.

- Вы поможете мне сбежать? - спросила Алиса, воспользовавшись паузой. У неё вдруг блеснула такая фантастическая надежда. Хотя всем своим видом Режиссёр красноречиво свидетельствовал, что в его планы такое не входит.

- С чего ты взяла? - удивился он. - Наоборот, это я рассчитываю на твою помощь!

Он поставил чайник, достал из холодильника целую горку готовых бутербродов с ветчиной.

- Сейчас попьём чаю и серьёзно поговорим.

Амбал с автоматом маячил в открытой двери. Режиссёр сделал ему знак скрыться. Не потому, что он ему мешал, а как раз наоборот: обратить внимание "Алеси" на его присутствие. Спокойствие девочки начинало его тревожить. Оно не вписывалось в его замысел. Собственно в спланированный им сценарий беседы вписалась бы любая реакция. Кроме полного безразличия, которое отчётливо демонстрировала сейчас Алиса. Его он предусмотреть не мог. Сценарий рушился на глазах.

Каким образом Алиса смогла понять эту единственно выигрышную линию поведение - ума не приложу. Безразличие, по крайней мере, было чисто внешним. Алисе всё сильнее хотелось понять этого человека, мотивы, которыми он движим. Понять, насколько глубоко спрятано его подлинное "я" под виртуальной личиной, которую носят все в этом фальшивом настоящем. Вроде бы, не очень далеко, если детское впечатление засело в нём так крепко. Но достаточно глубоко, чтобы оно раздражало его как заноза, как инородное тело, которое неплохо было бы вырвать, растоптать, опошлить и, лишив той цепляющей силы, забыть навсегда.

Они скромно присели у края длинного стола. Вокруг него стояло много кожаных стульев, на которых - это сразу чувствовалось - давно никто не сидел.

- Прежде всего, давай расскажу тебе, где мы находимся. Чтобы у тебя тоже не оставалось иллюзий насчёт побега. Меня, конечно, впечатлил твой уровень владения боевыми искусствами, но не советую тебе на них особо рассчитывать. Ты сейчас на территории воинской части ПВО-ВВС в составе подмосковного Кольца. Это фасад. А в глубине там ещё два подразделения, совершенно автономных. Одно в ведомстве МВД, другое разведки, хотя форму все носят лётную и артиллерийскую. Секретность блюдётся на высоте. А кому принадлежит вот это здание, никто не знает. Вернее, все думают на соседей, а мы их поддерживаем в этом заблуждении, сливаем дезу.

На самом деле здесь у нас крупнейший центр западных инвестиций в полутеневой шоу-бизнес. Ты, наверное, не знаешь, что в Штатах в результате того пуританского "закона фигового листка" - ну, борьба с порноиндустрией - резко возрос спрос на анимационную эротику, которая раньше была уделом извращенцев. Лазейка в законе. Но не полная. То есть смотреть мультики можно, ввозить можно (тут им нас в ханжестве не превзойти), а вот снимать ни-ни. Поэтому заказывают в Евросоюзе - а те тоже не будь дураки, встречный закон приняли, чтобы, значит, характер участия американцев в этом вопросе ограничить. Бизнес-то офигенно прибыльный. Только сценарии да инвестиции, сдал-принял, а всё от недвижимости до интеллектуальной собственности полностью своё и никакого заокеанского контроля. Те и на такие условия согласны - всё равно не в накладе, окупается. Ну, а европейцам где ещё найти такую дешёвую рабочую силу, чтобы при этом ещё и класс давали мирового уровня? Конечно, в России! Вот и организована эта студия, и запрятана так глубоко, чтобы никакой утечки информации. Сама понимаешь... Кстати, можно кривиться, но здесь у нас весь лучший опыт и традиции "Союзмультфильма" учтены и задействованы. Потомки должны быть благодарны, что мы их хоть таким образом сохранили. Конечно, в итоге нам только крохи от глобалистского пирога перепадают, но зато в евро. А продукция и на внутреннем теневом рынке в прокат беспошлинно идёт. То есть конечный пользователь, естественно, накрутку выкладывает по мировым ценам, но она ведь остаётся в России. И копирайты мы без проблем продаём Европе - нам-то они зачем? Сериал "Факьюмон" не смотрела? Ну, слышала-то по-любому. И в голову прийти не могло, что он в России снимался, не правда ли? А всё делалось вот в этих самых стенах.

Режиссёр замолчал и поглядел на Алису. Алиса с любопытством глядела в окно.

Упомянутый им "шедевр" полуабстрактного квази-хентая, между прочим, широко использовался Комитетом Гражданской Безопасности в борьбе за нравственность среди подростков и молодёжи. Самим Комитетом через разветвлённую сеть провокаторов-осведомителей по школам распространялись якобы контрабандные диски, а особенно наклейки и прочая рекламная мишура с изображением всевозможных фаллическо-вагинальных монстров из фильма, явно психоделического происхождения - такие образы только с укурки могут рождаться. В итоге у гэбистов был идеальный повод для контроля и санкций не только в адрес школьников, но и родителей.

Не дождавшись от девочки никакого внимания к своей персоне, Режиссёр подошёл к маленькому несгораемому шкафу, вынул оттуда ноутбук и принялся его подключать. Алиса воспользовалась минутной паузой, чтобы покончить с наркотическим отравлением. Подняв температуру тела почти до 39 градусов, девочка усилием воли расширила сосуды и в несколько раз увеличила частоту сердечных сокращений, направляя ток крови преимущественно к органам, в которых предположительно мог сконцентрироваться введённый похитителями яд. В глазах поплыл красный туман - ну, ничего, это всего на минутку. Когда Режиссёр пригласил девочку к экрану, о принятых мерах по наведению порядка в организме говорила лишь лёгкая испарина: Алиса не спеша сбрасывала температуру до нормы. Сразу стало легче.

На экране ноутбука отобразился кадр анимашки. Виртуальная камера направлена на круг желтоватого света в океане тьмы, выхватывающий фигурку, распростёртую среди ничего … Из динамиков едва слышно полилась мелодия Песни.

"Встаньте в круг! Возьмитесь за поручни! Закройте глаза! Не подглядывайте!" - этот ассоциативный ряд проплыл в воображении Алисы, решительно вытесняя картину, возникшую на дисплее: есть образы, которые не должны проникать в человеческое сознание, иначе не выдержит никакая психика. Тем более если эти образы касаются чего-то очень важного, тесно переплетённого с твоим внутренним миром, неотделимого.

Тело ещё жило; боль, омерзение, ужас, стыд - этого уже нет, это давно кануло; осталось лишь невнятное ожидание Танатоса, не как выхода, а как факта; и вот он пришёл, ушло дыхание под звук крылатовской мелодии, заглохшей на полуслове; взор не потух - глаз просто не было; и не принесла смерть утешения. Рисунок выполнен с документальной, патологоанатомической точностью, без претензии на мультяшную условность.

И разодранный красный сарафан в бурых пятнах на краю светового пятна.

Такое вот анимационное продолжение Фильма здесь, оказывается, отсняли…

- Впечатляет? - Режиссёр знал ответ наперёд. - Чувствуешь силу сарказма?

Надо было отвечать.

- Видала я такие холмы, перед которыми этот - просто равнина, - заметила Алиса, непоколебимо храня внешнее спокойствие.

Только внешнее…

Режиссёр подвис. Он и не ожидал, и не понял.

А что тут не понимать? Просто Алиса мыслит на несколько ходов вперёд. Видала, увидит… какая разница? Время - не совсем то, что мы обычно о нём думаем.

- Вот видишь, был такой замысел, - Режиссёр всё же вернулся в колею сценария. - Только финал отсняли. Ещё есть несколько сюжетных джипегов основных сцен - ты погляди, погляди!

- Был? - удивилась Алиса, флегматично листая джипеги. Трудно ли догадаться, что там было? Скажу лишь, что известному людоеду Чикатилло такое и не снилось. Если кому приснится, тому проще, пожалуй, не просыпаться вовсе.

