И горд, и упрям, и открыт всем ветрам, Махнув снарконавтам рукой, Берховцев шагнул - и во тьме утонул, Забрав их волненье с собой. Льюис Кэрролл Темпоральная граната активирована. Вы в безопасности. С.Лукьяненко. Принцесса стоит смерти. Мне кажется, мы с вами - словно птицы, Что мечутся в петле хронополей: И не понять – иль нам Алиса снится, Иль это мы, простите, снимся ей?! Не оттого ль гремят в страницах тризны, Что мир исполнен подлости и лжи? Алиса, ты - несовместима с жизнью, По крайней мере, с той, где живы мы! Маякоркский
Существуют два фактора, способные растянуть любое расстояние до немыслимых пределов - отвратительное качество дорог и бесконечные проверки. Ласу оставалось утешать себя тем, что на земле пилигримов из них актуален только второй. "Широка страна моя... чужая", - кряхтел он, сбавляя скорость перед очередным постом и пристраиваясь в ряд машин, ожидающих шмона. Судя по их количеству, проверку производило ФБР, а значит, ещё час псу под хвост.
С копами проще. С тех пор, как Америка вслед за Россией (в смысле, метрополией нынешнего Союза), перешла от федеративного государственного устройства к унитарному и понятие "полиция штата" в числе многих других понятий навсегда ушло в прошлое, в эпоху "до 11-го сентября", уступив место единой реформированной системе государственного контроля за соблюдением прав человека, неожиданно выяснилось, что пресловутая разница менталитетов у российских и американских стражей порядка была сильно преувеличена. Главное, условия создать подходящие. А уж о дорожно-патрульной службе и говорить не приходится - те словно ездили стажироваться за железобетонный занавес к нашим гибэдэдэшникам (или как там они теперь называются?) Нет, денег они не брали - хотя бы потому, что в стране, где коэффициент сокращения наличной денежной массы ежемесячно растёт, у каждого бомжа есть кредитная карточка службы социальной защиты (она же удостоверение личности), а более пятисот наличных долларов в кармане - повод для задержания, грозящий в лучшем случае объяснительной в полицейском участке и автоматическим внесением в реестр лиц, находящихся под усиленным наблюдением, это весьма проблематично. И минимальный срок за взятку на любом уровне и в любых размерах - пять лет без права кассации и амнистии. Но какие проблемы? Позаглядывав для блезиру под сидения и капот, копы переходили к багажнику и, обнаружив там искомое - плотно уложенные блоки дорогих сигарет, - начинали привычную комедию. Каждый блок тщательно прозванивался и пронюхивался собаками на предмет спрятанной взрывчатки или наркотиков, и здесь важно было уловить удачный момент для того, чтобы небрежно кивнуть в сторону очередного проверяемого блока: угощайся, мол, командир. А когда тот с видом оскорблённой невинности и униженного достоинства начнёт гневно совать его тебе в руки (но именно в руки, вместо того, чтобы просто положить в багажник!), отнекиваться до тех пор, пока тот равнодушно и как бы нехотя не швырнёт его напарнику. На этом ритуал заканчивался и интерес блюстителей законности к твоей машине резко спадал. Можно было ехать дальше - до очередного поста.
После того, как политические пертурбации повлияли на сокращение экспорта табачных изделий на внешнем рынке, Америка вновь стала курящей. Не то, чтобы очень: в качестве альтернативно-теневого средства платежа блоки сигарет и коробки сигар использовались гораздо шире, чем по утилитарному назначению.
А можно, конечно, не понимать намёков или вообще сигаретами не загружаться, но такого жлоба гарантировано ожидают несколько часов если не в участке, то на станции техобслуживания, где расплачиваться пришлось бы уже кредиткой. Подозрение на неисправность может ведь и на ровном месте возникнуть, не так ли? И вовсе не из-за мстительности и зловредности копов - у них же, бедных, план!
Впрочем, одним блоком Ласу удавалось отделаться далеко не всегда. Чуть ли не на каждом третьем разгрузочном пункте лица неподкупных стражей расплывались в широкой улыбке: "Оу, Лясс!" Особенно чёрные этим отличались (Лас вдруг поймал себя на том, что давно уже, даже мысленно, не употребляет слова "негр", и чертыхнулся). Приходилось жертвовать дополнительным блоком - за узнанность. Тем паче, что Лас ещё не успел пресытиться своей популярностью за пределами русской диаспоры, и она ему по-прежнему была приятна. Нет, "рашн кантри-фольк", в стиле которого играла теперь группа "Беломорс", не стал культовой музыкой афроамериканцев. Известность Ласу принёс, естественно, "Сумеречный дозор", экранизированный наконец-то "Фоксом". Собственно, вытащив из нафталина этот полузабытый договор (где речь, строго говоря, шла не о третьей части тетралогии, а об окончании первой, но в сюжете российского телесериала уже невозможно было узнать литературный первоисточник, чем янки и воспользовались), компания тоже имела в виду прежде всего промоушн среди иммигрантов из России и сателлитов. Такой скандальный кассовый успех "фильма, потрясшего Америку" не планировался и не ожидался. Поворот судьбы: вдруг во время съёмок Сергей нежданно-негаданно приобрёл бешеную популярность среди американских "легальных оппозиционеров". Вроде бы в Европе таких антиокеанистов со светлым умом и хорошо подвешенным языком пруд пруди. А вот нашлась в нём, выходит, какая-то харизма, выдвинувшая его в знаковые фигуры, что и фамилия теперь на слуху, и на цитаты растаскан, и лицо по узнаваемости соперничает с Че Геварой.
Полковник и тот усы под него подстриг! Ну, Дэн всегда пиндосов недолюбливал. Сказал бы ему кто, что в Америку придётся эмигрировать, что окажется перед выбором: то ли сесть на двадцать лет, то ли вылететь в двадцать четыре часа... А ведь и говорили! От "проектных", помнится, вышла такая байка. Когда год спустя до него дошла, брызгал слюной и грозился искупать всех в пруду. "Чтоб я? да никогда!" Может быть, если бы у него больше времени на обдумывание было, и не уехал бы. А так всё слишком быстро произошло... Несколько свободных часов, оставшихся в его распоряжении, потратил на уговоры Наташи. До последнего не верил, что без Алеськи за океаном окажется. А когда осознал, наконец, суровую реальность, готов был кататься по земле от отчаяния, но что-либо изменить уже не мог - российского гражданства у него уже не было...
А когда возобновилась подготовка к съёмкам, до подобной известности Сергея в Штатах было ещё далеко. Задействовать "настоящего Ласа" стало для "Фокса" стратегически важным ходом, поскольку музыка "Беломорса" - одно из немногих связующих звеньев между разными волнами русской эмиграции. Популярна она была абсолютно у всех. Сергей не только не возражал: он, можно сказать, и уговорил Ласа согласиться. "Подумай только: ты к российским "Дозорам" причастен, теперь к американскому... Ты же объединишь их через железобетонный занавес!" В кадре Ласа было гораздо меньше, чем его музыки в саундтреке - а вот гляди, запомнили, узнают! Музыка, конечно, уже американского периода, и герой его пел у распахнутого окна не "Кишки наружу", а "Прапорщика на снегу". Но к этому анахронизму все отнеслись с пониманием. Тем более, что такого рода анахронизмы и всякие несогласованности в хронологии спрятаны в самих романах цикла, и проницательный читатель может без особого труда сделать вывод, что действие в них происходит на десять лет позже, чем датировано. То есть, чем написаны...
В итоге получилось, что не Лас с "Беломорсом" раскрутили фильм, а наоборот. Такой вот продакт плайсемент наизнанку... Короче, максимум выгоды при минимуме затрат от фильма получил именно Лас.
Правда, сейчас слава ему стоила того, что к концу пути дорожный запас никотиновой валюты практически сошёл на нет. Но это не смертельно. Лас предпочёл бы три полицейских поста одному досмотру у федералов. Эти сигарет не стреляют, как, впрочем, и на ровном месте не пристёбываются. Просто шерстят не по-детски, отнимая драгоценное время. Тем более сейчас, в связи с этой неожиданной напряжённостью между Блоком и Европой.
А он так надеялся добраться к Полковнику засветло!
Это была очень странная поездка. Началось с того, что из Европы позвонил Сергей и озабоченным голосом, ссылаясь на Наташину просьбу, спросил, сохранились ли у него материалы "Миелофона". Разумеется, копия этого сайта, более пяти лет служившего любимым средством релаксации, у Ласа была. Но Писателя (или, по его словам, Наташу) интересовали прежде всего архивы гостевых и форумов, которые самого Ласа интересовали как раз меньше всего. Коллекция избранных записей у него была, он её ему и отправил вместе с остальными материалами. А насчёт остального позвонил Полковнику.
Но оказалось, что тот уже в курсе - Сергей с ним сам связался. Эта странность была ещё страньше первой. Не такие уж близкие у них отношения, насколько Ласу известно. А в Европе "мэтр" окончательно забурел в своём снобизме, лично абы кому не звонит, всё норовит через третьих лиц... Впрочем, обе эти странности тут же померкли перед третьей. Денис был очень взволнован, умолял друга, бросив все дела, срочно приехать к нему. Сверившись с календарём и убедившись, что до первого апреля осталось ещё три дня, а значит, для розыгрыша это всё как-то преждевременно, Лас собрался в дорогу...
