- Надежда - это гипотеза, не подкреплённая фактами, - возразил Посейдон. - Пока не подкреплённая, - сказала Полина. - Но факты могут возникнуть. - Нелогичность людей меня порой просто возмущает, - сказал Посейдон. Кир Булычёв. Пленники астероида "Будущее не предрешено. Наша судьба зависит только от нас самих" Хотел бы я в это поверить... Терминатор-3 Возвращаются все, кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, а себе ещё меньше. В. Высоцкий
- Не знаю, - ответил Алёша после непродолжительного раздумья. Он зачем-то теребил замок, водил по нему пальцем, словно был какой-то смысл проверять его на прочность. - Может быть, позвать, чтобы открыли?
- Смешно, - сказала Алеся.
- Тогда... Ты же видела, двери на площадке все заперты. Разве что вернуться туда, где ты была, поискать другой выход...
- Нет, - передёрнулась девочка, - только не туда. А лестница ведь ещё вниз шла?
- Ну да, я за кирпичом туда спускался.
- И что там кроме кирпичей?
- Не обратил внимания, - виновато сказал Лёшка.
- Так что же мы тут стоим, а?
Там, в самом низу, где свет уже изрядно истончал до сумеречного состояния, действительно обнаруживал себя низкий проём - просто четырехугольная дыра без намёка на столярку. Чернильный мрак, поджидавший за ним, был настолько густым, что материализовался такой же непроницаемо чёрной липкой грязью, которая обильно вытекала из его чрева и отбивала всякую охоту туда заглянуть. Едва ли там было комфортнее, чем в тех лабиринтах, которыми блуждала Алеся. Но логика "мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться" - последнее, чем руководствуется наша героиня. Она нырнула во тьму так быстро, что Лёшка успел потерять её из виду...
Идти вдвоём было всё же не так страшно. Дети наперебой, урывками, перескакивая с пятое на десятое, рассказывали друг другу последние события. Реальность сырого полузатопленного подвала уходила на задний план.
- Или Алиска совсем дитё, - недовольно бурчала Алеся, - или у них в будущем все такие. Но ведь неделю у нас прожила, могла бы чему-то научиться. Разве можно было там крутиться сразу после взрыва?
- Ты думаешь, её приняли за тебя?
- Не думаю - уверена. Смотри: мне всю постель перерыли, отобрали обувь... ну, и вообще... что-то искали. Решили, что я, то есть Алиса, смогла ей (мне) как-то сообщить уже отсюда. Причём, если меня продолжали считать Алисой, значит, она и дальше выдаёт себя за меня. Или...
Насчёт "или" лучше не домысливать, не то, что договаривать. Но Лёшку вдруг осенило другое.
- Постой! - ахнул он. - Получается, тебе теперь домой нельзя возвращаться?
- Получается. Но ты не должен из-за меня рисковать. Выберемся - разбежимся...
Счастье Алеськи, что в темноте она не увидела выражения Лёшкиного лица в этот момент!
- Там видно будет, - сухо сказал он, сглотнув.
Пространство вокруг них заметно расступилось. Заброшенное бомбоубежище, что ли. Хотя в равной мере могло быть и лабораторией. Шершавость массивных стен выступила в отдалении из мрака до неправдоподобия отчётливо. Источник света должен быть где-то рядом.
Дверь, за которой висели сумерки, выглядевшие среди темноты полноценным светом, вывела на середину бывшего актового зала. Потолок подскочил на этаж выше. Под ним тянутся вдоль стен истлевшие полотна с текстом, чудом сохраняющие форму: казалось, подуй, не то что дёрни - тут же рассыпятся в прах, не успев долететь до земли. Буквы в потёмках не сбегаются в слова, но лозунги стопроцентно ещё с советских времён. Вся задняя часть зала забита сваленными креслами и какой-то левой мебелью; подобная баррикада громоздится и на балконе. Свет ползёт с противоположной стороны - по обоим бокам неглубокой сцены, над которой Пизанской башней нависает высокая тумба-пьедестал с огромным бюстом Ленина, угрожающе сползающим со своего покосившегося основания.
- Что - туда? - робко спросил Алёша, косясь на не внушающую доверия конструкцию.
- А куда же ещё?
По трухлявым доскам сцены надо было передвигаться, как по минному полю. Лёшка, увы, понял это слишком поздно. Деревянный лёд затрещал под ним, мальчик, проваливаясь, налёг на край полыньи, который оказался не прочнее. Алеська суетилась вокруг, пытаясь протянуть ему руку.
- Отойди! - сердито крикнул ей Лёшка, вспоминая уроки ОБЖ, и звонкие раскаты его голоса всколыхнули безмолвие зрительного зала. - Сейчас вместе под лёд уйдём.
Девочка обиженно закусила губу.
- Ладно, барахтайся. Только не в сторону бюста, а то точно мало не покажется...
Сцена была не выше среднего человеческого роста, но Лёшка уверял, что под ногами у него настоящая бездна.
- А может быть, под сценой какой-нибудь выход есть? - спросила Алеся.
- Не думаю. Здесь столько пыли...
Он успел её глотнуть и теперь чувствовал себя конкретно под кайфом. Потому и выбраться долго не мог. Так, по крайней мере, сказал, когда вылез (не без Алеськиной таки помощи).
Кулис не было - глухая стена, некогда прикрытая тюлем. А по бокам - лестничные марши наверх, откуда и капал тусклый свет. Вернее, с их стороны покорёженная лестница ведёт только до промежуточной площадки. Верхняя секция валяется тут же в виде обломков.
- Не долезть. Надо пробираться на ту сторону.
- Проберёшься тут! Не видишь?
Потревоженный пьедестал шатало ходуном. Бюст сползал на глазах.
- Ложись!
Сжались среди обломков лестницы в два трепещущих комочка... в один...
...Отголосок грохота давно уже растворился в тишине, а ребята всё боялись поднять головы: улеглось ли ядовитое облако трухи?
- Лёш, я без тебя уже умерла б от страха!
- Да ладно... От меня одни проблемы.
Был бюст - и нет бюста. Была коробка - стала подкова. Любопытство пересилило, заглянули в кратер. Действительно, глубоко, действительно, не стоит туда соваться...
Осторожно, прижимаясь к стене, стараясь держаться как можно дальше от провала, переползали на противоположный бок сцены. "Чуть правее наклон - упадёт, пропадёт", - мурлыкал осмелевший Лёшка, глядя, словно и впрямь канатоходец, в одну точку - на середину расползающегося в глубине темноты балкона.