- Обстоятельства изменились. Теперь у меня есть ты, - в глазах Режиссёра заблестел лихорадочный свет надежды. - Теперь мы с тобой всё это торжественно сотрём! А теперь слушай дальше. Мультики, Алесь, - всего лишь очередной круг прикрытия. Единицы из работающих на студии знают, что здесь и другие фильмы снимаются. Полуигровые, так сказать, - Алисин визави сделал заметное ударение на "полу". - Сюжетные, но документальные.

Режиссёр щёлкнул зажигалкой, долго раскуривал еле тлеющую сигарету. По сладковатому запаху, который расползся вместе с сизым дымком, и по тому, как заблестели глазки Алисиного собеседника, можно было догадаться, что речь идёт о чём-то посерьёзней никотина. Но и не слишком серьёзном - по крайней мере, для него. Так, бодрящий стимул для предстоящего "серьёзного разговора".

- Я уже говорил, что ВГИК так и не закончил. С этим Обвалом, крахом страны, гайдаровской удавкой... Зарабатывать как-то надо, на учёбу времени не оставалось. Снимался в порнухе... у меня тогда внешние данные располагали. Сейчас и не верится, правда? Ну, а когда рынок подобной продукции настолько наполнился, что встал вопрос качества, тут-то и пригодились мои институтские знания плюс приобретённый опыт в данной сфере плюс - что скромничать? - природный дар. Занялся, так сказать, режиссурой и постановкой. И тоже на этом фронте немало преуспел, моё имя брэндом стало, особенно в области садо-мазо. Тут ведь не каждый снимет, нужен профессионал. Художник, а не ремесленник. Эстетически и суггестивно воздействовать на зрителя, заразить его болью, дать её ощутить, раскрыть фактуру с максимальной отдачей... В итоге поступило интересное предложение...

Режиссёр разлил чай по чашкам, бросил печальный, слегка стекленеющий взгляд в сторону гравюры на стене.

- Бремя нувориша, Алеся, оказывается, довольно тяжёлое. Один и тот же круг, одни и те же рожи, разговоры, мероприятия... Тоска! Адреналина не хватает, ищешь лекарство от скуки, экстрима хочется. Когда с расчленёнкой, с реальными смертями перед камерой. Без дураков чтобы, всё взаправду. Основные инстинкты смыкаются и образуют пьянящий коктейль. Здесь себестоимость возрастает многократно, но суммы, которые согласен выложен заказчик, возрастают в геометрической прогрессии. Как не рискнуть, когда шампанское так заманчиво играет в бокале? А всякого людья, которого никто не хватится, у нас всегда хватало. Правда, на одних бомжах не выедешь, без киднеппинга не обойтись. Но всё давно схвачено. Нам вообще от самих силовиков материал в основном и поступал.

Короче, студия "Настоящее кино" сложилась ещё при Ельцине. Вот мне и предложили... Шокировало, конечно, но от таких предложений не отказываются. И не потому, что перспективы заманчивы, а потому, что отказ чреват: пришлось бы поработать по ту сторону камеры. С единственной ролью. Втянулся, хотя поначалу и мутило, и трясло. И не смотри ты на меня так! Мне эта безоблачная синева в твоих глазах отлично знакома по Фильму. Ею только и лечился, когда совсем уж становилось невмоготу, что и наркота не спасала. Хотя и говорят, мол, non olent pecunia...

- Non olet, - машинально поправила Алиса.

- Неважно. Неправда это. Пахнут деньги, Алеся. Кровью пахнут, дерьмом. С этими запахами можно свыкнуться, а вот перестать их чувствовать - никогда. Тем более когда деньги становятся абстрактной величиной - растущий счёт в Агрон-банке, с которого ты их ни снять не можешь, ни потратить толком, - а то, что сии запахи источает, ничуть не теряет своей конкретики. Ладно, не время сейчас жаловаться. Да и грех, если честно.

Немало ещё времени Режиссёр испытывал Алисино терпение велеречивыми рассуждениями о своей крутизне и её изнанке, из которых девочка напряжённо вылавливала те крохи, которые могли прояснить её собственное положение.

Оказывается, узнала Алиса, органы планируют масштабную кампанию против лжеправославных раскольников-обновленцев. Им нужен видеоматериал, якобы документальный, о человеческих жертвоприношениях в этой среде.

- И чтобы ни одна душа кроме меня об этом заказе не знала, актёры будут свои, операторы наши, но они не должны знать, что снимают "документ", а не очередной ужастик. А моменту его обнародования они должны быть нейтрализованы... И что, - по состоянию Режиссёра нетрудно было догадаться, что он наконец перешёл к основному, - я должен поверить, что сам после съёмок долго проживу? Типа, такой надёжный, так мне доверяют, да? Они думают, если я конкретно на игле, так уже ничего не соображаю? Меня уже списали по актировке. Я для них отработанный материал. Они даже не пытаются это скрыть!

- Так почему вы не сбежите? - спросила Алиса. Особой симпатии к этому мяснику, мнящему себя эстетом и интеллектуалом, она не испытывала, но просто непонятно, отчего он так ноет. Пусть даже его из части не выпустят без специального распоряжения, но ведь пока есть время, можно организовать побег, а не дрожать в ожидании неизбежного.

- Куда? - риторически спросил Режиссёр, оскалив свои непропорционально большие резцы.

Да, Алисе бы его заботы! Её сейчас волновал вопрос "как?" А ещё сильнее - "где?" Где искать Алесю? Одно понятно - здесь её следов не найти. А значит, и задерживаться здесь нечего.

- А сегодня вот мне привезли ребёнка для "жертвоприношения". Тебя... Но едва я тебя узнал, тут меня словно молнией озарило. Алеся, ты мой шанс! Выручи меня, а я помогу тебе.

- Как я могу вас выручить? - спросила Алиса.

- Да так, сущая безделица. Для жертвоприношения найдут нового участника. А тебя мы снимем в том фильме. Вместо анимашки, которую я тебе показал, будет настоящее кино.

Уставшее лицо, скованное страхом и безысходностью, мгновенно преобразилось. Луч вдохновения озарил его, заиграл в подёрнутых пеленой тумана глазах, заострил черты лица, оттенив их эдаким благородством, глубиной творческого порыва.

- У меня ещё во времена "Миелофона" сюжет возник. Там в "Творчестве" лежал фанфик, очень популярный среди алисоманов и действительно талантливый. "Стукнутая троллейбусом" назывался, что ли. Как-то так. Кончался тем, что Алису, попавшую в наше интересное время, увозят в детский приют. Уже мрачно, да? А я, прочитав, загорелся идеей кинопродолжения, чтобы, значит, показать во всех прелестях и подробностях атмосферу этого кошмара... В общем, "бедная девочка!", хе-хе... Понятно, что утопия - где бы для такого фильма я взял большую детскую массовку? А главное, где бы я взял Алису? Пусть она там по сюжету в чужом теле - но изюминка-то алисовая в ней быть должна! А в нашем времени таких девочек не бывает. В будущем, наверное, тоже не бывает, но это уже другая тема. Вот и взялся было за анимашку.

Но теперь Алиса у меня есть! Самая настоящая, - он произнёс это таким многозначительным тоном, что Алиса на мгновение с беспокойством подумала... - Ты представить себе, Алеся, не можешь, какой это будет фурор! Главная фишка - что в роли Алисы была Наташина дочь - станет известна, к сожалению, лишь считанным единицам, но на эффекте от фильма, на его прибыльности это едва ли отразится. И тогда там поймут, что хоронить меня пока рано, что столько лавэ, сколько я, заработать для родины на этом поприще не сможет никто. Мы ведь все помним этот Фильм, в каких бы высоких креслах и "кабинетах из кожи" ни осели. Мы до сих пор под его влиянием, даже если не хотим себе в этом признаться. Говорят, что с прошлым человечество расстаётся смеясь. Может быть. Но с прошлым, в котором виделось будущее, причём такое, что от сшибки его с будущим реальным неизбежен шок, с детством, затянувшимся за четверть столетия, с памятью о мечте у разучившихся мечтать, с идеалом, патологически выжившем в реальном мире, с надеждой, которая умирает последней, но никак этого не сделает, не отмучается - расставание с этим, Алеся, должно быть куда сложнее. Здесь и волнующая чистота ностальгических переживаний, и здоровый цинизм человека, живущего реальностью, и ужас, и всплеск либидо, и наивное сострадание, которое на пике своём исчезает бесследно, уступая место равнодушному эстетическому созерцанию... А над всем этим - полная опустошённость, то самое постижение собственной бессмысленности в бессмысленном мире, о котором я говорил. И уже из осмысления всего пережитого действительно рождается смех - у кого истерический, а у кого и мудрый.