Ну вот, одна машина осталась, он следующий. Ещё недавно для этих американов слово "очередь" было такой же экзотикой, как "ГУЛАГ". И никакая сила, казалось, не способна изменить существующее положение вещей, приучить их к очередям, заставить воспринимать их как неотъемлемую часть повседневного быта - с их-то консервативностью и нелюбовью к переменам. А вот ведь привыкли и не ропщут!
"И треснул мир напополам, дымит фрактал... " Они так и не записали свою версию этого рэпа - с исходным авторским текстом Сергея.
А строчка точно о том сентябрьском теракте, расколовшим историю Америки на "до" и "после". Страны которая была лет десять лет назад, уже нет. И удивительно, что никто, похоже, этого не замечает. Каждый из штатов, утративших и ту мизерную атрибутику декоративного самоуправления, которая даже у российских сателлитов пока оставалась, превратившихся в административные единицы на стержне жёсткой вертикали власти, продолжает чтить традиции и носиться со своей уникальностью. Обыватели по-прежнему гордятся своей страной как цитаделью демократии и гражданских свобод, свысока поглядывая на Европу - и это при тотальном контроле, "застекольной" прозрачности, к которым их не случайно ведь на протяжении многих лет психологически готовили с помощью всевозможных реалити-шоу. Парадоксально, но факт. А с другой стороны, закономерно: это в Союзе можно заставить население за десяток лет дважды перестроиться и маршировать под другие лозунги. Американцам отказаться от привычных ценностей и реагировать прежними рефлексами на новые слова значительно труднее. Значит, надо старые слова наполнить новой семантикой! За какие-то три года слово "свобода" стало в массовом сознании синонимом "безопасности". Больше контроля - больше безопасности - больше свободы... Куда там Оруэллу с его "Свобода - это рабство" и new-speak'ом! И куда тому Самодержцу Российскому и всего Свободного Союза, который уже второй год напрягает филологов образовать и ввести в оборот удобопроизносимое прилагательное от слова "Обустройство", дабы родную руководящую и направляющую Партию не называть глобалистским варваризмом "Конструктивная"... И главное, как изящно всё провернули - через рекламу. Вдруг и в одночасье зубная паста, прокладки и прочие подгузники стали гарантировать потребителю не только безопасность, но и свободу. Всё - на рефлекторном уровне эти слова воспринимаются как неразрывное двуединство! А он-то долгое время никак не мог понять, зачем это государству понадобился контрольный пакет акций "Прохора и Дембеля"...
Конечно, к дому Полковника он в итоге подъехал уже в темноте. Но заблудиться ему не грозило. Зáмок Мурашкевича давно стал местной достопримечательностью. Впервые посетив его после затянувшегося строительства, Лас неодобрительно качал головой. Ну, не приняты в этой стране такие выкрутасы! Добро бы только внутри - но снаружи! В неписаной табели о рангах американского истеблишмента всё регламентировано довольно жёстко. Ладно, он, Лас, богема, ему подобного рода причуды дозволены, но Денису, преуспевающему бизнесмену, президенту солидной корпорации, пристало быть скромнее. Хотя в том-то и горечь сермяжной правды, что Полковник может себе позволить чудить и чисто финансово, и в плане того, чтобы забить на общественное мнение, а вот Лас - увы...
Со времени последнего визита ничего, кажется, не изменилось. Всё тот же огромный стильный холл: пол, замощённый нетёсаными каменными плитами, устланный, словно лоскутным ковром, звериными шкурами. Старинное оружие развешано по стенам, декорированным настоящими бревенчатыми срубами. Но какая-то деталь зацепила внимание. Лас так и не успел понять, какая именно...
- Wow! Welcome!
Полковник, пошатываясь, вышел навстречу гостю. Волосы всколочены, из-под распахнутого роскошного халата с китайскими драконами видны тельняшка и синие армейские трусы. Судя по его внешнему виду, проблемы, о которых он намекал по телефону, и впрямь серьёзные! Впрочем, об этом можно было догадаться и ранее - по обилию порожней стеклотары, разбросанной по всему дому. Домашний погребок у Дениса был первоклассный... но похоже, что именно "был". Лас только крякнул, узрев на медвежьей шкуре пустую бутылку из-под коллекционного Шато-Го-Брион урожая 1940 года. Будучи полной, она неизменно вызывала у него обильное слюновыделение, переходящее в рассуждение о том, какой бы найти достойный и подходящий повод, чтобы раскрутить Полковника на совместную дегустацию её содержимого. Увы мечтам...
Но следующая стеклянная ёмкость, которая валялась у самой лестницы на второй этаж, просто повергла Ласа в панический страх!
Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. И нигде. Ни в одном из возможных миров. Даже за пределами шварцшильдовского радиуса нашей шестимерной Вселенной.
В кабинете у Полковника висела картина на полстены в золочёной раме. При беглом взгляде могло показаться, что это всего лишь заключительный кадр из известного старого фильма с экс-губернатором Калифорнии в главной роли. Но это мимолётное впечатление длилось бы недолго: сразу становилось ясно, что у коммандо лицо хозяина дома - с прищуренным взглядом, который трудно спутать с каким-то другим. А большинство их с Ласом общих знакомых узнали бы и девочку... Алеська выглядела так в тот год, когда Полковник покинул Россию. Ну, а за спиной вместо дымящейся военной базы виднелся фонтан Дружбы народов на ВДНХ. Эдакий прозрачный намёк... Слово "EXODUS" на латунной табличке служило одновременно подписью художника и названием картины, напоминавшей Полковнику о данном обещании.
Ох, счастье его, что Наташа не видела этого полотна! Иначе не спас бы ни океан, ни железобетонный занавес. Да и в Митьку бы отрикошетило...
Очень ограниченному кругу лиц, включающему, разумеется, и Ласа, было известно о находящемся за картиной сейфе. И о его содержимом: бережно упакованной в атласную подушечку бутылке "Гарнай Алiсаўкы". Рябиновой настойки на коньяке, но из ягод с той самой Аллеи, уничтоженной в уличных боях. Одну только бутылку и удалось перевезти с собой через Атлантику. То есть сама бутылка, тара, была другой. Эта выполнена уже здесь, из тончайшего, но прочного хрусталя с примесью серебра, по собственноручному эскизу Полковника. В изящных линиях её силуэта знающий человек мог разглядеть изгиб бёдер некой памятной в узких кругах обнажённой крылатой скульптуры с поразительно знакомым лицом...
О том, чтобы вывезти саму статую, конечно, и речи не шло. Полковник тогда ограничился подробной трёхмерной компьютерной моделью. Да и то проблем с ней натерпелся на таможне: чиновники долго не могли поверить, что здесь нет второго слоя информации... И до сих пор не восстановил: всё никак не мог решить, изваять ли точную копию первой, не дотягивающей до натуральных размеров, или же в полный Наташин рост. Время от времени возникали и другие идеи - например, сделать её меньше, но не из бронзы, а из золота. Или наоборот, увеличить метров так до восьми и поставить в саду. Или на крыше. И даже позу изменить: кокетливо лежащую на бедре правую руку вытянуть вверх, вложить в неё факел - точно такой, как у статуи Свободы, только поменьше - и чтобы горел днём и ночью, будучи виден всей округе...
А пока в голове Полковника зрели и боролись все эти взаимоисключающие замыслы, скульптура была "процитирована" в абрисе бутылки. Аллюзия прозрачная, как она сама. Полиграфическое мастерство, с которым были выполнены три этикетки по рисункам всё того же неутомимого Шулындина - лицевая, оборотка и "ошейник" - соперничало даже с их художественным достоинством. А с ним соперничать было нелегко - Митя в этих миниатюрах превзошёл самого себя. Темой служили бессмертные "Банановые войны", и в образе глядящей с лицевой наклейки Наташи с улыбкой Джоконды и дымящимся хломпупатором соединились все удачно найденные чёрточки бесчисленых Алис, нарисованных им в своё время для "Миелофона". Понятно, что права лицезреть такой шедевр удостаивались лишь избранные из избранных! Пробка была изготовлена из коры самого большого в мире дуба, объявленного национальным и всепланетным достоянием (не спрашивайте, как Полковнику удалось её раздобыть и сколько ему это стоило!). А держателем её служило обручальное кольцо Дениса...
Теперь вы понимаете глубину ужаса, который испытал Лас. Распитая "Алисовка" могла означать только одно: Полковник сошёл с ума.
Лас - человек отнюдь не робкого десятка. И через стекло ему выходить не раз приходилось. С его-то массой и энергией выбить раму веранды труда не составит. Только вот, зная характер Полковника, Лас подозревал, что стёкла у него пуленепробиваемые.
А хозяин, наконец, заметил, к чему именно прикован испуганный взгляд друга, и поспешил его успокоить, с трудом ворочая языком:
- Не уд-д-дивляйся! Я сжигаю мосты...
Лас, всё ещё вне себя от страха, попытался вымученно сострить:
- То-то я смотрю, все запасы горючего уничтожил...
- А ты с собой, - спросил Полковник со слабой надеждой, - захватить не д-д-догадался?