Лестница, как ни странно, была цела, хотя и шаталась. Осторожно поднявшись ею, наши герои неожиданно для себя оказались в совершенно другом мире. Здесь был не только свет, трясущийся в неярких стеклянных колбах - здесь, несомненно, была жизнь! Запертые двери с блестящими замочными скважинами, какие-то верстаки, тянущиеся просто вдоль стен - всё хранило следы недавнего пребывания человека. И глухие шаги раздавались совсем рядом, за стенкой. Но они уже не пугали. Напротив, тянуло к людям, тянуло на свет. Хотя на глаза лучше не попадаться.
По всей длине огромного зала, разделённого на блоки, на значительном удалении друг от друга виднелись шахты лифтов.
- Вот видишь, - сказал Алёша, - это какая-то площадка техобслуживания.
- А лифт отсюда можно вызвать?
- Похоже, что нет. Но выход должен быть какой-нибудь .
Выяснилось, однако, что уже во второй шахте их поджидает кабина. Фортуна начала улыбаться.
Оказавшись в освещённой кабине, взглянув друг на друга и в зеркало, Алеся с Лёшкой, не сговариваясь, расхохотались. При первом появлении Алеськи из подвала она выглядела гораздо пристойнее!
- Сейчас главное, чтобы нас на этаже у кабины никто не встретил, - сказал Лёшка.
- Или чтобы у него были крепкие нервы.
- Но не самая лучшая реакция. Куда жмём?
Алеся задумалась.
- На первый не надо, чётные он не обслуживает. Давай третий.
Им по-прежнему везло. Во-первых, у лифта никого не оказалось. Во-вторых, прямо перед распахнувшейся дверью висел "План эвакуации" с обозначенным крестиком местом их нахождения. В третьих...
- Лёш, замечательно! Ближайшая лестница ведёт к двери напротив лицея!
- Откуда ты так хорошо планировку Института знаешь?
- Как выяснилось, не очень уж и хорошо. Пошли!
Они добежали до лестницы, скатились на первый этаж, пронеслись мимо не успевшего ошалеть от их внешнего вида охранника (а ведь после вчерашнего ночного происшествия был объявлен режим повышенной бдительности), пересекли дворик и скрылись под лицейским козырьком.
Алису разбудила мелодия Песни. В исполнении БДХ, с берущим за душу голосом Оли Корольковой и мощной хоровой партией припева. Режиссёр, судя по всему, не откладывал воплощение своего замысла в долгий ящик. И специально погромче врубил, чтобы Алисе слышно было. Пытается её психологически сломать, подавить.
Голова была непривычно тяжёлой, шея затекла. Алиса пыталась вспомнить, чем закончился их задушевный разговор с Режиссёром. Окончание смазывалось, терялось. Как она оказалась в этой комнате, не помнила вообще. Её опять траванули. Снотворным. Сильно уж впечатлила она Режиссёра своей невозмутимостью. Запереживал...
Сколько она проспала? Судя по теням за решётчатым окном, уже далеко за полдень!
Щёлкнул дверной замок. Солдат без лица - то ли вчерашний, то ли другой - втолкнул в комнату худенького смуглого мальчика лет семи, который, увидев Алису, замер как вкопанный, а затем радостно бросился к ней:
- Алиса! Они тебя всё-таки догнали...
"Ну вот, - промелькнула у Алисы первая мысль. - Финиш. Алеську разоблачили, что с ней теперь, страшно и подумать. Кто этот мальчик? Крокр? Это у них, наверное, чувство юмора такое развилось от долгого пребывания в человеческом облике".
Вася (а это, конечно, был он) по Алискиной реакции понял, что она видит его впервые, и тут же сник:
- Э, тебе память почистили...
"Нет, не крокр - если я вообще что-то понимаю в крокрах! Значит, просто подослан Режиссёром с выученной ролью. Очередной выпад". Доверия к мальчику у Алисы не было ни капли.
Главное, раскусили их с Алесей или ещё нет?
Но вёл себя мальчик совершенно естественно. И испуг, и радость, и печаль выглядели неподдельными.
Алиса сама ребёнок. В отличие от взрослых, выросших на крапивинских книжках, она прекрасно знает, что дети могут быть гениальными актёрами, могут быть бесчеловечно жестокими и расчётливыми. И в том, и в другом взрослым в состоянии дать огромную фору.
Но неужели она не заметила б в нём фальши, если бы она была?
Она усадила мальчика на кровать, обняла. Он прижался к ней так искренне, как к единственному родному человеку в чужой и враждебной вселенной.
- Кому из нас её почистили, это мы сейчас выясним. Если ты мне поможешь. Где мы с тобой виделись?
Добиться от него чего-то вразумительного было трудно. Чувствовалось, что мышление и речь плохо развиты для его возраста. Говорил что-то о большом доме, откуда пытался бежать к маме, которую почти не помнит. О Страшной Старухе и Профессоре, свидетелем ссоры которых он стал при очередной попытке к бегству. Они его даже не заметили - так кричали. А потом он выстрелил в неё и бросился в тот кабинет (эти слова были произнесены леденящим голосом), где в это время была Алиса. А Вася - ему под ноги. Очень уж за Алису испугался. Его бросили в клетку (так и сказал: "в клетку"!), а потом привезли сюда. Профессор всё бегал, кричал, что Алиса убежала. А вот, оказывается, поймали...
В памяти у него, судя по всему, действительно рылись - не раз и очень грубо. Но Алисе не потребовалось много времени, чтобы удостовериться: его рассказ - не плод внушения, а чистая правда. Каким бы невероятным он ни казался.
Какую "Алису" он видел? Неужели Алеську? Разве могут быть такие совпадения? Хотя в Проекте возможно всё. Знать бы наверняка, что ей удалось сбежать...
Они сидели с ногами на скрипучей кровати, говорили, слушали, молчали, глядя друг другу в глаза. И Алиса пыталась осторожно, слой за слоем, разблокировать ему память. Кое-что удалось: радость вернувшихся воспоминаний так и светилась в чёрных глазёнках.
Что за психотехника, спрашиваете? Да очень простая. Коснуться своим обнажённым сердцем другого, открыть себя без остатка, с предельной самоотдачей...
Это сверхчеловеческая боль. Даже для "супергёрл".