В анимашке этого не воплотить. Здесь, Алеся, мне нужна твоя помощь. Твоя игра, глубина переживаний. Сразу говорю: от того, сможешь ли ты её обеспечить, захочешь ли, зависит твоя дальнейшая судьба.

Представь себе: последние кадры Фильма. Алиса - в её роли ты, конечно, - заходит в кабину, начинает закрываться кирпичная стена. Но камера ныряет следом. Алиса уверенно заходит в круг... Уже с самого начала полёта - а мы сделаем лазерное шоу на современном уровне - начнут проскальзывать какофонические звуки и дисгармонирующие цвета, нарастая с каждой секундой. Сквозь лицо Алисы, размытое двойной экспозицией, проходят кадры кинохроники. Мелькают годы... 1986... 1991... 1993... 1998... 2008...

Дикий скрежет заставляет зрителей вскочить с места и заткнуть уши. Лучи гаснут, опадают, сворачиваются как завядшие лепестки и рассыпаются в серый пепел. Полёт прерван. Кабина повисла между станциями. Вне времени. В небытии.

Тьма надвигается, оставляя тебе лишь крошечный пятачок света у потухшего пульта Машины. Ты жмёшься к нему, мрак тебя обступает. И постепенно зритель, на секунду отвлекаясь от страха и уныния в твоих глазах, замечает, что тьма концентрируется в отдельных местах, собираясь в сгустки, всё сильнее напоминающие по очертаниям человеческие силуэты. И вот уже на фоне серой, а не чёрной пустоты стоят четыре фигуры в чёрных плащах и капюшонах. Этакие назгулы, дементоры. Медленно приближаются к тебе, не оставляя сомнения в агрессивности своих намерений.

Ты в панике бежишь в Пустоту... и понимаешь, что бежать некуда! Любое выбранное направление в этом странном сером пространстве неизбежно приводит к одному из этих четырёх. Пятачок света, как солнечный зайчик, лихорадочно мечется вместе с тобой из стороны в сторону. Ты в отчаянии. Выхода нет.

Фигуры в плащах приближаются. Ты падаешь на колени, закрываешь лицо руками... Дальше - сама понимаешь... Тут уже игры не требуется, всё реально...

Режиссёр ещё что-то говорил, Алиса слушала без интереса и терпеливо ждала, когда тот, наконец, закончит словоблудие.

- ...Постепенно всё погружается во мрак, в котором ещё некоторое время звучит Песня. Но вот и она становится всё тише и смолкает недопетая. Такой вот сценарий…

- Сценарий мне понятен, - сказала Алиса, бледная, но не от страха и безысходности, которые Режиссёру так хотелось показать в фильме, а от гнева, сдерживаемого в глубине только её недюжинной силой воли. - А что потом?

- Когда "потом"? - не понял Режиссёр. - Потом ничего. Титров у нас не бывает - только логотип компании "Настоящее кино" в углу.

- Нет, вы же говорили, что если я... кхм, хорошо сыграю, то вы мне как-то поможете...

- А, ты об этом, - Режиссёр на пару секунд задумался. - Да элементарно. Контингент, поступающий нам в последнее время, в значительной мере состоит из людей, на которых отрабатывалась методика психотропного воздействия. Сейчас в ряде передовых научных и медицинских учреждений ведутся такие эксперименты. "Брейнвивинг" - что-то вроде НЛП вкупе с биохимическими препаратами, но в результате личность меняется полностью и - в отличие от технологий, которые давным-давно на вооружении у спецслужб - необратимо. Правда, социально полноценных субъектов создать пока не удаётся, зато всевозможные психопатологии по заданным параметрам формируются только так. По нашему заказу для съёмок подготовили субъектов с разной, так сказать, специализацией. Качественная работа, доложу тебе.

К чему это я? Ах, да. Что они ещё хорошо умеют, так это чистить слои памяти. Вот тебя почему сюда привезли? Наверняка же просто сунула свой любопытный носик туда, куда не следовало?

- Что-то вроде того.

- Вот! А они тебя сразу в расход. Самое быстрое и лёгкое решение. Но если затея с фильмом удастся, и я перейду из фигур в разряд игроков, то вполне могу похлопотать за тебя перед КРС (или кому ты там дорогу перешла). Зачем гробить столь юное создание? Тебя просто кладут в какое-нибудь из этих заведений, стирают память и о том случае, и о съёмках. Потом милиция находит где-нибудь в подвале, всё забывшую. Никакой опасности ты представлять не будешь - живи и радуйся жизни. О существовании фильма ни ты, ни твои близкие никогда не узнаете...

Его слова звучали правдоподобно и убедительно, взгляд бегал не больше, чем обычно, и Алиса даже была склонна ему верить. Ей-то какая разница - понятно, что ни в каких съёмках она участвовать не собирается! Она просто смотрела на Режиссёра, слушала его и пыталась понять его мир и образ мышления. И надо сказать, ей это удавалось! Она видела слабый характер, увязший в компромиссах, видела страх, наполняющий его и резонирующий с "роковой зацепкой за жизнь", о которой говорил есенинский персонаж, видела психику, разрушенную наркотиками, с притуплённой гранью между игрой и реальностью... Видела ненависть к людям и к самому себе, развившуюся на почве беспомощности.

Она видела достаточно глубоко, чтобы Режиссёр ощутил проникающую силу её взгляда и пришёл в беспокойство.

- Алеся, ты опять испепеляешь меня синим огнём? Опять вслушиваешься не в слова, а в их смысл? Я в твоей власти и ничего не могу с собой поделать! Я не могу тебе лгать...

Эти слова Алисе вновь показались знакомыми, и на сей раз она даже вспомнила источник. Читала она сказку одного немецкого писателя эпохи Берлинской стены, фамилию которого уже забыла, а заинтересовалась его творчеством, когда в бортовой видеотеке "Грифона" посмотрела древнюю экранизацию другой его книги. Один из персонажей, Атрейо, чем-то неуловимым напоминал саму Алису. И не только он... Уже на Земле она запоем прочла все книги этого автора, в том числе и о девочке, которая обладала даром слушать и тем самым для одних служила необычайным источником вдохновения, для других - просто замечательным собеседником, у ног которого можно оставить бремя своих проблем, а третьих вынуждала говорить правду, даже если они отродясь этого не умели. Хорошая книжка. Были там какие-то Серые господа, которые на самом деле суть ничто, живущее за счёт уничтожения Времени, украденного у людей. Был мир, деградирующий под их неприметной властью. Если бы Алиса познакомилась с ней здесь, то не раздумывая сочла бы проектной (и другие его сказки тоже). Впрочем, она уже всерьёз склонялась к мысли, что одно другому не мешает.

- Ты уверена, что хочешь правду? Хорошо. Будет тебе правда. Один из твоих будущих партнёров - маньяк-каннибал из Нижнего Тагила, о котором писали в газетах. Остальных для нас по его матрице специализировали той самой "мозговой прошивкой". Это актёры-ветераны, многих пережили...

Режиссёр в красках пояснял свою мысль далее (опустим её - она не стоит места на жёстком диске), про себя кляня свою бесхребетность: шиш теперь, думал он, девчонка сыграет как следует начальные сцены. Неискренне выйдет. Придётся обойтись монтажом. Эх...