- Ну, мы же не в России, - промямлил Лас. Только теперь, когда Дэн вскинул правую руку, он заметил в ней пистолет! Не сводя с друга глаз и стараясь сохранять на лице невозмутимость (которой, сказать по правде, там не было и в помине), Лас спружинил для прыжка. Бронированные стёкла или нет - проверим в процессе... Правда, до машины ему через сад всё равно не добежать, если начнёт стрелять вслед!
Но оказалось, что Полковник не имел в виду ничего, как только вытереть пот со лба и поправить чуб.
- Тоже мне, заамерикосился... Погоди, а что это с тобой такое? На тебе лица нет. Съел что-нибудь?
- Выпил, - раздражённо огрызнулся Лас, у которого страх успел смениться злостью. - Палёный "Немиров". Вначале встречает меня с пистолетом и горой пустых бутылок, а потом ещё и спрашивает, что со мной! Лучше скажи, что с тобой такое...
- Пистолет? - последний вопрос Полковник демонстративно проигнорировал. - А... это я руку набиваю. Глянь-ка!
Судя по всему, в разгаре нелёгкого труда по опустошению винного погреба Денис вдохновился старинной забавой пушкинского Сильвио, графа Монте-Кристо и Коровьева. Но то ли за неимением в доме игральных карт, то ли по широте славянской натуры мишенью ему служила карта географическая - здоровая, из тех, что в школах на всю ширину доски. Будучи верен себе, Полковник как законопослушный гражданин и истинный патриот заполнял следами от пуль контур Соединённых Штатов. Не очень кучно, правда: отдельные шальные отверстия решетили гигантскими кратерами пески мексиканских пустынь и даже плавали среди островов Тихого океана. Но это, конечно, оттого, что Полковник бахал вслепую, не целясь и глядя в другую сторону. Ещё три таких погреба надо уничтожить, чтобы он начал мазать!
- Может быть, объяснишь всё-таки? - Лас уже почти успокоился, только изредка кидал украдкой тревожные взгляды на ствол.
- Тебе как, сначала?
Голос Полковника обрёл почти трезвую твёрдость.
- Желательно.
- Ну, слушай. Вначале земля была безвидна и пуста. Зачем начала остывать. Потом на ней появились амёбы и динозавры...
- Повторяешься, - усмехнулся Лас. - Я уже это где-то читал.
- Ага, это я логи чата просматривал, прежде чем Наталье отправить...
- Так Сергей правду говорит? Это действительно она просила?
- Она, она...
Полковник рухнул прямо на шкуры и потянул за собой Ласа:
- Садись и слушай. А ещё лучше - ложись. Стоя такие вещи слушать нельзя - чревато сотрясением мозга при падении в обморок...
Мутный взгляд яснел с каждой секундой.
- Это что, тот самый шизоидный Проект? - разочарованно перебил Лас уже на второй минуте рассказа.
Нет, кажется, он слишком рано расслабился...
- Он самый. Да не хмыкай ты! Это всё очень серьёзно, понимаешь? Я только здесь подробности узнал, иначе бы остался в России...
Короче, из всего бреда, который пришлось выслушать Ласу в этот вечер, осмыслить он смог лишь одно: Полковник собирается нелегально посетить Россию. И очень рассчитывает на то, что Лас составит ему компанию!
Оказывается, он за это время не только уничтожил на полтора миллиона баксов напитков и основательно испортил выстрелами бревенчатые стены своей "хижины". Сложный маршрут с заметанием следов, с двойной сменой фальшивых паспортов в Аргентине и Гонконге им не только продуман до малейших деталей, но уже подготовлен надёжными людьми.
Теперь всё сводится к одному: "Ты со мной или мычащая утка"?
Что тут ответишь?
Всё сводится к тому, что он всё-таки не сумасшедший. Эту версию не надо было бы сбрасывать со счетов, если бы не странный звонок Сергея. Что же получается - они оба того? Как говорилось в культовом советском мультфильме, вместе болеют только гриппом, а с ума сходят поодиночке. Да и грипп по телефону через океан как бы не передаётся.
Нет, сомневаться не приходится: это действительно ни что иное, как крутой прикол! Удовлетворённая улыбка, наконец, заиграла на широком лице Ласа. Похоже, первое апреля в этом году начинаем отмечать заранее! Наташа тут, конечно, ни при чём, а Сергей подыграл...
В это логичное и успокаивающее объяснение не вписывалась только одна деталь: пустая бутылка "Алисовки". Не мог Полковник ради продвинутого розыгрыша взять и надругаться над реликвией! Вылакать драгоценную влагу, так много значащую для него и для всех американских миелофоновцев, словно какое-то ординарное пойло... Но где доказательства, что бутылка та самая, а не дубликат? Конечно! Всё ясно, как солнечный луч сквозь бокал белого вина...
Что же, подыграем! Лас обожает хорошие розыгрыши. Правда, у такого безбашенного товарища, как Денис, неизвестно, как далеко они зайти могут. Понятно, что не до России - но если действительно до Гонконга? Это всё же не шуточки. Особенно теперь. Он хоть телевизор смотрел, знает, что в мире творится?
Воззвать к его совести, напомнить, что у него, Ласа, здесь семья? Он прекрасно понимал, что заявив это, рискует получить в глаз без предупреждения. И заслуженно. Разве можно говорить такое Полковнику, у которого семья там? Денис всегда считал их своей семьёй, не особенно интересуясь тем, что думает на этот счёт Наташа.
Стоп, а может быть, это всё-таки не прикол? Что если Денис решил, наконец, осуществить свой план - вернуться за Алесей и вывезти её в Штаты? И отлично зная, что Лас ни за что не стал бы в нём участвовать, придумал такой хитрый способ его заманить. Историю, конечно, можно было бы сочинить и правдоподобней - но именно в этом коварство замысла...
Да нет, бред! Ласу даже стыдно стало, что он мог, хотя бы на мгновение, подумать так о Полковнике. Не способен он на такую подлянку. Совсем, что ли, ссучился в этой Америке?
- Ну что, едешь?
- А куда я денусь? - обречённым тоном произнёс Лас, пряча усмешку в прикрытых глазах.
- Замечательно! - Полковник поднялся со шкуры и вытянул руку с пистолетом, почти не целясь:
- В Москву! В Москву! В Москву!
Выстрел раздался одновременно с последним словом. Пулевое отверстие легло точно в том месте, где был кружок с надписью "Moscow". У Полковника были меткий взгляд и твёрдая рука.
А почему "были"? Они и сейчас такие.
- И зачем же так пугаться? - поинтересовался Булычёв, помогая Алесе выбраться.
- Но как же? Вы ведь... это...
Игорь Всеволодович улыбался одними глазами. Спокойное, слегка ироничное лицо - точно такой же, как в последние годы жизни. Разве что заметно помолодел.
- Ну, "это", и что с того? Все мы когда-нибудь "это". Помнишь: "Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем"?
Алеся машинально вытирала глину с колен. Происходящее осмыслению не поддавалось.
- Погодите... а кого же тогда похоронили?
Уголки губ запутались в густой белой бороде, взгляд приобрёл какую-то пародийную важность и торжественность. Если бы заменить космохроносамурайские доспехи на какой-нибудь более подобающий сану мага балахон, он был бы сейчас не слабо похож на Гендальфа. Уже белого. Алесе это имя, правда, ни о чём не говорило: из вражеской антироссийской литературы она только Булычёва и читала.
- Меня и похоронили. То бишь, похоронят... для моего субъективного времени. Когда-то. Отправят тело в тот самый момент, из которого меня в будущее эвакуировали. Что же тут непонятного? Это ты с родителями для крокров персонального интереса не представляешь, только твои потомки. А я лицо явно осведомлённое, и когда бы они поняли, что наш хронопоток больше не под контролем МИВа... В общем, перед тем как канал окончательно дестабилизировался, отплыл товарищ Можейко в пожизненную эмиграцию. И сразу же прах на родину вернули. Рекорд! Впрочем, этот трюк не со мной первым проделывали.
Вдруг - словно тень легла. Лицо мрачнее окружающих сумерек, уже перешедших за ту грань, где они называются просто темнотой. Алесе причина понятна. Там, в будущем, он уже смирился с фактом смерти всех его родных и близких. А теперь оказаться с ними в одном пространстве-времени и не иметь возможности встретиться... едва ли они в курсе... Алеська даже представить себя в такой ситуации не пытается.
Но почему именно он? И что теперь будет?
- Дату "улёта" специально выбрал знаковую, чтобы "проектные" усекли, что к чему. А перед этим начали повесть в "Пионерке" печатать, "Алиса и Алисия". Там вообще всё открытым текстом... Но в МИВе мне сказали, что истолковано было с точностью до наоборот. В хорошее всегда с трудом верится. Сам такой...
- Игорь Всеволодович, - перебила Алеся, - а что с ними?
Огненные иглы по-прежнему вырастали из холодной глинистой земли мощными пучками света, который, однако, рассеиваивался у самого основания несостоявшихся колонн. Впрессованные в них фигуры спецназовцев казались неподвижно застывшими, заспиртоваными в циклопических пробирках. Но вглядевшись сквозь невидимое стекло, застилаемого пеленой уже всерьёз зарядившего дождя, можно было заметить, как они непрестанно плавятся и оплывают по стенкам, восстанавливаясь в то же мгновение. Эта трудноуловимая зыбь, прерывность, казалась то заторможенными механическими движениями пленников, то просто оптическим искажением.