Слёзы ностальгии навернулись на глаза у Алеськи, оказавшейся в родных до боли стенах биостанции. Вымывшись и переодевшись в шерстяной спортивный костюм, девочка уже с трудом воспринимала пережитое как реальность. Даже тревога за Соню, за судьбу Васи, Тани и остальных, не покидавшая её всё это время, теперь эгоистично уснула.
Разве могло это быть правдой, не кошмарным сном?
Всё вокруг действовало умиротворяюще. Алеся готова была вечно сидеть в уютном закутке, слушать неторопливое тиканье "Anticlock'а"... Если бы время и в самом деле могло повернуть вспять, следом за этой упрямо бегущей в противоположную сторону секундной стрелкой!
Но об этом не приходится даже мечтать. Время неумолимо течёт в обычном направлении, спокойствие обманчиво. Алеся понимает, что она теперь вне закона, на военном положении. Здесь ничуть не в большей безопасности, чем в кабинете Тульина. Медлить нельзя.
Во всяком случае, ближайшая задача ей известна. А там... посмотрим.
- Где письмо?
Свободная половина конверта заметно истрепалась. Хмурясь, аккуратно сложила пополам, склеила. Вверх адресом - три строчки колючего Алискиного почерка. Латинскими буквами, одни согласные.
- Это на каком языке? - спросил Алёша.
- Космолингва, вестимо. Кстати, надо скопировать на всякий случай - продублируем на капсуле. Мне нужен плотный полиэтилен... и у нас, кажется, термопак где-то был?
- Был, сейчас поищу. Силикагеля туда ещё надо бы...
- Молодец! - восхитилась Алеся. - Сам додумался?
- Нет, папа подсказал, - героически признался Лёшка.
- Слушай, а он в самом деле что-то знает?
- "Что-то" наверняка, а вот что именно... Он на днях должен вернуться с Полуострова. Может быть, уже завтра.
Алеся не по-детски вздохнула.
- До этого "завтра" ещё дожить надо. Да и вылететь теперь может быть проблематично. Какие там из Сиднея последние новости?
- Я не слушал, - отмахнулся Лёшка, - не до того было. Вроде бы договорились...
- Зря не слушал. И плохо, если договорились. Для нас плохо. Крокры наверняка там. Меня - то есть Алису - потому и поспешили похитить, чтобы ситуацию не выпустить из-под контроля. А теперь он вернётся... может быть, даже оба... Что будет!...
- Посмотри, пенал такой подойдёт?
- Цинк? Крышку надо будет хорошо запаять. А гравировку сделаем по дороге.
- А куда ехать-то, Алесь?
- Не скажу. Хронобезопасность!
А в самом деле, почему именно туда, к котловану? Это ведь даже не Алисина идея, она сама и предложила. Но Алиска вроде как одобрила. Могла бы Лёшке и намекнуть! Такая самоуверенная до беспечности... кого-то, впрочем, напоминает.
Пустой рюкзак с банданой, который они в субботу здесь оставили, забытая Дашкой курточка - так, бедная, спешила... Ну, извини, подруга, отдам при случае. А штаны вполне приличные, кроссовки тоже. Да что это Лёшка возится с паяльником? Сейчас досидимся!
- Алеся, как спалось? - Режиссёр ехидно усмехался с порога. - Вы, смотрю, уже познакомились? Кстати, это твоя замена в том фильме.
- Я догадалась, - сухо ответила Алиса. - Вы что-то хотели?
- Э-э, хм... Пожалте на фотопробы, сударыня.
Мальчика он, конечно, с умыслом к ней подселил. Перестраховывается. Пугает его Алисино спокойствие. Уже двое с автоматами за его спиной. Скоро целый взвод ходить будет! Опасается, что сбежит, и уверен, что малыша она не захочет бросать. Всё рассчитал... Видит её насквозь, бьёт по больному месту.
Добро так или иначе всегда вынуждают быть с кулаками. Потому оно так быстро переходит грань, отделяющую его от противоположности, потому и побеждает только в сказках...
Обычная гримёрка, отражения в зеркалах путаются среди груд разного барахла. "Почётный караул", как окрестила Алиса конвоиров, не вошёл, повисли в проёме двойной тенью.
Красное платье-сарафан (а что это всё-таки?), аккуратно перекинутое на вешалке, она увидела и узнала сразу.
- Я, как видишь, времени не терял. Вспомнил, что мелькало оно лет десять назад в театре двойников. И не надеялся даже, что сохранилось...
Платье, что и говорить, было очень похожим. Можно сказать, тем самым.
- Примерь-ка...
Отворачиваться он явно не собирался. И зеркала кругом - не прикрыться. Алиса кусала губу, стремясь не выплеснуть гнев наружу. Ладно! Отвернулась, постаралась нырнуть в платье как можно быстрее. Слышала за спиной учащённое дыхание Режиссёра и не спускала глаз с его отражения. А тот и отражённого взгляда Алисы не мог вынести, отводил глаза - но двойной прицел океанской синевы вновь настигал их в зеркальном блеске. Сам не заметил, как из загонщика превратился в дичь! Побледнел, но всё же нашёл в себе силы спрятаться за показной уверенностью и развязностью.
- Давай застегну.
- Не надо, сама справлюсь.
- Невероятно! Ты только посмотри - как влитое!
- Фасон такой. Что тут странного?
- Не скажи! Думал, подгонять придётся. А не надо...
В углу зеркала, перед которым Режиссёр усадил Алису, красовалась наклейка с крылатым факьюмоном, именуемым, как явствовало из надписи, "птицефаллотриплексом". Неровная шеренга открытых баночек протянулась перед девочкой.
- Вы сами и гримировать будете? - удивилась Алиса.
- Конечно! Ты меня недооцениваешь. Кстати, посмотри, какой паричок принесли. Похоже?
Каштановый парик с чёлочкой действительно выглядел знакомо. Режиссёр постарался примерить его на Алису.
- Заросла ты, однако. Ничего, перед съёмками наголо побреем. Парик надо будет хорошо приклеить. Надёжно. Наверное, даже скобки под кожу заведём. Надо, чтобы держался... после всего...