Алиса меж тем выжидающе глядела на собеседника, а тот чувствовал себя под её взглядом как угорь на сковородке, раскаляющейся с каждой секундой. Почему-то он так себя чувствовал, а не она: от этого бедному Режиссёру было вдвойне страшно. Поведение девочки не укладывалось ни в какие привычные схемы. Добро бы это был психологический шок от страха. Или предельный пессимизм, когда уже по-настоящему всё равно. Так нет же! .

- В общем, обманул я тебя насчёт финала. Ты же понимаешь, решается вопрос моей жизни и смерти. Извини, но я не могу рисковать. Мне нужен шедевр, бомба нужна. Тут надо дожать по полной. В общем, домой ты не вернёшься и съёмок не переживёшь. Прими это как данность, как неизбежность.

"Ну-ну!" - мысленно усмехнулась Алиса.

- Но договор наш остаётся в силе. Полагаю, тебе не всё равно, будут ли тебя грызть живой, с таким расчётом, чтобы мучилась как можно дольше, а камера эти муки подробно фиксировала (партнёры твои это здорово умеют!), или предварительно убьют, быстро, незаметно и почти без боли? Если ты прилично сыграешь в начале, когда твоя игра ещё будет иметь значение, когда ты ещё будешь оставаться субъектом, а не объектом только, то я гарантирую тебе второй вариант исхода.

"Опять врёт", - не особенно скрывая омерзение, подумала Алиса. Но на второй круг правды раскручивать его не стала - зачем? Ей было абсолютно всё равно, что он там в отношении неё напланировал. У Алисы свои планы.

А Режиссёр, увлечённый замыслом, на несколько минут даже забыл об Алисе и о её неадекватном, выламывающемся из рамок поведении. Всё вещал и вещал:

- ...Зритель почти физически чувствует во рту вкус крови, и это только обостряет ощущения. А ведь для архаического сознания это всё так естественно... Да пей ты чай, остыл уже! И бутерброды это твои остались. Ах, Алеся, какой будет фильм! Поистине шедевр. Каждой клеткой зритель органически постигает явленные ему в изначальном синкретизме мощь и глубинное неразрывное единство двух основных инстинктов, двух формирующих начал "эго"...

"А вот насчёт неразрывного единства - это, пожалуй, интересно", - подумала Алиса. Она больше не слушала Режиссёра, мысли которого в очередной раз блуждали по тем же самым коридорам. Но его слова об "основных инстинктах" вдруг обнаружили аналогию с загадкой "вируса крск". Загадка состояла в том, что о его воздействии на сапиенсов и их цивилизации не было известно ровным счётом ничего. Из летописных источников вроде бы следовало, что прогрессорская миссия Монокосма на Глюкдаде (третьей планете системы Иоты Рака, той самой, где была изменена пульсация ядра) потерпела неудачу из-за того, что у жителей планеты в результате оказалось блокированным стремление к продолжению рода. Побочный эффект такой. С другой стороны, на Колеиде - по крайней мере, согласно выводам Объединённой конфедеративной экспедиции - вирус вызвал всплеск агрессивности и вражды, что и привело к гибели планеты. Режиссёр скорее прав, чем заблуждается, говоря об изначальном единстве (это не значит, конечно, что и в отношении "формирующих начал" он тоже прав, но не будем опровергать очевидные глупости). Но если так, почему Монокосм так кидало из стороны в сторону? И почему гибли цивилизации, если это никак не могло быть его целью? Что-то здесь не совсем так, как принято считать. Самая простая реконструкция событий редко соответствует действительности.

Не знаю как вам, а мне Алискино поведение тоже непонятно. Ей рассказывают жуткие вещи, от которых оторопь берёт даже в моём бездарном изложении, ей раскрывают безысходные планы насчёт её дальнейшей судьбы - а её в это время занимает судьба давно погибшей планеты! Хотя это психологически кажется неправдоподобным, а логика… Не в первый раз уже Алису пугают! На Дроне её грозились скормить ледяному дракону, на Шаакрсе - пустынным кроликам. Да только зубы все они об Алиску обломали… И здесь она долго задерживаться не собирается - тем более, надо выручать Алесю. Только пока не ясно, как. А чем слушать велеречивого Режиссёра, чьи многоглаголания всё более пропитывались тривиальностью и предсказуемостью (воздействие ли это интеллектуального допинга в виде забытой сигареты, которая медленно тлела, обрастая плесенью серебристого пепла, или просто себя исчерпал), можно и отвлечься на научную загадку. И кто тут о погибшей планете сказал? Если удалось спасти Колеиду, посрамив хронофизиков, твердивших слаженным хором, что это невозможно, то почему мы окончательно хороним глюкдадцев?

И даже самих цвельфов...

Режиссёра её спокойствие обжигало не меньше, чем его подручных тогда, внизу - данный им отпор. За спокойствием Алисы, за её уверенностью угадывалась огромная сила. Понять природу этой силы было невозможно, но от этого она лишь становилась ещё реальней и опасней. Режиссёр слишком привык играть людьми, воспринимать мир как поле своих "творческих" экспериментов. Но за последнее время это уже второй раз играют им самим. И кто? На этот раз не власти, не всесильные Органы - маленькая пленница, судьба которой всецело зависит от его воли… Сейчас, ничего не подозревая, выпила чай со снотворным; веки уже слипаются, но взгляд чист и ясен, и отчётливо читаются в нём напор, уверенность в своей правоте - залог не только сверхъестественного спокойствия, но и победы в этой неравной схватке. То новое, чего не было в глазах юной Наташи… Или он просто не разглядел.

- Алеся, ты удивительный человек! - не выдержал он наконец. - Так спокойно всё это слушаешь... Невероятно! Может быть, ты и правда из будущего?

- Мофет быфь, - честно призналась Алиса, жуя бутерброд. - А вы фво хофели, чтоб я рыдала, пофяфы пвофила? Не-а!

Страх уже основательно клубился в душе самого Режиссёра. Вот-вот сорвётся в панику и застрелится. Не переиграй, Алиса!

Немалых усилий стоило ему сохранить хорошую мину:

- Браво! Знаешь, если бы вопрос моего будущего так остро не стоял, я бы тебе, наверное, действительно помог вернуться. Обошёлся бы первым вариантом финала. Но сейчас не до жиру и не до благородных жестов. Самому бы выкарабкаться. А в жизни каждый сам за себя и по трупам других. Homo homini lepus est - так, кажется?

- Lupus, - сказала Алиса. - Волк, а не заяц. Но это тоже неправильная пословица.

- Ну-ну, - ответил Режиссёр и продолжил после затяжки: - Кстати, порноверсия "Ну, погоди!" пользовалась колоссальным успехом. Ностальгия!

Спала Алеся в эту ночь на удивление крепко. Впрочем, о ночи говорить приходится чисто условно. Солнечный луч в этих тоннелях отродясь не блуждал, никаких временнЫх ориентиров, кроме остановившихся часов в кабинете Профессора, не наблюдалось. Лампочка, болтающаяся на чёрных жгутах проводов болезненным нарывом, как слепила глаза ядовито-жёлтым светом, когда Алеся, измотанная впечатлениями, "массажом" и неопределённостью перспектив, просто вырубилась, даже не укрывшись одеялом, так и сейчас горит. Зато в камере мебели прибавилось. На белой табуретке - алюминиевый таз с водой. И мыло на столе. Вау, прямо тебе цекомовский "люкс"! Вода, правда, подозрительно мутная. Противная старуха туда и наплевать вполне могла. Или ещё чего похлеще. Так что умываться Алеся побрезговала.

Был ли у Крысы миелофон или она просто обучалась на курсах прикладной телепатии - неизвестно. Но только стоило девочке вспомнить о ней, как из глубины коридора, с "крысиной" стороны, начали доноситься характерные шаркающие шаги; затем из темноты заблестели чёрные глазки, загремела решётка... Алеся демонстративно уселась на кровать, поджав ноги, смело и даже с вызовом глядя в тёмный проём. Главное, не показывать растерянности, а тем более, страха. И не слишком спешить выполнять её приказы. Благо, бок уже, как и обещала Алиса, не болел.