- Да ерунда. Обычное силовое поле плюс портативный экран обратного времени. Для психики совершенно безвредно, а память о последних прожитых часах уйдёт бесследно. Вместе с самими часами.
- Экран? А я по Алискиным рассказам представляла его очень большим...
- Правильно представляла, - усмехнулся Булычёв. - Я ведь не из её времени прибыл, десятью годами позже. Алиса у нас уже студентка-дипломница. Мы с ней, кстати, виделись совсем недавно. На Крину вылетала к старым друзьям... не уймётся никак, вздорная девчонка, - он неожиданно умолк, поднял глаза к складкам подозрительно нависших свинцовых туч. - На Крину... А откуда она это знала тогда, в тринадцать лет? И в "Алисии" темпоральное смещение на этот промежуток... Но это уж я точно сам придумал! Или мне так казалось, что сам?
- Значит, - голос Алеськи срывался от волнения, - всё будет хорошо, да? Алиса вернётся?
Булычёв окинул её серьёзным взглядом, покачал головой.
- Вернулась, - сказал он с многозначительной интонацией. - В моём прошлом. Я с ней и здесь виделся - в шестдесят восьмом, потом ещё спустя лет пятнадцать. То есть, это для меня пятнадцать - для неё всего несколько месяцев прошло... хотя и за них она умудрилась влезть в очередное приключение.
- Конечно! - вновь перебила девочка, несколько невежливо, но радостно. - Мама сразу сказала, что Алиса была вашим соавтором.
- Угу. А ты на неё и впрямь очень похожа! В смысле, на Алису. Хотя на маму, конечно, тоже. Даже странно - они ведь настолько разные... Кстати, с Алисой и с тобой я познакомился где-то в одном возрасте. Но теперь сходства больше.
- А я помню! На посадке Аллеи... Ой, смотрите!
Игорь Всеволодович оглянулся - и несколько секунд растерянно моргал, не веря глазам. "Колба", в которой только что находился Тульин, была пуста!
Не сразу догадался он опустить вгляд, чтобы рассмотреть в ней сидящего на земле голенького мальчика лет четырёх... да нет, двух от силы...
- Чёрт!
Он схватился за свой "бластер", вскинул его. Разноцветные кольца в спектральном порядке быстро заскользили по световому цилиндру одновременно сверху и снизу, меняя окраску при встрече.
- Что случилось? - испуганно спросила Алеся.
- Да понимаешь, я его последнего накрыл и, видно, задел тумблер. Получилось, что внутри колпака время вспять пошло с ускорением.
Светящийся стакан уже принял прежний вид. Мальчику было не больше года.
- А что теперь?
- Да что? Теперь уже ничего не сделаешь. Как это ты ещё успела заметить! Через несколько секунд он бы вообще исчез...
- Вот тебе и петух с Гераклом!
- Нет худа без добра, - пробормотал Игорь Всеволодович. - Если нас продолжают преследовать булычёвские сюжеты, значит, мы пока ещё в правильном хронопотоке.
Алеся подошла к колпаку как можно ближе, чувствуя непреодолимое сопротивление силового поля уже за пять шагов. А ближе, чем на два шага вообще не подпустило. Присела на корточки, разглядывая ребёнка.
- Ему не холодно?
- Сейчас - нет. Сейчас им всем никак.
Булычёв сковырнул один из шипов на перчатке. На сломе появилась бледно-жёлтая капля, которая тут же начала расти и застывать, превращаясь в большой платок. Материал похож на тот, из которого был сделан Алискин комбинезон. С терморегуляцией. Алеся знает, экспериментировала.
- Подержи.
Щелчок - и огненный столп погас. Игорь Всеволодович подхватил младенца, Алеся неумело, но заботливо укутала его платком, взяла на руки.
- Уходим, пока нас не засекли, - Булычёв провёл "бластером" вдоль оставшихся четырёх колпаков, гася их поочерёдно. Оттаявшие спецназовцы растерянно озирались по сторонам, не в силах понять, где они и как здесь оказались. Замешательство их не могли скрыть даже чёрные маски с прорезями. Но Булычёва с Алесей они уже не видели: силовое поле окружило их, скрыв от человеческих глаз.
Алеся крепко прижимала к себе ребёнка, инстинктивно стараясь укрыть его от дождя, струи которого разбивались о несуществующее стекло всего лишь сантиметрах в десяти от её лица. Влажный воздух, был, казалось, пропитан весенним дождевым запахом, и девочка не могла свыкнуться с тем, что ни одна капля не проходит сквозь поле.
Игорь Всеволодович закинул "бластер" за спину, потянулся к ребёнку:
- Давай я понесу.
- Ничего, мне не тяжело, - сказала Алеся. Мальчик мирно спал, и она боялась его разбудить. От Тульина, Профессора, срывавшего на ней свою злость, подвергавшего моральному давлению и унижениям, вслепую палившего ей вслед из пистолета, в нём ничего не осталось. Просто беззащитное существо, нуждающееся в заботе и опеке так отчётливо, что в Алеське моментально проснулся материнский инстинкт. Маленькой она пару раз заказывала на день рожденья братика, а дарили почему-то мягкие игрушки. Теперь вот, пожалуйста, подарок доставлен, пусть и с запозданием! И в самый, прямо скажем, неподходящий момент.
- Так вот, - говорил Булычёв, ускоряя шаг в сторону безлюдного пустыря, - насчёт того, вернётся ли Алиса. Мы сейчас в очень интересной ситуации. В настоящее время шансы вернуть историю в правильное русло составляют две десятые. Это, конечно, больше нуля. Но всё равно - русская рулетка.
- Постойте, - перебила Алеся. - Ведь Алисино письмо дошло, не так ли? Разве не поэтому вы здесь?
- В моём прошлом - дошло. В нашем с тобой будщем - один к пяти. А почему я здесь...
Знаешь, Алеся, я полжизни сотрудничал с МИВом. Из них большую часть - в связи с Проектом. Конечно же и там, в будущем, я продолжил заниматься тем же. Ну, не только Проектом - я ведь всё-таки историк. Сколько раз в древней Бирме бывал, так с ходу и не скажу...
- А что-нибудь новое написали? - полюбопытствовала Алеся. Хотя ей-то что - она и из старого читала лишь ничтожную часть.
- Про Алису - нет, - резко и с заметным раздражением ответил Булычёв. - Зато дописал "Реку Хронос". Хотел даже рукописи сюда передать, чтобы опубликовали, но МИВ не разрешил - много реальной информации из будущего туда просочилось. Хрононебезопасной. А вот продолжение "Подземелья ведьм" у меня так и не пошло. И "Любимец" тоже. "Стареем!..." А, ты, наверное, не помнишь этого мультика.
- Не помню, - призналась Алеся, осторожно перекладывая ребёнка на другую руку.
- Что касается Проекта, то и десять лет спустя после Алисиного возвращения работа у временщиков ещё оставалась. Слишком много хвостов надо было подтянуть, много дыр залатать... И вот, дежурю я на пульте и вижу, как сходящиеся-расходящиеся форманты хронопотоков вдруг пересекаются все в одной точке. В ближайшие несколько минут можно канал открыть! Слабый, затухающий - но канал...
- Это моё письмо?
- Да. Те самые ноль две. Которые под прессингом контрпроектного противодействия моментально начинают стремиться к нулю без двух.
- И ничего нельзя было сделать?
- С той стороны ничего. Всё, что можно было, я сделал. То, что сделал бы на моём месте каждый из них. Экипировался тем, что под рукой было - и в тоннель. Не бросать же тебя одну?
- Так что...
- Так что канала больше нет. Ничего, будем вместе пытаться его возобновить - теперь в твоём распоряжении как-никак сам координатор Проекта!
Алеся задумалась, даже мальчика слегка опустила. Булычёв хотел забрать - не дала. Хотя руки затекли.
- Всё равно не понимаю! Если канал закрылся, значит, у нас ничего не получилось?
- Это у тебя не получилось, - возразил Игорь Всеволодович. - У вас с мамой, Алисой, "проектными"... Когда меня здесь не было. А теперь, когда в систему добавлен новый элемент, может и получиться. Или...
- Или что? - спросила Алеся, не понимая, почему Булычёв вдруг остановился.
- Или не получиться. А ты что подумала?... Всё, привал! Разбиваем лагерь.
Алеся замотала головой:
- Какой ещё привал? Если Алисе всё ещё грозит опасность, мы должны её найти! Немедленно!
- Должны, согласен. А как - ты знаешь?
- Нет.
- Вот и я не знаю. Сядем, обсудим. Всё же лучше чем на ходу?
Тихое жужжание внутри булычёвских доспехов усилилось. Окружавшая их оболочка выросла до размеров небольшого купола. Правильная полусфера, судя по огибающим её потокам ливня. Они словно в воздушном пузыре среди разбушевавшейся водной стихии, только очень прочном.
- Нас же могут увидеть! То есть, не нас, а...- Алеся, не находя слов обвела вокруг рукой.