Мутные волны гнева ходили в душе Алисы - всё выше, всё грознее, того гляди захлестнут девочку. Так каменная груда грозовой тучи проглатывает неосторожный лёгонький планёр. И уже возникла в её воображении картинка вполне в духе басен Режиссёра: прыжок, короткий резкий удар - хрясь! и наглая ухмыляющаяся рожа впечатывается в собственное отражение, веером разбрасывая брызги осколков с осколочными режиссёрчиками в каждом - кровавая каша лица, перекорёженного шоком ужаса, удивления и боли. Надёжная, вооружённая до зубов охрана врывается, спотыкаясь и матерясь, в гримёрку, открывает беспорядочную стрельбу...
Можно ли ускользнуть из этого хаоса? Навскидку - шансы есть!
Да. Похоже, здесь надо быть вот такой. Станем?
Алиса ведь никогда и не была самой собою в информационном пространстве - даже у Булычёва. А уж другие... что только из неё ни делали! Кто секретного агента, кто императрицу. Кто роковую женщину, кто киборга. Кто мессию - а кто и наоборот...
Не надо стыдиться своих мыслей, Алиса. Они понятны и объяснимы. У меня такие же были, когда я всё это писал. Ты нашла в себе силы сделать правильный выбор. Смог бы найти я? Не знаю. Боюсь, что нет. "Спокойно, Алиса, спокойно... Не позволяй эмоциям брать верх. Ему только этого и надо. Им - тем более".
Хорошо, что она глядела в зеркало, видела своё лицо и не позволила отразиться на нём секундной вспышке гнева. Иначе бы Режиссёр эту вспышку зафиксировал - как пить дать. И нашёл бы в ней опору.
Кисточка бегала по лицу Алисы. Нервно, с хорошо ощутимой дрожью. Сердце Режиссёра билось прямо над ухом. Алисе по аналогии вспомнился вчерашний эпизод из троллейбусной давки. Стало неприятно, противно просто. Она зажмурилась, плотно сжала веки...
Куда бы сейчас погрузиться? Наверное, в Космозоо. Если бы кто знал, как соскучилась она по своим питомцами! Она ведь их после A5-XXV и не видела толком - пробежалась между вольерами по дороге от папы в МИВ...
Всё, что у неё осталось - это воспоминания.
Нет, ещё цель... Спасти Алесю. Освободить Землю от власти крокров. Довести до конца расследование - клятва, данная на Дроне. Вернуться домой, предстать перед родителями живой и здоровой...
Как много перед ней нерешённых задач! И непонятно, с какой стороны начинать распутывать этот клубок, за какую нитку тянуть...
- Алеся, ты что, заснула? Оцени результат! - голос Режиссёра звучал как-то по-особому. Непривычно, прерывисто, с растерянностью, переходящей в мистический трепет.
Алиса нехотя открыла глаза.
На неё из зеркала глядело лицо одиннадцатилетней Наташи. Птицефаллотриплекс тянул к нему свои... то, что заменяло ему головы, и ехидно скалился в три гримасы.
Сходство было поразительным. И мастерство Режиссёра сыграло в нём последнюю роль. По правде говоря, он сделал всё, чтобы это сходство испортить. На Алисином лице под его кисточкой появилась не очень приметная печать какого-то коварства, гипертрофированной чувственности, порочности даже. Но всё равно...
Режиссёр долго молчал, не отводя глаз от зеркала и нервно теребя забытый парик.
- Ты победил, Галилеянин, - наконец произнёс он еле слышно.
- Что? - не поняла Алиса.
- Алеся, не будет никакого фильма! Я не смогу... Не в состоянии переступить через себя, растоптать то, тянущееся с детства... Думалось - изжил уже полностью. Ан нет...
- Что же в этом плохого? - сочувственно спросила Алиса.
- Ты не понимаешь! В нашем реальном мире с этим невозможно жить. Раздавит тебя, проглотит и косточки выплюнет...
- А так, как есть, - перебила Алиса, - разве лучше?
- Да, ты права. Обложили меня со всех сторон...
"Обложили, - усмехнулась Алиса. - Где там! Заяц ты, а не волк. Просто в угол загнали. Но надо же выбираться!"
- Если бы ты плакала, кричала... Или сопротивлялась. Или стояла бы сейчас в твоих глазах ненависть ко мне... пусть даже презрение. Но этого твоего взгляда я не могу вынести. Почему, Алиса?
Он машинально произнёс это имя и даже не заметил. Алиса не стала его поправлять.
- Потому, что вы не совсем ещё конченый человек. Потому, что я вижу вас настоящего - даже если вам кажется, что вы надёжно его похоронили. Это только кажется...
- Алеся, я всё устрою. Организую место, где ты будешь в безопасности, где тебя не найдут....
- Ничего не надо. Просто выведите меня отсюда. Если можно - прямо сейчас.
- Как скажешь.
- Только...
- Что? - спросил Режиссёр и за секунду до того, как прозвучал ответ, уже знал его.
- Васю - тоже, - это прозвучало как условие, а не просьба. Скорее даже приказ.
Режиссёр задумался.
- Хорошо. Так даже лучше...
Он решительно выпрямился, взял Алису за руку так резко, что она не сразу и поняла:
- Идём!
Они вышли из гримёрной через другую дверь, затерявшуюся среди зеркал, пересекли узкий тамбур, затянутый чёрным бархатом, и оказались в сравнительно большом квадратном павильоне. Помещение визуально чётко делилось на зону съёмочной группы и собственно площадку. Посреди последней высилась четырёхугольная деревянная тумба, оформлением напоминающая православный престол. Но большие блестящие кольца (слишком большие, чтобы выглядеть естественно) и хорошо обозначенный сток для крови свидетельствовали о назначении этой конструкции столь однозначно, что Алиса замерла в оцепенении. Себя она там, правда, не представляла. Представляла Васю - и физически чувствовала его боль. Видела Алесю, за которую её принимают - и ужас сковывал, парализуя волю...