Крыса, однако, не стала, вопреки обыкновению, орать на неё с порога. Осторожно, чуть не зацепив табурет с тазом, присела на свободную половину кровати. Выжидающе уставилась на Алесю. Знаете, как бывает: взгляд одновременно и наглый, и заискивающий. Не тогда, когда наглость для маскировки беспомощности, а когда она оказывается неэффективной и приходится идти на некоторые компромиссы.

- Как спалось? - спросила почти без издёвки в интонации.

Алеся холодно посмотрела на неё, пожала плечами, что могло означать и "нормально, как же ещё?" и "о чём нам разговаривать?"

Крыса ещё некоторое время поколебалась, прежде чем задать мучивший её вопрос. Наконец решилась:

- Слышь, Алиска... А почему тебя Тульин так боится?

- Кто? - не поняла девочка.

- Ну, профессор.

- А я откуда знаю? У него и спрашивайте.

Крыса хихикнула своим обычным почти беззубым смешком.

- Так он-то ведь и сам не знает! Но запугали его - будь здоров... Да и вообще это немыслимо - чтобы сюда кого-то временно прятали.

- Я-то тут при чём? Не сама же себя упрятала!

- Но ты же наверняка знаешь, что натворила. Расскажи, а?

В голосе уже открыто звучала мольба. Так Золька когда-то допытывалась у Алеси насчёт разговоров, которые ходили в Нинкином окружении. Чуть ли не стелилась перед ней! Ради нужной информации можно и на унижение пойти. А Крысе очень уж хотелось быть осведомлённее Профессора.

- А что мне за это будет? - деловито поинтересовалась Алеся.

Старуха задумалась.

- Ну, не знаю... Хочешь, я тебя щипать не буду?

Алеся весело расхохоталась от столь щедрого предложения.

- Ой, да щипайте, пожалуйста! Мне даже нравится.

Мамочки, с ней и впрямь надо общаться как с ведьмой из сказки! "Не бросай меня в терновый куст"...

- Ну, а что ты хочешь?

Рыба уже заглотнула наживку.

- Информация за информацию, хорошо?

- Ха, смотря какая...

Резко подсекать нельзя - может сорваться. Но и слабо тоже. Алеся чувствовала себя на правильном пути. Информация для Крысы явно не капитал в интригах против Профессора, а богатство как самоцель. А богатством нельзя владеть, не пользуясь, иначе оно утрачивает смысл. Хранящий тайну мучается от невозможности ею поделиться. Откуда сплетни и разболтанные секреты? Не от зловредности, а от слабости человеческой натуры.

- Вот скажите... - из роя вопросов, носящихся в голове Алеси, выскочил не самый ожидаемый, - они ведь не клоны на самом деле?

Крыса вздрогнула - вопрос попал в цель. Маленькие глазки прищурились и почти исчезли в морщинах, а беззубый клыкастый рот расползся на всю ширину лица.

- Они? Они-то нет. Тебе сколько лет? - спросила вдруг она без всякой видимой связи.

- Одиннадцать, - удивилась девочка. - Двенадцать будет.

- Вот. А мне - веришь? - всего два года индивидуальной жизни. А моей биородительнице двадцать было. Похоже, да?

- Вы клон? - ахнула Алеся.

- Догадливая! Я тут единственный клон. Единственная, кого удалось сохранить. Все загнулись в первые же дни и недели, похоронив уйму отпущенных средств, сил и времени. А я вот выжила на свою голову - чтобы на глазах стареть и сдохнуть через два года... Шимецкий когда это понял, вообще на эксперимент забил. Фундаментальная, грит, теория хромает, не хрен рыпаться и каждый раз приходить к тому же результату. Да только лаборатория секретная, исследования официально запрещённые, обратной связи никакой. Зато финансирование идёт, и результатов требуют. Для всех - кто вообще был в курсе - здесь органы пытались выращивать, в горшочках, хе-хе. О том, что эти органы к людям крепились, знали человек пять от силы.

Шимецкий отчитывается - мол, есть сдвиг, есть положительные результаты. Без конкретики, само собой. Там дальше, по цепочке, c естественным ростом энтропии. Брехни, то есть. В итоге администрация получает сводку, сияющую всеми цветами радуги... Ты радугу видела? Я по телевизору только. Красиво? Короче, разрисовано в радужных тонах со всеми приписками о небывалых прорывах и достижениях. В общих выражениях, конечно, но тот, кто имеет какое-то представление о профиле лаборатории, так себе и представляет: ломится она от всевозможных человеческих органов, выращенных из клеток, всё забито, девать некуда. Кому придёт в голову, что изначально имелись в виду пятнадцать трупов и одна живая особь женского пола, превращающаяся в развалину? Раз некуда девать, заложим в финансовый план. Донорство - это ж реальный источник доходов! Оно хоть и Императорский институт, но с источниками проблема. Опять же, несколько уровней секретности, никто цепочку полностью не видит. А Шимецкому директива: бумажки - это хорошо, теперь бы к ним органики в придачу...

Тульин у него ассистентом был. Официально. Он от Контрольно-Ревизионной Комиссии вообще-то, у них там свой комплекс исследований. Предложил красивое решение. Сейчас широко (тоже, конечно, негласно) развёрнуты эксперименты по "мозговой прошивке". На всяких бомжах, смертниках и тайно осуждённых. Особых успехов пока не достигли, но память стирать умеют. И вдруг у них резко повышается уровень смертности (издержки продвинувшихся вперёд исследований), а здесь появляются новые партии клонов. Вполне жизнеспособных. Какая связь? Вот и я говорю, что никакой. Правда, оказалось, что там тоже любят приписками заниматься. Вовсе не так необратимо память стирается, как они утверждают. Фрагментарно, но восстанавливается постепенно. Ну, Тульин и сам псевдовоспоминания подавлять умеет. У него свои методы.

Лаборатория сейчас фактически в коммерческое предприятие превратилась. По крайней мере, прибыль администрацию волнует куда больше, чем новые достижения. Финансирования по смете с лихвой хватает и на пополнение лжеклонов, и на свой карман. Даже когда они ещё вдвоём барыши делили. Тульин тем временем свою исследовательскую программу со лжеклонами продолжал, а Шимецкий со скуки возьми и сунь туда нос. Ну, и сам, урод, на "мозговой прошивке" оказался. А "господин профессор" ещё и позаботился о его возвращении в новом, так сказать, качестве. Когда контингент полностью сменился (это у нас быстро). То ли из мести, то ли в научных целях. Поняла, кто такой этот Юрик - Моше Даян? - Соня приложила к глазу ладонь. - Отож. Теперь он, Тульин грит, о детях всё беспокоится. А сколько сам их в своё время под нож отправил!

- Может быть, он об этом и вспомнил? - тихо спросила Алеся.

- Может быть. Сволочь он. Зато мне про тульинские исследования больше известно. Мне ведь терять нечего - никуда я отсюда инфу не вынесу. И жить-то осталось...

Понимаешь, такой полноты информации, которой обладаем мы с Профессором, нет ни у кого. Поставщики не знают, кому и для чего отправляют людей. Заказчики - откуда органы. Те, кто связан непосредственно с лабораторией, не знают, что клонов здесь давно не выращивают.

- А теперь, - уточнила Алеся, - вы хотите узнать обо мне, чтобы быть информированней, чем он?

Да, у неё действительно мышление двухлетнего ребёнка! Изуродованное заточением в этом подвале, царящими в нём беспросветными и бесчеловечными отношениями, неотвратимостью скорой смерти. Что вообще может придавать здесь смысл, не говоря уже о весе? Власть? Её у неё с избытком, но это власть шестёрки при авторитете. Информация - это да. Её никто не отнимет. Вот и подлизывается к Алесе, пересиливая сидящую в крови ненависть ко всему двуногому, которое по какому-то праву живёт во много раз дольше неё и даже видело радугу.