- Не могут, - сказал Булычёв, отламывая шипы от скафандра. - Поле обёрнуто ещё одной оболочкой, на которую проецируется соответствующая картинка. Со стороны кажется, что дождь идёт так, как положено, и ничего внутри нет. А если кто-то захочет пройти прямо через нашу "палатку", то нас автоматически перебросит на несколько минут вперёд. То есть, когда он будет проходить, нас здесь действительно не будут. Единственное что - могут засечь утечку энергии, которую тянет мой генератор. Но не запеленгуют - не та техника. Разве что сами крокры...
- А крокры поле не отключат? Птица с Навсикаи могла...
Булычёв, как фокусник, манипулировал гелевыми протоформами, содавая, словно из водуха, прозрачную, почти невидимую мебель - парящую в воздухе столешницу, на которую уложили малыша, мягкие кресла-трансформеры... Алесин вопрос загнал его в тупик. В смысле, стопроцентного ответа у него не было. А врать не хотелось.
- Не знаю. Но здесь и защита на порядок выше, да и крокры вовсе не всесильны. Если придумаем укрытие надёжней - заночуем там.
- Какое "заночуем"! Алису спасать надо!
- Надо, надо... Но утро вечера мудренее. Э, дорогая, - он провёл кончиками пальцев по Алеськиному лбу, - да ты же вся горишь!
- Может быть, - нехотя согласилась Алеся, впервые за весь день почувствовав, что давно уже носит в себе нечеловеческую усталость. - Больше часа босиком по ледяной воде в подвале хлюпала.
- Значит, будем лечиться! Для начала надень этот браслет.
Ремешок вызвал в памяти ремешки злополучных Алискиных сандалий - на ощупь очень похоже. Весь утыкан блестяшими кристалликами, которые тут же, едва Алеся стянула его на запястье, заискрились уже знакомым ей голубым мерцанием. И почти одновременно по всему телу (или вокруг него?) разлилась волна приятной теплоты.
- Гииперселенит? - со знанием дела осведомилась девочка.
- Ага. Синтетический, конечно, - у Булычёва в руках появился невесомый стаканчик, какие-то тюбики-бутылочки на краю стола. - Сейчас горячего молока с мёдом напьёшься. И не кривись! Его, кстати, тоже чем-то покормить надо, - он кивнул в сторону ребёнка, который, словно почувствовав внимание к своей персоне, что-то забормотал во сне, заворочался, пытаясь раскрыться. Игорь Всеволодович подхвавтил его на руки, начал укачивать. - Мы ещё вовремя спохватились. Имели бы сейчас на руках грудничка двухмесячного... Как его хоть зовут-то?
- Понятия не имею. Он представился как "господин профессор". Фамилию я только от Сони узнала.
- Ну, до профессора ему теперь далеко... Если бы не твоя температура, сейчас отнесли бы в ближайший Дом малютки...
- Вы что?! - кристаллики на Алесином браслете так и вспыхнули алым пламенем. А уж взгляд... всё слилось в нём - недоумение, обида, неловкость за Булычёва, переходящая в снисходительное сочувствие: седой дедушка, а такие глупости говорит. И всё это пронизано неподдельной мягкостью и теплотой, за которыми, однако, невозможно не разглядеть силы и напора. Алисин взгляд. И Наташин тоже. А ещё так в киноверсии "Трёх толстяков" Суок - юная Лина Бракните - втолковывала доктору Гаспару, что "всё будет хорошо": "Вы же учёный! Как вы не понимаете?"
- Игорь Всеволодович, это даже не обсуждается! Мы не должны его бросать.
Булычёв внимательно посмотрел на Алеську и не смог сдержать смех:
- Чудненько! Значит, на ночь глядя, с температурой, с малышом идём выручать Алису? Как скажете, ваше высочество.
- "Высочество" не я, а Алиса, - ответила Алеся без тени улыбки. - А вашей иронии я вообще не понимаю. Гляньте, как он на вас смотрит! - мальчик уже совсем проснулся и начал на руках у Игоря Всеволодовича лепетать о чём-то глобальном. - И вы хотите его на кого-то спихнуть?
- Алеся, ты просто чудо! Интересно, это Алиска так на тебя повлияла или ты по жизни такая?
- Будете издеваться, я сейчас повернусь и уйду! - девочка вскочила с кресла. Слёзы заблестели у неё на глазах.
- Всё-всё, - Булычёв предупредительно выставил вперёд ладони. - Извини. Всё хорошо, никого никуда не отдаём.
- Вы бы лучше действительно его покормили! Дайте, я сама.
- Дам. Только ты своё молоко сперва допей. Остыло уже.
Дождь, бесшумно изменявший свою траекторию, встречаясь с куполом, казался нереальным. За бесконечными рядами его нитей, протянутых, словно в ткацком станке, уходил за грань сущего весь этот неправильный и враждебный мир. Невидимый ему их домик без стен стал вдруг для Алеси воплощением уюта. Жаль, что уют этот ненадолго... много дел впереди. Но сил набраться и правда надо.
- Игорь Всеволодович, - начала Алеся, подавляя зевоту, - скажите, пожалуйста... Я Алисе, конечно, верю... но вы ведь всё-таки свой человек...
- Свой человек в будущем? - усмехнулся Булычёв.
- Вот именно. Там в самом деле всё так замечательно, как выглядит по Алискиным рассказам. На ваш взгляд?
- Ну, не знаю, что именно тебе Алиса рассказывала, но приукрашивать она уж точно не будет. Да, замечательно. До неправдоподобия. До дискомфорта, я сказал бы. Жить в утопии - к этому трудно привыкнуть. Все эти технические навороты быстро начинаешь воспринимать как должное, а вот людей, их взаимоотношения... Я-то привык, но сам таким, как они, конечно, не стал. Для этого надо там родиться и вырасти. Но это действительно мир, в котором хочется жить и работать. А уж вернуться из него в нашу действительность - сущий кошмар.
- Вот это мне и непонятно, - вздохнула Алеся. - Вы говорите, люди другие. Алиса по их меркам действительно "самая обыкновенная"? Я не об уме и не о физических данных...
Булычёв понимающе кивнул.
- Насчёт "самой обыкновенной" она, понятное дело, скромничает. Но всё-таки скорее да, чем нет.
- Странно всё это. Я понимаю, что условия жизни могут влиять на человеческую психологию - но так радикально, в лучшую сторону и за такой короткий промежуток? От Алисы, я, конечно, всё это слышала - что доктрина "нового мышления", сформулированная в середине восьмидесятых, стала в их истории краеугольным камнем международных отношений, что перед угрозой энергетической катастрофы, необходимостью найти альтернативу иссякающим мировым запасам нефти все страны объединили свои научно-технические ресурсы, убедившись, что в одиночку проблему не решить. Что финансовые потоки постепенно перенаправились от военно-промышленного комплекса в эти разработки, "инвестиции в будущие", не приносящие скорых дивидендов. Что ВПК в этих условиях практически сошёл на нет уже к концу тысячелетия, что военные конфликты в "горячих точках" у нас искусственно раздувались политиками для его развития и передела влияния в "нефтяных" районах, а в настоящей истории они элементарно мирно регулировались в зародыше. Что объективных предпосылок для социальной катастрофы в странах бывшего СССР тоже не было. Что в концепции "инвестиций в будущее" приоритетными задачами стали наука и образование...
Неужели этот "третий путь" так сильно изменил людей? Или вступление Земли в Конфедерацию, контакт с другими мирами? Всё равно не верится! Что-то здесь не так, Алиса чего-то не договаривает...
- Не договаривает, - снова кивнул Игорь Всеволодович. - Но не потому, что хочет что-то скрыть. У каждой цивилизации есть свои табу, есть вещи, о которых не принято говорить. Просто потому, что такие разговоры причиняют боль. Предельную боль, Алеся...
Он замолчал, и долго, не мигая, смотрел на собеседницу. Эта забавная простуженная девчушка, которую и подростком-то ещё не назовёшь даже с натяжкой, оказалась в состоянии ухватить суть. Не по годам умна, а главное, чутка. Её-то Алиса почему удивляет? Она сама с такими рассуждениями - отблеск будущего! Понятно, что предок, понятно, что неделя общения с Алисой принесла свои плоды, и всё же...
- И потом. "На Земле будет жить пять миллиардов исключительных, знаменитых, одарённых людей". Всего лишь пять миллиардов? Через сто пятьдесят лет! Пусть даже и через сто - но с нашей-то демографической динамикой? А в Фильме Москва какая малолюдная, и космопорт тоже! Я Алиску спросила - говорит, что так и есть. А подробностей от неё видно, что не добьюсь.
- И как ты себе это объяснила?
- В том-то и дело, что не знаю! Насчёт мировой войны Алиса чётко говорит, что её не было. Не будет же она врать? Колонизировали другие планеты? Так по её же рассказом выходит, что астроперевозки у них ещё не настолько развиты, чтобы люди миллиардами улетали...
Обделённый вниманием малыш вдруг расплакался. Алеся метнулась к нему, начала ласкать, успокаивать.