По стенам - иконы, убранные почему-то в украинские рушники. На самом видном месте, прямо над жертвенником, большие образа матери Марии (Скобцовой) и отца Александра Меня. Чтобы сразу в глаза бросались... Было во всей этой декорации что-то фальшивое, саморазоблачающее. Впрочем, вопрос правдоподобности, похоже, никого не заботил. Когда восприятие масс должным образом настроено, можно пихать любую лажу. Как тогда, во время штурма Львовского университета. Сперва заявляли, что среди держащих осаду есть насильно удерживаемые заложники, и этим объясняли не только штурм, но и отказ дать "ларошельцам" слово в эфире, которого они просили. Имён заложников, однако, не называли, родственников не показывали, а когда в лучших традициях при штурме открыли огонь на поражение и уложили всех на месте, о мифических заложниках уже никто не вспоминал. Зато начали говорить об объявленной осаждёнными сухой голодовке, хотя всем было известно, что в первый же день помещение отключили от системы водоснабжения - чтобы выманить жаждой... И никто не задавался вопросами - это ведь означало стать на сторону либерастов и правозащитнического отребья, оправдывающего сепаратюг, этих чудовищ, псевдосапиенсов в человеческом обличье... Так и здесь - не надо достоверности, надо, чтобы пострашнее. Чтобы единственная мысль, которая жила бы в голове после просмотра: "Смерть на месте без суда и следствия! И чтобы мучались подольше"...
- Да вот, такое кино, как видишь... Подожди здесь, я его приведу.
Алиса осталась одна. Комок, подступивший к горлу, постепенно отпускал. Спаситель скорбно смотрел из темноты, с почерневшей иконы. Глаза жили отдельно и от застывшей в благословении руки, и от раскрытой книги с призывом труждающимся и обременённым. Взгляд шёл издалека и проницал самые глубины мрака и тени смертной.
- Тебя тоже в эти грязные игры втягивают? - спросила Алиса вслух, голосом, полным шершавой печали. - Вот и меня...
Лики, естественно, хранили молчание.
Но Алиса умеет слушать тишину.
Нужное окошко в первом попавшемся по пути универмаге нашли сразу.
- У тебя денег хватит?
- Конечно, накатала послание... Хватит, даже на бутерброды останется. Хочешь?
- Да не отказалась бы.
- Тут рядом автомат, мы прошли...
Дядька, гравирующий надписи, прочитав написанное на половинке тетрадного листка в клеточку, поднял в глаза и внимательно посмотрел на Алесю. У той от волнения ноги подкашивались. Ну да, текст, мягко говоря, неординарный: "В Московский Институт времени, Ричарду Темпесту. Из 2008 года". А дальше - бессмысленный набор согласных латинских букв.
- Мы тоже в будущее послания отправляли, - сказал дядька, включив машинку. - "Комсомольцам 2000 года от комсомольцев 1980-х"... Ох, смешно потом было читать! Смешно и горько... Есть ли оно, то будущее, а?
- Есть, - уверенно сказала Алеся. А вы от неё другого ответа ожидали?
Прибежал запыхавшийся Лёшка. Без бутербродов, зато с испуганными глазами:
- Алеська, помнишь мента на первом этаже?
- Ну, был, кажется...
- "Был"... Сейчас ходит с рацией и присматривается ко всем девочкам нашего возраста. Особенно в такой светлой куртке, как у тебя.
Алеся с обречённым видом облокотилась на стену:
- Ну, если милиции раздали ориентировку... Все выходы наверняка уже блокированы.
- Всё, готово ваше письмо в будущее, - раздалось из-за стекла.
- Спасибо! Лёша, пошли - есть идея.
Оказавшись на безлюдной площадке, Алеся огляделась по сторонам и стала стаскивать куртку:
- Change!
- Понял, - ответил Лёшка, расстёгивая пуговицы. - Я отвлекаю внимание на себя, и ты сможешь выйти. Уж бандану-то они приметили. А встретимся во дворе дома напротив.
Он с трудом натянул на себя тесную Дашину курточку, нацепил рюкзак и бандану. Нет, что ни говорите, а стиль унисекс имеет свои преимущества. Алеся удовлетворённо оглядела его и рассмеялась:
- Супер! Ты, кстати, осознаёшь ответственность момента?
- В смысле? - не понял Лёшка.
- Ну как же! Кого ты сейчас изображаешь?
- Тебя, кого же ещё?
- Ой ли? Но я ведь продолжаю изображать Алису.
- Точно...
- Так что ты теперь тоже алисург. Добро пожаловать в Семью!
Алёша вздохнул:
- Только я алисург второго порядка. Ну, тоже больше, чем ничего.
Алеся убедилась из-за стеклянной двери, что милиционер действительно сел на хвост Лёшке, дефилирующему по залу, и поспешила вниз - не дожидаться же, пока обнаружат, что принимали мальчика за девочку! Тогда точно не выбраться.
Ага, "встретимся"... Она даже не обернулась в сторону того дома! Это её via dolorosa, персональная. И она пройдёт её сама, никого не подставляя под удар.
Узнаёте Алиску? Или, может быть, здесь больше от Наташи. Так сразу и не скажешь. Алеся - связь времён и поколений. Смешно: от этого маленького существа сейчас реально зависит судьба планеты и всей Галактической Конфедерации - как минимум. Дело даже не в том, донесёт ли она это письмо. Фактически она его уже донесла, хотя пока что понятия об этом не имеет. Второй постулат хронофизики работает на неё, и работает надёжно. В данном случае. На карте стоит другое: донесёт ли она искру Будущего, которая теплится в её сердечке, сквозь Время, под холодными ветрами житейских передряг, сохранит ли себя, свою целостность, то чистое и светлое, что спустя столетие воплотится и расцветёт в Алисе, тот кирпичик в фундамент нового мира - проблемного, далёкого от идеала и совершенства, но из наших глубин кажущегося то ли хилиастической утопией, то ли откровенной сказкой...
Да при чём тут "мессианство", господа? Разве только об Алеське речь? В жизни каждого из нас бывает хотя бы одна ситуация, хотя бы одно мгновение, когда в равнодействующей миллиардов векторов человеческих устремлений, медленно, но верно идущей в распад, именно наш выбор оказывается решающим, перевешивая всю систему в ту или иную сторону.
Собственно, ради этого мига "между прошлым и будущим" мы и приходим в мир. Для того, чтобы внести свою лепту в снятие энтропии.
Только вот получается почему-то "как всегда"...
Режиссёр не заставил себя долго ждать. Вернулся с мальчиком, который тут же преобразился, просиял, увидев Алису.
- Пошли? - вопросительно глянул на Алису, словно ожидая команды.
Он почему то прижимал к себе согнутую в локте руку. Лицо было бледным и покрытым испариной.
- А вы, - тихо спросила Алиса, не сводя с него тёплого, но требовательного взгляда, - с нами?
Акустика в павильоне была необычайной. Вопрос словно повис в воздухе тихим серебряным перезвоном.
Режиссёр молчал. В тишине было слышно, как колотится его сердце - иначе, чем тогда, в гримёрной...