Алесе было ещё очень далеко до сострадания Соне, как любому алисургу далеко до Алисы. Но теперь её внутренний мир не был для неё загадкой, она могла её понимать... и жалеть. А ещё с ужасом думать, какой бы стала она сама, окажись на её месте. Ответ напрашивался неутешительный.

И было в Сониных словах что-то ещё, заставившее насторожиться. Кусочек паззла с непонятным изображением, но именно его недоставало, чтобы несколько разрозненных кусочков сложились в осмысленный фрагмент мозаики.

"Императорский институт"...

Именно к этим словам и крепится странный, но до боли знакомый изгиб коридора. Дежавю, говорите? Ни фига! В смысле, НИИ ФИГА. А точнее - шестой корпус. Как тут не помнить, если только позавчера они с Алисой, пробираясь к цели сквозь пространственно-временной лабиринт, трижды проходили этим участком на разных этажах?

И кафель перед спортзалом и кабинетом Профессора - точно такой, как те две нестандартные плитки, вызвавшие у неё бурю веселья. Ну, плитки не аргумент, а вот коридор... Подземные этажи, сколько бы их ни было, должны располагаться по тому же плану. Стены-то несущие.

Совпадение? Возможно. Но не слишком ли их много получается? "Малышку вашу потрошить будем" - "А сегодня ночью Ксюшу забрали"...

- Скажите, - спросила Алеся, тяжело дыша от волнения, - а прошлой ночью здесь свет не выключался?

Зыбь прокатилась по сморщенному лбу:

- Выключался? Нет. Врубился кругом на несколько секунд - это да. Народ с мест повскакивал, шум. Я понять ничего не могу. А Тульин как раз...

Она замолчала на середине фразы.

- Ксюшу отводил? - закончила Алеся, глядя ей прямо в глаза.

Та нехотя кивнула и впилась в девочку вопрошающим взглядом.

А подслушанный кусок разговора, вынырнувший вдруг из памяти, повлёк за собой ещё одну зацепку. "Сонька отпуск за свой счёт взяла"... Соня Глирина из базы сотрудников, на чей компьютер она долго не могла проникнуть... И старуху-клона тоже звать Соней.

Не может быть, чтобы это был один человек. В крайнем случае, два.

Но... вглядываясь в сухое морщинистое лицо старухи (теперь она могла это делать, не отводя глаз и не входя в ступор от страха), Алеся всё сильнее видела сходство с девушкой на фотографии.

Если даже всё остальное могло оказаться совпадением, то это...

- Вас ведь зовут Соня Глирина? - неуверенно спросила Алеся.

Старуха буквально подпрыгнула от неожиданности - пружины так и взвизгнули! Фамилию, по-видимому, давно не произносили, и Алесина осведомлённость начинала её пугать.

- Да, а...

- Так звали вашу биородительницу? - спросила девочка уже уверенней, почти утвердительно.

- Нет, - в голосе Сони чувствовалось облегчение, - с чего ты взяла? Имена у нас свои были. На случай возможной социализации.

- Тогда странно... А другой Сони Глириной в вашем клоне не было?

- Конечно нет! У каждой сестрички - собственные имя и фамилия. Тематику для них, правда, общую придумывали: крысы, колодцы, катакомбы... Дети подземелья. Знаешь, что такое по-латыни glis - gliris в генетиве?

- Да, - сказала Алеся. - Sciurus glis - это dormouse.

Интересно, английский она тоже знает?

- Yes, certainly. A rodent too. Мышка соня, - Старуха очень похоже изобразила ладонью головку грызуна. - Я, стало быть, Соня Сонина. Дважды соня. Юмористы! Заснуть бы и не проснуться. Ничего, недолго уже.

- Так вы уверена, что из вашего клона никто больше не выжил?

- Абсолютно. А что?

Алеся выдержала паузу.

- Да так... Кажется, я знаю кое-что более интересное для вас, чем моя история.

- Что именно? - спросила Соня недоверчиво.

- Мне точно известно, что среди сотрудников Института.... НИИ ФИГА, - Алеся проследила за реакцией собеседницы, - есть некая Соня Глирина. По крайней мере, числится. И она очень похожа на вас... двухлетней давности. Или вы сейчас так выглядели бы, если б не старели.

- Врёшь, - беззубо зевнула Соня.

- Хотите - сами проверьте. Компьютер у Тульина, я видела, к сети подключен. Давайте, расскажу, как в базу войти.

- Оййй, - захрипела Соня, - да не разбираюсь я в этих компутерах...

- Тогда, - сказала Алеся, изо всех сил сдерживая дыхание и сердцебиение, чтобы не выдали, чтобы старуха не заподозрила неладное, - давайте, я сама её открою.

Соня лишь усмехнлась:

- Ишь, удумала! Я тебя в кабинет приведу - а он может вернуться в любую секунду?

- Ну, тогда сами у него спросите, - Алеся сердито отвернулась к стене. - Ему-то наверняка известно.

- Издеваешься?

- Издеваюсь, конечно. А что остаётся? Сами проверить не можете, от моей помощи отказываетесь... Остаётся верить мне на слово. Или не верить. Я бы даже посоветовала не верить - оно так спокойней...

- Да ну тебя! - Соня вскочила с кровати и, не оборачиваясь, направилась к двери. - Я думала, ты человек...

- Другого способа не вижу, - крикнула ей вдогонку Алеся. А та даже не посмотрела в её сторону, запирая замок.

Алеська не сомневалась, что она скоро вернётся. Дозреет.

По крайней мере, Алеся теперь точно знает, где находится. А если с Соней не сорвётся, то и сообщить сможет.

Мозаика между тем продолжала складываться. У девочки вдруг возникла невероятная, леденящая кровь, но очень правдоподобная гипотеза относительно того, кто такая Соня Глирина-2. И почему она так легко попала на её компьютер под нелепым паролем. И как связан её отпуск за свой счёт с тем, что Алесю до сих пор не разоблачили. И даже где она этот отпуск проводит. Уж не в Сиднее ли?

Впрочем, вру. До Сиднея она позже додумается. Просто не успела. Старуха вернулась очень быстро.

- Слышь-ка, - сунула она Алеське карандаш и листок бумаги. - Давай, напиши мне всё подробно, что делать, на что нажимать.

- А вы клавиатуру-то знаете? - с сомнением в голосе спросила Алеся. - А компьютер сможете включить?

- Не выпендривайся! Пиши давай...

Не самый оптимальный вариант, конечно, но больше, чем ничего. Домой таким образом весточку не отошлёшь, а на лицейский компьютер - вполне. Впишем пару лишних команд.

- Только мне время нужно. И не стойте над душой - собьюсь, сами виноваты будете.

Мир с каждым часом всё более утрачивал для Алёши глубину и цвета. До позднего вечера мальчик не терял надежды, ждал звонка, через каждые полчаса проверял, не отключен ли телефон... Очень долго не мог заснуть, а когда веки уже слипались, вдруг вскочил от промелькнувшей мысли. Ведь уже двое суток он не видел Алеси, только голос из трубки, да и то сам не общался. Как-то уж очень неправдоподобно всё получается. Трижды исчезает в последний момент... Алиса тоже - то убегала, то встретились, чтобы расстаться. И этот взрыв... А откуда такая уверенность, что Алиса - это Алиса, а не крокр? В контрпроекте ведь тоже не дураки...

Утром эти подозрения развеялись, словно дурной сон. Глаз у него, что ли, нет?

В этот последний день каникул он дежурил на биостанции вместе с Дашей. Шёл с дурацкой надеждой - вдруг Алиса придёт туда. Письмо взял с собой.

Дашка его просто не узнавала. Тут даже не печаль, не тоска, а какое-то полное отсутствие. Не здесь он находится, не на станции. Это так, голограмма. Беседу поддерживает, даже шутки, но при этом на лице написано такое откровенное "отстань!" - очень надо постараться, чтобы не заметить. А Дашке меньше всего хочется копаться в источниках чужой хандры. Ей вообще не хочется в последний день перед школой, тёплый и солнечный, когда весна, наконец, окончательно воцарилась в этом грязном и высокомерном городе, торчать в душной лаборатории. Но попробуй скажи это непривычно угрюмому Лёшке. У девочки не хватало на это смелости. Нарвёшься ещё...