- А вот, кстати, ещё... Алиса как-то сказала, что мечтает стать матерью. Вроде ничего особенного, но вы бы слышали, каким тоном это прозвучало! Словно речь о какой-то несбыточной мечте. В лотерее джекпот сорвать или стать премьер-министром. Я тогда подумала: может быть, им не разрешают иметь детей. Или средства не позволяют.
- И всё-таки ты ребёнок! - улыбнулся Игорь Всеволодович. - При всей твоей сообразительности... Нет, конечно. Всё гораздо проще. И печальнее. Хочешь, я как писатель угадаю, при каких обстоятельствах это было сказано? Наверняка вы стояли около многолюдной детской площадки, где резвилась малышня. Алиска так и прикипела к ним взглядом, и взгляд был таким, какого раньше ты у неё никогда не видела. Ты недоумённо дёргала её за рукав, а она не могла оторваться от этого зрелища, застыла как вкопанная, совсем забыла, куда вы шли...
- Всё именно так и было! - воскликнула изумлённая Алеся. - Только возле детского садика. Там как раз несколько групп гуляло.
- Вот видишь, у тебя есть все данные. Остаётся только паззл собрать.
- Так не собирается ведь! Хотя вот ещё: Алиса говорит, что я её прабабушка. Но по времени получается скорее четыре поколения, чем три...
- Алеся, разгадка на поверхности. Честное слово. Сама всё поймёшь - если не сейчас, то позже. Да, мир Алисы - это общество, где ценится человеческая жизнь и индивидуальность, где за лесом не теряются деревья, где законы служат человеку, а не политическим системам и даже не "народонаселению". Где фраза "Дети - наше будущее" является общепланетным кредо, а не девальвированным и затёртым от употребления пропагандистским штампом. Но цена за этот рай оказалась весьма тяжёлой.
Когда я дежурил на станции времени и будущего ещё в глаза не видел, то не знал, чему больше удивляться - необычайной взрослости Алиски - четырёхлетней, а позже тринадцатилетней - или тому, что взрослые временщики-хронавты во многом остаются детьми. В лучшем смысле этого слова. Открытые, непосредственные... Меня это, впрочем, особо не настораживало - есть и в нашем времени вундеркинды, встречаются и у нас чудаки. И только оказавшись там, я понял, что и то, и другое у них норма.
Можно ли было прийти к ней другим, мягким путём? Думаю, что да. Но столетиями позже.
Э, да ты спишь?
Алеся действительно спала, свернувшись калачиком в прозрачном кресле, подстроившемся своими контурами под её - совсем Алискину! - позу. Зато выспавшийся юный Тульин вполне освоился на булычёвских коленях и начал исследование его бороды, бесцеремонно запустив туда пятерню. "Обзавёлся на старости лет детским садом! - усмехнулся Игорь Всеволодович. - Да уж, "приключение". Таки стал участником!"
Он вспомнил загадочную фразу из рассказа одного "проектчика". Рассказец сей не обладал художественными достоинствами, зато повествовал обо всём на редкость правдиво - просто на грани фола. Оказалось, что и об его участии там не для красного словца было сказано. "Информация", а не "призма"...
Но Алиса-то! Какая хронобезопаска, а? Ладно тогда, в прошлом, ни намёком не обмолвилась - но в будущем что ей мешало сказать: готовься, мол, Белый Рыцарь... Опасности ведь уже никакой не было! Или была?
Вот ужо вернётся он, встретит её с Крины!
Если вернётся...
Это казалось продолжением кошмара.
В реальность Алису вернул напряжённый, сфокусированный взгляд, ползущий из необозримой глубины за гранью, в которую свернулась для неё Вселенная. Таяло, растворялось сонное оцепенение, озноб пробирал по голой спине и сводил лопатки так, что внешний мир, от которого Алиса была отгорожена расколовшейся скорлупой, казалось, полностью проходил сквозь неё. На ней по-прежнему неуклюжий сарафан Наташиной героини. В этом клубке бредовых обрывков и эпизодов, который продолжает бешенно пульсировать в черепной коробке, с каждым ударом в виски вновь отбрасывая за зыбкую границу сна и реальности, что-то было на самом деле. Но отделить зёрна от плевел пока не удавалось, как не удавалось окончательно выбраться из паутины забытья.
Глаз этих там, впрочем, не было. Но было это лицо.
Лицо, десятки раз на день встречающее тебя с газетных полос, телеэкранов и бигбордов. Именно это лицо использовал Монокосм в её очередном кошмаре, так соблазнительно похожем на правду.
Лицо Александра Лукашина-Романова, Императора Российского и всего Свободного Союза, Вселенского Катехона. Не отретушированное, как на плакатах, с глубокими морщинами у глаз, которые обострённому восприятию Алисы в первые секунды пробуждения - возвращения из провала - показались корой сухого дерева. Даже не сухого... утонувшего в хрустальном горном потоке, окаменевшего за долгие годы пребымания в ледяном водовороте. Именно таким был взгляд, струящийся от этих полумёртвых морщин - прозрачным, стремительным, ледяным...
- Это... правда, вы?
Тихий голос застал императора врасплох. Взгляд стал мягче.
- Я, наверное. Если ты меня имеешь в виду. Какая глубокая экзистенциальная постановка вопроса! - здесь полагалось усмехнуться, но император этого не сделал. - А ты что, действительно, Алиса Селезнёва? Та самая, из будущего? - Алиса попыталась кивнуть, однако задеревеневшая шея позволила изобразить лишь нечто похожее на нервный тик. - И тоже царственная особа? Бред какой-то...
- Наверное, - сказала Алиса, всё еще с трудом ворочая языком. - Мне на какое-то время самой показалось, что я - бред.
- Да не ты бред! - безжизненно лежавшая рука взметнулась плетью, и кисть, неправдоподобно маленькая для мужчины такой комплекции, к тому же боевого офицера, заметушилась испуганным зайчонком, который тщетно хочет остаться незамеченным на тёмно-синем бархате императорского халата. - Не только ты. Вообще, вся ситуация...
- Где мы? Почему я здесь? С вами?
- А... ххм... не знаю, короче. Одно только понятно, что по твоей милости.
- Это как? - удивилась Алиса.
Император устало вздохнул, встал с кресла, с силой облокотившись на массивную спинку. Замер на некоторое время, как-то странно обтекая Алису водянистым взглядом, затем быстро подошёл к большому оконному проёму. Сквозь неплотно сомкнутые створки блестящих горизонтальных жалюзи сочился дневной свет. Но Алису это не вводило в заблуждение. Отлично натренированный вестибулярный аппарат подсказывал ей, что они находятся глубоко под землёй, гораздо ниже среднего уровня пролегания линий московского метрополитена. А за этими жалюзями (как принято склонять в двадцать втором веке) - глухая стена и лампы дневного света. Иллюзия окна, необходимая для комфорта, для психологической разгрузки. У них на космических кораблях тоже создаются условия, максимально приближенные к земным. Только солнечный свет имитируется куда правдоподобней.
В это несуществующее окно и уставился Алисин сокамерник. Пристально вглядываясь в виртуальную даль, не оборачивая голову в сторону девочки, словно и не с ней разговаривал, лишь глаз слегка косил в его сторону, и медальный профиль, плоским силуэтом повисший в складках хмурого света, казался античной театральной маской.
Казался - или был?
- Знаешь анекдот: "С целью выявлению дублирующих структур в министерствах и ведомствах создано специальное Антибюрократическое Управление. Для большей надежности - целых два"... Вот так с тобой и получилось. Вначале с кем-то там перепутали, потом, когда разобрались, долго не могли найти - все друг на друга поспихивали. А мне в итоге какие-то претензии. От этих. Почему не проконтролировал... При чём здесь вообще я? Я глава государства и киднеппингом не занимаюсь. И об операции этой ни сном ни духом.
- Вы говорите, "разобрались", - сердце заколотилось быстро-быстро. - Значит, Алесю поймали? Что с ней?
- Понятия, не имею, - отмахнулся император. - Говорю же, я вообще не при делах! Да они сами это прекрасно знают. Но упёрлись... "Для вашей же безопасности вашему величеству благоразумнее некоторое время оставаться здесь". Во новость! Потом тебя доставили... без сознания. И понимай как знаешь - то ли я тебя сторожу, то ли ты меня. Вернее всего, конечно, нас обоих. Охрана - оприч..., ну, в общем, из такого подразделения, в объяснения с которым не подашься. Самое смешное, что формально они подчиняются исключительно и непосредственно мне. На самом деле это не совсем так... мягко говоря. А сейчас у них легенда, что я - это один из моих двойников. И прежде, чем я попытаюсь посеять в этом их сомнение... Нет уж, увольте!
Он надолго умолк. Молчала и Алиса. Мысли бегали по кругу. В самом деле, почему их заперли вдвоём с императором? Почему рассказали ему, кто она такая? Логика крокров всегда была такой тривиальной и предсказуемой. Но похоже, за эти сорок лет они значительно эволюционировали...
- И ничего-то вы не знаете, вас послушать, - недоверчиво начала Алиса. - И о студии "Настоящее кино" тоже, наверное, не слыхали, и кто ей руководит...
- Знал. Но подумай сама - разумно ли рубить гидре одну голову? Органы просто взяли её под свой контроль, начали выявлять клиентуру, другие узлы этой сети...
- Ага, а пока снимаются новые фильмы.