- Куда мне идти, Алеся? От себя не убежишь. Если бы ты знала, какой за мною весёлый шлейф тянется! Сколько жизней... Думаешь, я смогу жить с этим?
- Не знаю, - честно сказала Алиса. - Но надо попробовать.
- Да что здесь пробовать? Есть только два выхода - или глушить совесть, как это я делал раньше, или разом положить всему конец, как... А начать новую жизнь, перечеркнуть всё содеянное... Разве это возможно?
- Во всяком случае, вы должны прежде это захотеть. По-настоящему. Вы хотите?
Взгляд Режиссёра рассеянно скользил по иконам.
- Не знаю, - выдавил он наконец.
- То-то и оно, - печально вздохнула Алиса.
- Алеся, то, что я сейчас делаю - поверь, для меня это и так очень большой шаг...
- Нельзя останавливаться на полпути.
- А ты жестока! - сказал Режиссёр.
Он накинул на плечи Алисе серый плащ.
- Переодеваться некогда - по легенде мы ведь сейчас фотопробы делаем. Надо спешить.
Несколько тёмных комнат, лестница - и низкое свинцовое небо. Опять под крышу, длинный извилистый переход, какие-то задворки, отдающие гнилью, узкий проход между двумя стенами, заброшенный КПП...
Сумерки сгущались по-весеннему долго и заранее. Срывалось на дождь.
Из окон остывающей поодаль трёхэтажной казармы доносилась старая песня. Приглушённо, не желая соперничасть с облёкшей всё вокруг ленивой сонливостью. Алиса её раньше не слышала. А слова задели.
Железнодорожник из мятых карманов
поношенной формы достанет на свет
помятую трёшку, железную ложку
и на отъехавший поезд билет.
И когда на востоке покажется солнце
и разгонит лучами ночную тоску,
он прочистит берданку, насыплет картечи
и приложит железо к больному виску.
А поезд на небо уходит все дальше,
по лунной дороге уносится прочь.
А поезд на небо увозит отсюда
всех тех, кому можно хоть как-то помочь.
"Нет там никакой ложки, - подумала упрямая Алиса. - Нету!"
Они шли между рядами боевой теники, и Алиса удивлялась: как они сюда попали? Режиссёр шагал всё быстрее и решительней, Вася едва поспевал, Алисе приходилось его тянуть.
- Можно чуть помедленнее?
Режиссёр остановился, обвёл Алису отстранённым взглядом, словно впервые её увидел. Затем хлопнул по броне ближайшей самоходки - корпус БТР, на нём большая башня с двумя артстволами.
- Слушай, они завтра на полигон выезжают. Снарядами затариваются с вечера. Безалаберность, как везде в этой армии... Ты управлять ею сумеешь?
- А что тут уметь? - презрительно наморщила нос Алиса, ещё не понимая, к чему он клонит.
- Замечательно. Сейчас заводим, выбиваем задние ворота - и лесочком. "Колючку" рвём на фиг... а если что - отстреливаемся. Они самозаряжающиеся, так что справимся...
- Вы с ума сошли? - поинтересовалась Алиса.
"Да он же дозу вколол! - запоздало догадалась она, обратив внимание на нездоровый блеск в его глазах. - То-то руку прижимает... Ну, не умеет он иначе бороться со страхом! Бедняга..."
И что же с ним теперь делать?
- Не ссы, прорвёмся. Надо будет - разнесём на кол всё это логово!
Слыхала как-то Алиса слово "прорвёмся" в экстремальной ситуации, на грани жизни и смерти. Только вот контекст был другим... А этот окончательно утратил чувство реальности. Море ему по колено.
- Я полез, - сказал Режиссёр, карабкаясь на броню.
- Никуда вы не полезли, - сказала Алиса.
...Эта глава должна была заканчиваться совсем не так. Режиссёр всё-таки завёл бы машину. Действительно бы выехал, действительно начал бы отстреливаться, между делом подорвав склад боеприпасов и устроив грандиозный фейерверк... В конце концов из ПТУРа снесли бы башню, разорвав его тело пополам, как птенца. И Алиса пришлось бы закрывать Васины глаза ладошкой, чтобы не видел этого горелого фарша с обломками костей. А сама бы не смогла отвести от него взгляд, и сердце обливалось бы кровью - оттого что не успела, не смогла.
Тут кое-кто крови упорно жаждет, и чтобы, значит, камня на камне не осталось. Так будет вам и кровь, и огонь, и поцелуй в диафрагму...
- Разве я его не остановила бы? - удивлённо спросила Алиса.
- Остановила бы, конечно, - ответил я и, вздохнув, нажал клавишу Delete.
Напишем, как было на самом деле. Или могло бы быть.
- Беляков, подойдите в комендатуру! С детьми! - прогремело в вечерней тишине.
Луч прожектора с вышки выхватил из полутьмы три фигурки, совсем неразличимые; лишь длинные тени поползли, причудливо изгибаясь, по огнеупорной стене высокого строения без окон - большая, маленькая и почти неразличимая, сливающаяся со второй.
- Вот и всё! - вздохнул Режиссёр.
Как показалось Алисе - с облегчением.
- Алиса, бегите. Эти подвалы выводят за стену. Там уже - как повезёт...
Он опять сказал "Алиса". И Алиса снова его не поправила.
- Спасибо тебе за всё. Жаль, что так вышло...
Алиса крепко схватила его за руку:
- Давайте с нами, а? Ведь никогда не поздно остановиться, вернуться, начать всё сначала...
- Да? - саркастически спросил Режиссёр. Подходящий латинский афоризм ему не вспомнился. Выручил Есенин:
- "Человек в этом мире - не бревенчатый дом: не всегда перестроишь наново". Умереть я готов, а жить... Нет, мой поезд ушёл.
- Он вас ждёт, - возразила Алиса. - Это вы в него сесть никак не хотите!
Беляков со злостью отмахнулся:
- Бегите! Не теряйте свой шанс!
Он не оборачиваясь быстро зашагал обратно. Алиса провела его взглядом и увидела, что в их сторону бегут какие-то тёмные фигурки. Они с Васей поспешили нырнуть в дыру под зданием, на которую указал Режиссёр.