Только отчего так странно заблестели его глаза, когда он в сомнамбулическом скитании вдруг присел за компьютер? Что за невероятная гамма эмоций пробежала по лицу: испуг, растерянность, радость, беспокойство... Если бы Даша и решилась подойти в этот момент к нему и взглянуть через плечо на монитор, то она так и осталась бы в недоумении. Обычное окно сообщений ProLom'а в центре экрана. В заголовке IP-адрес машины-отправителя, а в самом окне - короткая строка текста "Я в секр лаб 6 корп Ал!"

И всё.

Но этого было достаточно, чтобы Лёшкин взгляд оттаял. И даже стал каким-то неправдоподобно заботливым.

- Даш, ты себя как, хорошо чувствуешь?

Та от изумления язык проглотила.

- А... что?

- Да я подумал... Вид у тебя какой-то кислый... уставший. Может, домой пойдёшь?

- Ой, Лёшенька, правда? - возможно, у Дашки и был кислый вид, но после этих слов она просто засияла от радости.

- Конечно. Я тут сам как-нибудь...

- Нет, ты точно? - Даша быстро - вдруг передумает! - схватила свою сумку, начала переобуваться в сапожки. - Лёш, ты прелесть! Был бы ты девочкой, я бы тебя поцеловала...

Алёша никак не прореагировал на умышленную игривую двусмысленность этой фразы. "Да что же с ним такое? - терялась в догадках Даша, налегая грудью на перекошенный - когда же, наконец, починят? - турникет. - Неужели Алеся? Или... или Алиса?"

"Алеся или Алиса?" - стучало в висках у Алёши, чьи быстрые перемещения по станции постепенно утрачивали броуновский характер, становясь всё целенаправленней. "Алиса бы добавила для ясности хотя бы одну букву, - думал он, облачаясь в белый халат и подыскивая глазами папку посолиднее. - Но Алеська об Алисином исчезновении не знает. Значит, она".

Мысль, которая первой пришла бы в голову мне и, наверное, вам - что всё это не очень хитрая ловушка - его так и не посетила. И правильно сделала, что не посетила. Самое правдоподобное объяснение редко оказывается правильным. Особенно в сфере действия Проекта.

На территорию Института Лёшка попал тем же путём, что и девочки. Только тактику другую избрал. Уверенно спустился вниз, заглянул в препараторскую, на мгновение придав лицу растерянно-вопросительное выражение. Пусто? Отлично. Твёрдыми шагами проследовал к утопленной между шкафами двери - и дальше, по институтскому коридору...

Только вот в отличие от Алеси у него не было ни малейшего представления о планировке Института. И как идти к шестому корпусу, он понятия не имел.

Вы скажете, что в таком случае было полным безумством туда соваться. И я соглашусь.

Конечно, безумство.

Только когда друг в опасности и может рассчитывать лишь на твою помощь, не остаётся ничего, как только совершать безумные поступки.

Вам смешно? Напрасно.

На этот раз Профессор зафиксировал Алесю не на "электрическом стуле", а полулёжа в кресле, которое она с мрачноватым юмором нарекла "гинекологическим". Датчики по всему телу. Молчит. Алеся, честно говоря, ожидала разноса: наверняка кто-то из слышавших её вчерашний разговор за ужином, донёс о нём. Если не Таня (девочке очень хотелось верить, что она этого не сделает), то другие.

Но, видно, не застучали. Или ещё не успели.

Зато Соня, судя по всему, успела. Не застучать успела, а убедиться в Алеськиной правоте. Очень уж необычным взглядом встретила она её, когда пришла сопровождать к Профессору. Но ни словом не обмолвилась. И к самому Тульину так присосалась пиявками чёрных глазок, что тот удивлённо уставился на неё, ожидая вопроса, а когда она, так и не проронив ни звука, развернулась и ушла, просто плюнул на пол в сердцах.

Кресло было расположено таким образом, что Алеся только боковым зрением могла видеть персоналку, которую Профессор включил вслед за чайником. Экрана не видела совсем. Но по тому, как вдруг вскочил Тульин, как нервно заходил взад-вперёд по кабинету, а затем пулей вылетел в коридор, даже не взглянув на девочку, Алеся сразу поняла, что произошло.

Переоценила она Соню. Не рассказала, как корректно завершать сеанс работы ProLom'а. Она просто выключила машину, нажав на Power - и теперь глазам Тульина предстало окно проверки диска с разоблачающей надписью "Работа была завершена неверно".

Надо бежать! Тем более, из коридора уже раздаются голоса... нет, вопли. Профессор так визжит, что можно разобрать отдельные слова и даже целые фразы: "Что? А она откуда знает?!"

Руки он ей в этот раз затянул гораздо слабее. К тому же она напряжена, а если расслабиться... Расслабишься тут! Если ещё она права в своих предположениях, кто такая (или такой?) Соня Глирина-2...

В коридоре громыхнул выстрел. Алеся вылетела из пут, разом стряхнув осыпавшиеся датчики, просто от испуга. А от грохота упавшего кресла одним прыжком оказалась у задней двери.

И нырнула за неё.

Да, напрасно она называла это помещение задворками кабинета! Задворками было то, что она считала кабинетом. Вместе с коридором и всеми камерами-кладовками, апартаментами Сони (неужели он её застрелил?!) и жилой зоной лжеклонов.

Зал, куда она попала, раза в четыре больше спортзала-трапезной. Вернее, такое складывалось первое впечатление. Но приглядевшись, Алеся поняла, что стеклянные стены, мерцающие в таинственном полумраке, на самом деле были стенками тянущихся с двух сторон боксов. Большинство зашторены, но некоторые просматриваются насквозь, и за ними тоже угадывается глубина, оттеняясь стальным мерцанием каких-то конструкций, которые ассоциировались скорее с орудиями пыток, чем с научными приборами.

Отвыкшая менее чем за сутки от площадей и объёмов, Алеся поражённо застыла на месте, запоздало соображая, что расплата её вот-вот настигнет.

Но нет, голос Профессора пока доносится даже не из кабинета, а ещё из коридора:

- Да уймите же кто-нибудь этого щенка!

"О ком это он?" - удивилась Алеся. Словно оттаявшая, рванула она через весь зал к двери - та скорее домысливалась, чем виднелась.

Заперто!

А тяжёлый топот Тульина уже приближался ураганом, лишь немного отставая от его ругани.

Алеся скрылась за боксами. В прятки поиграем?

- Алиса, выходи! - хрипел Профессор совсем близко, всего за двумя рядами стёкол. - Будет хуже!

О, здесь в стене тоже какой-то проём...

- Алиса, в последний раз предупреждаю, - окончание фразы утонуло в грохоте выстрелов.

Зазвенели разбитые стёкла, загремела падающая аппаратура. Бокс неподалёку от Алеси разлетелся тысячами колючих брызг - некоторые из них пролетели в считаных сантиметрах от лица.

Алеся скрылась в проёме.

Машинально пятилась, пытаясь прижаться к стене, и, не находя её, с каждым шагом утверждалась в мысли, что это не просто ниша, что коридор куда-то ведёт. Но парализованная страхом, так и не оглянулась, пока не споткнулась о металлические ступени.

Лестница в два марша ведёт вверх, в грубый пролом явно позднего происхождения. На крошечной площадке с каждой стороны по двери. Все закрыты.

Выхода нет!

Но ведь коридорчик не кончался лестницей, вёл дальше?

Алеся не заметила, как оказалась внизу, как застыла в нерешительности перед двумя мохнатыми трубами, которые зловеще урчали и булькали, приоткрывая за собой вентиляционную решётку, поблёскивающую вертикальными прутьями.

Между трубами она пройдёт без проблем, а вот между прутьями...