- Да, новые фильмы. Где при съёмке теперь гибнут только всякие отбросы общества. А раньше было не так... То есть ты, конечно, исключение... Я же говорил - произошла серия нелепых, досадных накладок. А я вообще обо всём узнал постфактум.
- И о том спецзаказе, для которого меня привезли, тоже понятия не имели?
Отвечать императора никто не заставлял. Тем более, никто не заставлял отвечать правду. Но вызов, брошенный этим ребёнком, был настолько смел и дерзок, что гордость не позволяла его отклонить.
- Смотря что ты имеешь в виду. О готовящейся провокации против катакомбников, конечно, знал. Технические подробности, включая участие в проекте этого Белякова - конечно, нет.
Алиса осторожно приподнялась с липкого кожаного дивана. Комната стала совсем маленькой, император у окна - совсем рядом. Она словно втягивала его в себя всей широтой и глубиной гневно распахнутых глаз.
- "Техническими подробностями" вы называете идею зарезать перед камерой ребёнка и приписать это своим врагам?!
Вопрос вынудил императора оторваться от окна, повернуться к Алисе, скрестить с ней взгляды. Побледнел, опалённый синим пламенем, но глаз не отвёл.
- Ну, - аккуратно протянул он, взвешивая, обкатывая языком каждое слово, - на кону государственные интересы и безопасность...
- И это, по-вашему, нормальная цена?!
- Ой, Алиса, только не надо этого! Сейчас Ивана Карамазова вспоминать начнёшь, о мировой гармонии и слезинке ребёнка... Тех, кто уходит из Омеласа... Да чушь это всё! Красивые слова, за которыми всегда стоит или откровенное враньё - необходимое, потому что человеческая популяция нуждается в красивых словах и мифах, - или беспросветная глупость людей, далёких от реальной жизни. Легко рассуждать в тепличных условиях о гуманизме, даже не задумываясь, какой ценой эти условия созданы и поддерживаются... Где уж нам снисходить до такой прозы в своём напыщенном самолюбовании! А в древности - знаешь, наверное - при строительстве городов как раз человеческие жертвы и приносились, закладывались в основания стен. Обычно именно детские. И каждый понимал цену, которой куплены мир и спокойствие. Каждый помнил, на чём стоит его дом. И это было честно.
Стратегически решение с компроматом-жертвоприношением - беспроигрышный вариант. Все бы глотки заткнуло и здесь, и за бугром. Конечно, по-хорошему надо было б использовать какого-нибудь дауна или калеку, которому всё равно полноценно не жить. Но это война, и перебирать средствами, а тем более руководствоваться гуманитарными соображениями не приходится. Тогда, в горах, бандиты, пытаясь уйти из деревни, гнали перед собой женщин и детей, прикрывались ими как живым щитом, тоже, типа, на жалость нашу давили. Ха! и рука не дрогнула. Потому что ребята мои уже знали, что на этой войне нет мирных жителей, что эти женщины, оставь их в живых, завтра будут взрывать собой наши дома, что эти детишки через пару лет возьмут в руки оружие. А не возьмут - свои же их и прикончат. У них всё на этом построено. "Народ"... Нет такого народа, Алиса! Есть звери, к которым неприменимы человеческие мерки... Так вот и с этими катакомбниками. Алиса, я знаю, что говорю. Все эти сектанты, религиозные группы - это не просто тусовки и политические пересуды за кружкой пива. Люди готовы идти за идею на верную смерть - а это страшнее, чем когда просто берут в руки оружие, рассчитывая на победу. Это потенциальная чума, которую завтра уже не остановишь. Поэтому приходится идти на превентивные меры сегодня - и даже на такие, которые мало кто поймёт и поддержит. Цель того стоит. Стабильность и счастье народа...
- Извините, - перебила Алиса, - а эти "катакомбники" - они разве не народ? Не ваши граждане?
- Конечно нет! - император даже удивился такой постановке вопроса. - Устремления народа лежат в том же русле, что и у государства. Иначе это не народ, а маргиналы. А в защиту прав всяких меньшинств пусть Америка играет. Это их традиционная фишка, а у нас свои. "Право" - вообще не наше, не православное понятие. Это их западный юридизм. А русский национальный уклад и русская ментальность знают лишь обязанности каждого перед всеми. И никто здесь не исключение. Я - так меньше всех. Право у меня одно - засучить рукава и делать своё дело под нестихающим лаем "борцов за права человека", полным животной ненависти и вражды.
Ты понимаешь, когда читаю их писанину о России, у меня всегда один и тот же вопрос возникает: что за страну вы, господа, описываете и как мне туда попасть? И кто над вами и надо мной так жестоко прикололся, сказав, что я этой страной правлю? Из-за занавеса кажется, что мы все тут построены и маршируем. Ага, как раз тот случай. Да нас уже через три нас года такой кризис ожидает! Когда нынешние старшекласники вступят во взрослую жизнь. Это неконтролируемое поколение. От школы сейчас глупо даже что-то здесь требовать. А что делать? Такую роскошь, как увеличение средств на образование, даже из идеологических соображений, мы по-прежнему не можем себе позволить. Не выдержит этого бюджет...
Алиса слушала его из вежливости. Ей становилось невыносимо скучно. Аргументы императора были для неё бесконечно далёкими и чуждыми, но вполне предсказуемыми. Она знала, что скажет он в следующую минуту, куда поведёт свою мысль. Всё это можно было ежедневно прочесть в газетах. В деталях повторялась сцена с Беляковым: напыщенный монолог, балансирующий между самооправданием и самолюбованием. Мастер порноиндустрии и самодержавный глава сверхдержавы оказались здесь неотличимы друг от друга.
(А ещё происходящее постоянно перекликалось с чем-то, прочитанным Алисой не так давно в рамках спецкурса по сетературе рубежа тысячелетий. Странная гуманитарная программа для школьников, специализирующихся по биологии. Алиса тогда над этим не задумывалась. А сейчас догадалась - метапроект...)
Миелофон у Императора, наверное, всё-таки был. Потому что стоило Алисе подумать о Режиссёре, он тут же ухватился за эту тему:
- Да ты ведь сама имела возможность убедиться, насколько расшатаны в моей стране моральные устои. Потребители, с позволения сказать, продукции "Настоящего кино" - представители государственно-финансовой элиты. Вот оно, тлетворное влияние Запада и его бездуховности! Что говорить о массах, если рыба гниёт с головы?
Тут Алиса уже не выдержала. Хотела промолчать, но не получилось.
- Действительно! Особенно когда оно властями и курируется. Всякие там высокогуманные идеологические спецзаказы... да и просто деньги качаются...
- Не хватало, чтобы государство ещё и финансировало эту мерзость! Пусть уж лучше наоборот. Копейка в бюджет. А деньги, как известно, не пахнут.
- От кого-то я это уже слышала не так давно, - ехидно поддела Алиса. - И даже по-латыни. А кстати, что с Режиссёром?
Последний вопрос настолько отличался по интонации от вызывающей насмешки, с которой она осаживала императора, нанося довольно меткие удары, что девочка сама испугалась своего голоса. Отметил это и её собеседник.
- Оно мне надо? У меня забот больше нет, что ли, интересоваться судьбой какого-то подонка!
Какими именно заботами отягощён император на этом замкнутом пространстве с фальшивыми окнами, Алиса так и не поняла.
- Знаете, - медленно начала она, стараясь оставаться спокойной, - я не удивляюсь, когда вы спокойно рассуждаете о превентивных мерах, о жертвах в фундаменте, о том, что не-народ должен платить своим существованием за счастье народа. Здесь я ко многому уже привыкла. Не могу понять одного: почему вы упорно считаете себя чем-то лучше Белякова?
Император снова окатил её холодом своего бесцветного взгляда. Лицо его оставалось спокойным, лишь слегка вздрогнули уголки губ.
- Алиса, я понимаю твой сарказм. Ты судишь по ходу борьбы, а цыплят по осени считают. Судить надо по результатам. Когда они будут.
- Я вообще не сужу, - сказала Алиса. - И не даю никаких имён. Просто называю вещи так, как они должны назывться. Понимаю, что у вас это не принято. Но я не местная, так что прошу меня простить.
- Иронизируй, иронизируй, - (Алиска-то ничуть не иронизировала. Но это было вне пределов понимания её собеседника). - Я могу лишь повторить то, что уже сказал...
- Ой, не надо! - взмолилась Алиса. - Я всё помню...
Но император её, как вы догадываетесь, не слушал.
- Мы с моим народом присягали на верность друг другу. И народу меня попрекнуть нечем. А то, что какие-то силы меня якобы попросту использовали... Вопрос ещё, кто кого. Ведь пока я не оказался здесь под замком, то считал, что контролирую ситуацию. И если, думал я, их интересы совпадают с моими, с общегосударственными - было бы глупо не идти в одной упряжке. И совершенно неважно, кто конкретно за всем этим стоит, чью именно поддержку я ощущал даже тогда, когда её оказывали неявно. Главное, что их действия на данном этапе объективно служат благу России. И будь они хоть масоны или действительно инопланетяне - какая разница?