За стену этот бетонный лабиринт, несомненно, выводил. Только времени его распутать у неё не оставалось. Когда Алиса убедилась, что через единственное окошко тупиковой комнаты, в которую они заскочили, сможет пролезть разве что Вася, за спиной раздался глухой взрыв, и в воздухе запахло чем-то специфически кислым. А когда обернулась на звук, то увидела, как по полу стелется жёлтый дым, ползущий из дверного проёма...
Медлить нельзя было не секунды. Алиса вытолкала мальчика в "амбразуру", трижды повторила адрес Мурашкевичей и убедилась, что он его запомнил.
- Найдёшь тётю Наташу, расскажешь ей, что видел здесь и в "большом доме". Только там была не я, а Алеся. Иди вдоль дорог, но держись от них подальше. Под колючей проволокой пытайся пролезть, если только она не так ровно натянута будет, как там, где мы шли. А выберешься на трассу, там уже определишь, в какую сторону Москва и как туда добраться. Опыт у тебя есть - ты же теперь вспомнил...
- А ты?
- Иди. Со мной ничего не случится. Ты доберёшься, я знаю. Прорвёмся!
Вот. А что дальше - пока не ясно...
Дым валил в комнату густыми ядовитыми клочьями, доверху наполняя её. Алиса прильнула к окошку, но это не помогало. Тошнота поступила к окаменевшему горлу.
Девочка начала задыхаться. Не от газа - от неспособности дышать.
Тучи дыма обволакивали её и густели на глазах. Алиса не могла сделать ни шагу, не могла пошевелить отяжелевшими руками. Всё стало чужим и безжизненным.
"Я меткой пули недолёт, я лёд кровавый в январе. Я крепко впаян в этот лёд, я в нём как мушка в янтаре", - крутились у неё в памяти строки поэта-фронтовика Последней мировой...
Последней ли?
Толща льда давила на грудь. Ощущение было на удивление знакомым. Да! Это сжимались створки в Институте Времени. Она всё-таки была права...
Сквозь клубы иллюзорного дыма уже проступали очертания отдела по преодолению чрезвычайных ситуаций с аварийной кабиной в глубине.
Створки напирали всё сильней. Мышцы не выдерживали собственного напряжения.
"Не надо! - взмолилась Алиса. - Пожалуйста".
Удивительно, но её услышали! Гигантская струбцина замерла. Даже ослабела слегка. Алиса судорожно глотнула отравленный воздух.
Из глубины зала, в котором исчезли крокры, из кабины - нет, сквозь неё! - медленно вышла высокая фигура в камуфляже, переступая через отвердевшие дымовые космы.
Неизменный персонаж её здешних снов, лица которого она никогда не могла разглядеть...
Конечно же, её выследили. Алеся поняла это ещё на подходе к разрытой яме, на дне которой, как картофелина в гигантской миске, болтался внушительных размеров автокран - как его, интересно, туда загнали? Тут ведь не только памятник восстанавливают, целый комплекс. Масштабы, что называется, имперские.
Смеркалось. Начинал моросить мелкий дождь. Невидимые капли разбивались о плечи.
Девочка была на пределе нервного напряжения. А когда достигла цели, натянутые струны вдруг обвисли. Шла - ожидала чуда. Думала: опустит капсулу - и всё преобразится.
А если не преобразится? Возьмёт и не прилетит Ричард Темпест в голубом флипе. Что ей делать, куда идти на ночь глядя? Дома у неё отныне нет...
Правильно ли они с Алисой рассчитали? Может быть, надо, чтобы капсулу нашли заранее? Ведь ту Алису, альтернативная которая, надо успеть отправить в прошлое, чтобы им соединиться...
Но если они над временем властны, то сообщить в прошлое способ найдут.
Интересно другое: как они Алису-2 в 1968-й год отправят. Алиска говорила, будто у них всё делается открыто и не против воли. Если бы ей, Алесе, предложили слиться таким образом с Забавой из Алискиного прошлого - хватило бы у неё духу согласиться? Подселить себе в сознаниие другого человека. Пусть даже себя - но другую себя. Разве только в воспоминаниях дело? Мама говорила, что Проект сильно повлиял на её характер. Для Алеси это, может быть, и не так, но ведь не могло совсем не сказаться другое детство, даже другое имя... Получается, два характера в одном теле? Две личности, которые так или иначе будут вступать в конфликт?
Обреки себя на пожизненную шизофрению! На минутку...
А если смалодушничает, откажется - а потом осознает себя убийцей, ощутит реальность этой альтернативной себя, которой она отказала в праве на жизнь. И будет нести в себе это до конца своих дней, не находя успокоения палящим мукам совести...
Убить часть себя - как это?...
Холодный игольчатый ветер пробирал насквозь. Алеся зябко куталась в просторную Лёшкину ветровку и понимала, что это не поможет. Знобит её изнутри.
Она была уже внизу котлована, обходила кран, который оказался ещё больше, чем выглядел издали. Со склона она видела высокие опалубки, залитые до половины цементом, который ещё не успел затвердеть. Работа, похоже, только-только закончилась. От крана отдаёт характерной теплотой.
Проходя под стрелой, девочка машинально задрала голову.
И...
- Алеся! Алеся Мурашкевич! Выходи - мы видели, что ты здесь!
Вот и всё. Даже не "Алиса". Игра раскрыта и проиграна.
Что с Алиской?
И есть ли ещё смысл в этом послании?
- Алеся, выходи! будем стрелять на поражение!
Да, это голос Тульина, искажённый мегафоном.
Капсулу в раствор она всё равно бросит. Хотя бы просто им назло.
- Считаю до трёх!
А если и правда стрелять начнут? Она не успеет дойти, продраться сквозь торчащие прутья арматуры. Но если подняться по склону, то можно скатить по этому желобу. Прямо в опалубку.
Крепко сжимая капсулу, Алеся на четвереньках начала восхождение по крутому склону. Как раз на голос.
- Раз!
Вот и желоб. Капсула покатилась вниз.
Медленно, так не бывает. Или это время замедлило свой ход для Алеси, расползаясь до предела, за которым рвётся и сгорает без следа?
- Два!
Наконец достигла. Звучно шлепнулась в свежий бетон, сделав неглубокую лунку в вязкой массе. Всплывёт! Бросать надо было с силой, с размаха. Побоялась, что промажет. Гранату всегда метала на "отлично", но тут нельзя рисковать.
Нет, края лунки оплывают, не выпуская капсулу на поверхность, хотя и очень медленно. Борт загораживает, не видно... И стемнело уже. А если услышали?