А Профессор уже здесь. Хорошо, что она уже скрылась за трубами - не заметил. Гремит кровельным железом ступеней. Тоже по лестнице побежал. Слышно даже, как гупает наверху в двери, проверяет.

Сейчас спустится... Ну же!

Алеся протискивала своё тело между прутьями без всякой жалости и церемоний, словно тряпку какую-то. "Почему всё время приходится куда-то пролазить? Что за кэрролловщина?" - сердилась она, чувствуя, как трещат швы и отлетают пуговицы.

А пролезть каждый раз почему-то удаётся не иначе, как с испуга. Ну так сейчас будет испуг!

Полные ненависти глаза она увидела уже из-за решётки - и в следующее мгновение была в стороне от неё.

Глухой шум расшатываемых прутьев, гроздь выстрелов в стену. Пусть. Она уже за углом. В тупике, освещаемом тусклым заревом сверху, из узкого прямоугольного отверстия, куда ведут торчащие в стене скобы. Она в них вцепилась, дрожит и пóтом исходит. А если разобраться, они здесь совсем не для этого!

Excelsior, понимаешь... Шатаются, правда, но её выдержат. Прорвёмся!

Лёшка почти освоился в коридорах НИИ. По его уверенному и деловому виду никто, впрочем, и не предположил бы, что он оказался в них впервые и совершенно не знает маршрута. И уж тем более никому из встречных не пришло в голову задавать ему какие-то вопросы. Идёт себе мальчик в белом халате, с внушительной кожаной папкой. Идёт решительно и целенаправленно. Значит, знает, куда идёт.

Но в том-то и беда, что не знает. Со стратегией поиска, правда, определился. Если "лаб" действительно "секр", причём настолько "секр", что это оказалось её единственным дифференцирующим признаком, то её надо искать где-то глубоко в подвале. Только прежде необходимо попасть в этот дурацкий шестой корпус.

В российских учреждениях рубежа тысячелетий возле лестниц встречались небезынтересные для таких вот посторонних посетителей закрытых режимных объектов хэлпы-подсказки. Назывались "План эвакуации во время пожара". Выполнены были таким образом, что при реальной необходимости эвакуироваться оказались бы совершенно бесполезными, но пожарная инспекция и управление гражданской обороны, для которых, они, собственно, и висели, удовлетворённо ставили галочку. Вот на одной из таких схем Алёша и узрел заветную шестёрку и теперь изо всех сил старался не упустить путеводную нить.

На лестничной площадке курили двое парней, внешний вид которых располагал к тому, чтобы обратиться к ним с вопросом. Старше Лёшки лет самое большее на десять, но при этом ранние залысины и рассеянные взгляды, делающие их удивительно похожими друг на друга, с высокой степенью вероятности свидетельствовали о том складе характера, который Алёша называл "чеботарёвским".

- Знаешь, как звучит хлопок одной ладони? - спросил один из них у товарища.

- Как?

- А вот, - он выставил вперёд ладонь и помахал ею. - С трибуны.

- Угу. Сам хлопок мы не слышим, но слышим эхо.

- И оно тем громче, чем выше трибуна.

- Можно зависимость вывести.

- Извините, - Лёшка, стараясь говорить басом, вклинился в высокоинтеллектуальную беседу, - я в шестой корпус правильно иду?

- Правильно, - сказал один, а другой добавил:

- Но в противоположную сторону.

И уже вдвоём, снизойдя, наконец, до растерявшегося мальчика, наперебой объяснили ему, что надо вернуться, дойти до самого конца коридора, уткнувшись в тупик, спуститься на пятый или четвёртый этаж, перейти по переходу во второй корпус, а там спросить, куда идти дальше.

- "Из обувного, через одежду, на лестницу... напротив рыбок продают", - бормотал Лёшка, считая повороты и вспоминая рассказ Родика о покупке часов. - Кто так строит, а?

Алесе казалось, что она уже не первый час бродит по кругу. Так всегда бывает без ориентира. Глаза её почти привыкли к темноте, и хотя она по-прежнему не могла ничего различить, но это как-то не мешало. Она пробиралась туда, куда (как ей, может быть, только казалась) стелился слабый сквознячок, откуда неуверенно лился дрожащий полусвет, оказывающий на поверку то ли фосфоресцирующей плесенью на стенах, то ли просто блуждающими огоньками, которые наверняка должны быть в таком нехорошем заколдованном месте.

Она привыкла к тому, что часть маршрута ей постоянно приходится преодолевать то в полусогнутом состоянии, а то и просто на четвереньках под какими-то трубами, которые постянно норовят вцепиться в халат и долго его не отпускать, да при этом ещё на редкость противно клекочут, жужжат и скрежещут, что на голову часто сыплется извёстка, а под ногами, почему-то босыми, ещё чаще журчит вода, что прямо перед носом то и дело испуганно пробегают какие-то крупные четвероногие твари, и это явно крысы, а не кошки.

На это она давно не обращала внимания. Пугали её всё чаще доносящиеся издали человеческие голоса и шаги. Девочка понимала, что Тульин не оставит её в покое, организует погоню, перероет все подвалы. Чем дольше она здесь бродит, тем меньше у неё шансов выбраться. Поэтому, оказавшись перед дощатой дверью, окружённой, словно золотистой рамкой, лучами по-настоящему яркого дневного света, и убедившись, что она заперта, Алеся просто рухнула на колени и отчаянно заколотила по ней.

- Кто здесь?! - раздался из-за двери испуганный голос.

Поразительно знакомый!

- Лёшка? - изумлённо прошептала она.

- Алеся, ты?

- Я... А как ты...

- Очень просто, - Алёша и тут не смог обойтись без куража. - Ты же мессагу постила?

- Ах, ну да... Ты дверь можешь открыть?

- Попробую. Тут амбарный замок и петли на соплях.

Взлом тянулся, по мнению Алеси, ещё дольше, чем её блуждания по подвалу. Родной Алёшин голос "Погоди, ещё немного!", поначалу так радовавший и вызывавший слёзы, под конец начал даже раздражать...

- Готово!

Море света хлынуло в подвал сквозь растущую со скрипом щель. Лестничная клетка - и Лёшка с кирпичом в руках.

- Лёш, это правда ты? - недоверчиво спросила Алеся, приставив ладонь козырьком и щурясь от горячей прямоугольной колонны солнечного света, спадающей сквозь пролёт лестницы.

- Нет, крокр, - пошутил Алёша. У него специфическое чувство юмора.

- Вау! - удивилась Алеся.

- Ничего не "вау". Алиса мне всё рассказала.

- А где она?

Лёшкино лицо тут же помрачнело.

- Исчезла. Следом за тобой.

Повисла тяжёлая пауза.

- Где мы сейчас? - спросила Алеся.

- Не знаю. Шестой корпус, как ты написала. А там просто искал открытую лестницу в подвал... Ой, а почему ты босиком?

Алеся глянула на ноги. Мда, зрелище... Кеды-то она потеряла ещё перед решёткой, а вот грязь до самых колен. Словно глину полдня месила. Руки, впрочем, не чище. Как выглядит лицо, и предположить страшно. Один плюс - не видно, как краснеет. А покраснеть пришлось ещё и оттого, что халат, как оказалось, с трудом держится на последней пуговице!

- Почему, почему, - смущённо пробурчала девочка. - Ты же не догадался обувь захватить! Хорошо хоть халат взял...

Лёшка послушно снял белый халат, протянул Алесе.

- Отвернись! - скомандовала та.

Надела на голое тело, а разлезшимся арестантским халатом попыталась снять хотя бы верхний слой грязи.

- Да нормально, - успокаивал её Алёша, взволнованно поглядывая наверх.

Он словно предчувствовал! Когда поднялись на два этажа, оказалась, что решётка, преграждающая вход в подземную часть, уже заперта.

Обычная решётка, такая же, как в лицее на втором этаже. И замок такой же. Намного меньше, чем был на дверях Алеськиной камеры.

Только всё равно не сломать.

Алеся вопросительно посмотрела на Лёшку.

- Так... И что будем делать?