"Три" не последовало.
Вместо этого край рва озарило яркими лучами.
Алеся осторожно подняла голову. Тульин и четверо спецназовцев, рассредоточенные вдоль котлована, были словно заперты в громадных подсвечиваемых изнутри колбах. Замерли, как восковые фигуры... Нет, всё-таки двигаются, но очень медленно... и как бы в обратном направлении...
А облако бледно-лунного света копошилось вокруг фигуры в фантастических доспехах... или скафандре? Блестящий панцирь в рубцах и шипах, закрытый шлем, полностью скрывающий лицо, рука сжимает что-то вроде бластера.
За спиной - открытый милицейский "бобик", но к нему он, понятное дело, никакого отношения не имеет. Просто возник там, где стоит, и только что. Увидев Алесю, завёл свободную руку в район затылка.
Щелчок, забрало медленно поднялось. Свет ещё не успел рассеяться, и лицо оказалось чётко выделено на фоне сумерек и светящихся столбов с заточёнными пленниками.
- Это... вы?! - охнула девочка... и начала сползать по склону.
- Кто вы? - закричала Алиса... и не услышала своего голоса.
"Ты знаешь", - отчётливо зазвучало у неё в мозгу. Глухой звон без эха.
Алиса пыталась разглядеть лицо нависшей над ней - хотя и остающейся в отдалении - фигуры. Ей казалось, что это навязчиво маячившее перед ней всю неделю с плакатов и телеэкрана лицо Императора. И вместе с тем она понимала, что лица у него нет, что она видит лишь то, что хочет видеть.
Или не хочет.
- Ты Монокосм? - спросила Алиса. Вслух, хотя в этом не было нужды. А может быть, ей это только казалось.
"Можно и так сказать. Но я гораздо старше, чем проект Одифа Ауреда. Я вообще старше цивилизации цвельфов. Крокрыс - далеко не начало. Начало теряется даже в глубинах моей собственной памяти. Возможно, оно за пределами точки сингулярности. Возможно и нет. Какая, в сущности, разница? Тебе же известно, что такое Время".
Стены МИВа растаяли в жёлтом дыме, а вслед за ними и сам дым. Это тоже оказалось иллюзией.
Остался только он... Или Оно?
- Ты Смерть?
"И она тоже. По совместительству. Доктор, врачующий вселенную от вируса нгאв. Рука Небытия - подлинного Равновесия, - исправляющая ошибки"
- Я умираю?
"Конечно"
- Глупо...
"Умирать всегда глупо. Хотя жить ещё глупее"
- Я погибла в МИВе? Прошлое - это только сон?
"Ты в самом деле хочешь это знать?"
- Да.
"Подумай. Правда может быть очень горькой. Гораздо страшнее, чем ты думаешь. Нужна ли она тебе - сейчас?"
- Нужна.
"Я скажу, но ты будешь жалеть о том, что услышала"
- Пусть. Неведенье хуже.
"Это ты сейчас так говоришь..."
- Возможно. Но я не останавливаюсь на полпути.
"Ты ошиблась в знаке. Этот мир реален - нереальна ты. Ты снилась им, а не они тебе"
- Это неправда, - сказала Алиса.
"Правда. Подумай сама. Может ли существовать мир, в котором ты, как тебе кажется, жила? И долго ли он продержался бы?"
Алиса подумала. Действительно, не может.
"То-то и оно. Ты фантом, Алиса, ментальный идол. Эгрегориальная проекция поколения, изверившегося в своих богах, идеях и идеалах и цепляющегося за слабый отблеск детских воспоминаний. Ты - последний вздох двухсот детей - жертв Беслана, трёх тысяч Артека... Ты - первый вздох, которого не сделали сотни тысяч младенцев, убитых матерями во чреве в этом мире без будущего и надежды. Ты - цепь поколений, перечёрнутых этой войной, войной, которая незаметно и незримо началась задолго до того, как стали рассыпаться дома, гореть лица и взрываться полые кости. Ты - фантазия Булычёва, вызванная из небытия на границе бытия с небытием. Фантазия, ставшая последней соломинкой для многих утопающих. И не твоя вина, что соломинка оказалась слишком хрупкой".
- Неправда, - повторила Алиса. - Я совсем не похожа на его героиню. И на Наташину тоже.
"Так ведь каждый воспринимает её по-своему. Вернее, воспринимал. Вот ты и стала суммой восприятий"
- Почему "воспринимал"? - спросила Алиса, с трудом разжимая оледеневшие челюсти.
"А почему ты умираешь? И почему в твоём сознании за последние дни происходили такие резкие скачкообразные изменения?"
"Ты же знаешь ответ, Алиса"
"Они все умерли. Погибли на этой войне один за другим. Почти все. Кое в ком ещё теплится затухающая искра жизни, потому ты меня и слышишь пока"
Очертания безмолвного собеседника расплывались в глазах Алисы. Она понимала, что всё сильнее и глубже вмерзает в толщу льда. Словно Хан Соло в пятом эпизоде "Звёздных войн". Чего она только не насмотрелась у Вердье на "Грифоне"!
Хотя... на каком это "Грифоне"? Ничего этого не было! И быть не могло.
Он прав. Её никогда не существовало.
Она умирает. Это правда. Значит, правда и всё остальное.
"Как долго я ждал этого момента! Сейчас в глубоком подземном бункере в долине Мегиддо кончается в жутких муках, задыхаясь от удушья, последний алисотоварищ - офицер израильской армии. Холодный солёный пот вступает в реакцию с ядовитым газом, и лицо на фотографии, которую он все годы бережно хранил под самым сердцем, плывёт, плавится, покрывается уродливыми пятнами. Лицо Наташи из Фильма, ненадолго пережившее оригинал. И исчезает на темнеющем обороте её автограф: "До встречи в Будущем"... До чего вы, нгאв, всё же смешны и нелепы!"
Беззвучный голос растаял в тишине. Иной, предвечной.
Взгляд Алисы погас.
Навсегда.
Мир зла, насилия и мракобесия растворился в Том, откуда вышел - Небытии.
Туда ему и дорога.
Растворилась ли в нём Алиса? А какая разница? Свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Но свет, летящий в бесконечной пустоте без надежды быть отражённым или преломлённым - несёт ли он в себе Смысл-Логос? И кого это уже интересует?
"I'll be back!" - написала Алиса на том кусочке картона.
Она ошиблась...