- Это неважно, согласна, - сказала Алиса. - Но важно другое. Разве вас никогда не волновали вопросы: а каковы всё-таки их настоящие цели? И почему вообще они начали вас продвигать? Из-за ваших убеждений или по другой причине? И сами ваши убеждения, ваши цели и идеалы - откуда они у вас? Насколько они ваши?
Император неожиданно вскипел. Алисины слова его всё-таки задели. На смену ораторским эмоциям впервые пришли настоящие:
- Откуда? А это так трудно понять, да? Каждый человек хочет видеть свою страну сильной и процветающей. И глобалисты здесь, поверь, не исключение. Так что концепция Обустройства - это не навязанная кем-то идеология. Это чаяние каждого настоящего россиянина.
- Правильно! Потому что если разгрести ворох лозунгов и общих фраз, то окажется, что это просто слово, звук без реального семантического наполнения. И каждый понимает его по-своему.
- А я даже спорить с этим не буду! Пусть так. Да не "пусть", а так и есть. Главное, что это слово стало раздражителем, на который весь народ реагирует одинаково. Впервые за последние десятилетия.
Я ведь только став президентом, а затем и императором, понял: можно говорить о русской нации (в условиях сильной государственной власти), но не существует русского этноса. До сих пор. "Русский" - это идея. А на практике - "мы псковские", "а мы рязанские"... Самые большие патриоты России - это казаки. Которые-то как раз категорически не желают считать себя этническими русскими. И правильно, потому что "русский" - это "иван, не помнящий родства". Ассимилируются на чужбине быстрее других... Вот поэтому страна нуждается в подпорках, в каркасе вроде единой общенациональной идеи, обязательной идеологии, единственной религии, единственном языке обучения. Это не самодурство и не "средневековье", как тут вопят. Для России это жизненно необходимо, чтобы оставатьься единой страной, единым геополитическим пространством.
Конечно, Гэбист, надо отдать ему должное, планомерно укреплял вертикаль власти. Но слишком мало делал для того, чтобы укреплять её в сознании людей. Чтобы стало очевидным - иной альтенативы для России нет. Ну, горцы, конечно, террористическая карта... Потом этот беспроигрышный ход с монетизацией - искусственно создать проблемы, свалить их на региональные власти, настойчиво подталкивая народ к мысли о том, что федеративная система себя изжила, что страну спасёт унитарное устройство... И не рисковали ничем особо: можно ли всерьёз опасаться "старушечьего бунта"? Так ведь наперекосяк всё пошло из-за украинских событий. Апельсиновый вирус прошёлся. Вдруг о гражданской инициативе заговорили. У нас всегда всем всё было пофиг, кроме тех, кого касается непосредственно. А тут вдруг стало не пофиг! Результат - брожения в умах остановить уже не смогли. Через год - волнения вокруг вокруг реформы ЖКХ, ещё год спустя - "Марши несогласных". Цепная реакция, где последние звенья - баррикады, водомёты и "мошковгейт".
- Вам-то что на "мошковгейт" роптать? - голос Алисы стал мягок и вкрадчив. - Он ведь вас на трон и возвёл.
- Ой, девочка, только не надо, а? "Трон"... Уступить? Без проблем! Никто не знает, насколько на самом деле тяжела шапка Мономаха, кроме тех, кому суждено её носить. Сколько сил и здоровья я угробил... Никто ведь не увидит и не оценит, не поймёт, какую гору мне удалось сдвинуть - пусть даже с их помощью. Это надо прочувствовать на собственной шкуре. Легко сказать - "курс на национальное примирение и согласие". А как объединить под одними знаменами и хоругвями тех, кто молится на красный цвет и тех, кто его проклинает? Патриотический фронт оставался расколотым, а дореволюционное и советское наследие поляризованным в общественном сознании. Оно-то, кажется, простой тезис, на поверхности лежит: "Большевики спасли Россию, подкошенную реформами и добитую Февралём". И сменовеховцами (то бишь, скажем прямо, ЧК-ГПУ) ещё когда разработан в деталях. И русские всегда были восприимчивы к изящным и системным мифологемам, предпочитая историческим фактам их интерпретацию. На новую хронологию переходят сейчас легче, чем на летнее время (не говоря уж о старом календаре, к которому никак не можем вернуться из-за проблем с информационными системами)! Но как тяжело было внедрить в массы изрядно подзабытую идею преемственности царского и советского периодов, внушить людям в том и другом стане, что они не просто союзники в общей борьбе против заразы демократии и глобализма, но изначально и глубинно одно целое, однополчане, которым просто нечего делить. И другие подводные камни - снять столь же острую поляризованность московской и петербургской эпох, показать, что последняя отнюдь не тождественна прозападничеству, что её определяющие характеристики совсем другие... А ведь основная и самая тяжёлая задача - это не просто сконструировать непротиворечивую концепцию, дающую лёгкие ответы на все вопросы, но вооружить ею. И чтобы оружие это в равной мере пришлось под стать всем, на кого мы делали ставку - включая оставшихся не у дел активистов всевозможных патриотических фронтов и движений, лидеры которых срубили свою капусту и осели за бугром, повзрослевших бывших скинхедов и футбольных фанатов... А ещё сложней было заручиться вотумом доверия у неорганизованной и бурлящей массы работяг, быдла, которому нужны только стабильный уровень жизни и уверенность в завтрашнем дне. Ну, "сильная рука" ещё, так как другие стимулы к труду в нашей стране не срабатывают. И под этот коктейль социальной структуры подвести экономический базис криминализованного бизнеса... Согласись, это была геркулесова задача!
Алиса молча глядела на него, и в застывшей синеве её огромных глаз пылало нескрываемым удивление. А ещё - обида и стыд. А как ещё реагировать, когда твой собеседник - взрослый и, по-видимому, неглупый человек - не понимает простых вещей?
- И что же такого сложного было в том решении, которое вы приняли? Это как электрический ток - всегда идёт по пути наименьшего сопротивления. Сконсолидировать толпу перед лицом общего врага, причём объявить этим врагом практически весь мир, перевалить на него ответственность за все собственные беды и проблемы. Попросту сыграть на низменных инстинктах. И отгородиться ото всех стеной...
- Алиса, какие же вы все "умные"! - раздражённо перебил её император. - Да, мы взяли курс на автаркию - экономическую и культурно-идеологическую. Но это не самоцель. У России глобальная миссия. Наши ценности должны стать достоянием всего человечества. Альтернативой современному миропорядку, который стоит на пороге краха. Просто сегодня они неконкурентноспособны. Вот мы и вынуждены закапсулироваться, скрыться в раковину, обеспечить независимость от влияния "мирового сообщества", чтобы сохранить их хотя бы для себя. А потом донести обанкротившемуся миру. Русский дух, русскую идею. Диктатура, как и автаркия - это временнная мера. Сегодняшняя политическая система никем не мыслится как данная на века. Она лишь призвана окончательно консолидировать расколотый народ, цементировать его...
- Цементировать - это залить цементом? - невинно переспросила Алиса.
- Не смешно. Ты прекрасно понимаешь, о чём я.
- Честное слово, не понимаю! Вы можете спрогнозировать, какой будет завтрашняя Россия на выходе из этого вашего "переходного процесса"? Что за "русскую идею" вы собираетесь в итоге экспортировать миру?
- А вот Россия - это уже не средство, а цель. Юбер аллес. Банкир и то на инаугурации говорил: "Украина превыше всего". Ну, хорошо, не в том контексте он это говорил... Всё равно - им, значит, можно?
- Вопросов больше нет, - сказала Алиса.
Это был разговор немого с глухим.
Но императора несло. Он, казалось, забыл, где находится, и меньше всего напоминал сейчас узника, беседующего с сокамерницей. Красная площадь уже расстилалась перед ним где-то внизу. Рощица транспарантов, галька голов, икра восторженных глаз. А он с трибуны Часовни Национального Примирения - бывшего Мавзолея - сеет незримое семя своих пламенных лозунгов в самую гущу толпы, под хрупкие панцири черепов, в фанатичном порыве распахнутых на всю глубину глаз и ушей. И это не лапша струится по ушам - это семя даёт всходы. А почему они безжизненно клонятся вниз, к земле - уже не его проблемы. Поливать надо собственным пóтом. А не справляетесь - поможем. На то у нас и государственный аппарат такой раздутый...
- "Лукашин - да!" только ленивый тогда на Западе не сравнивал с "Хайль Гитлер". А о том, что это прямая калька с "Так! Ющенко", никто и не вспомнил. Зато я тиран, диктатор, а он - мученик во имя свободы и демократии! И его второе отравление, которого так и не доказали, никаких сомнений там не вызвало, в отличие от моих анализов...
- О ваших анализах, - резко сказала Алиса, - я знаю гораздо больше, чем вы думаете. И наверняка больше, чем вы сами.
По ногам пробежал ледяной сквозняк, заставивший их обернуться. Тяжёлая дверь бесшумно отворялась. Император напряжённо вгляделся в узкий прямоуголник сумрака - и его лицо, каменно-неподвижному всё это время, исказило волной чего-то, что ужаснее страха и пострашнее ужаса. Ощущение полной безысходности, когда падаешь в пропасть дольше, чем живут пограничные эмоции, и при этом ухитряешься не сойти с ума. Когда умирает не только надежда, но и сама её смерть. Весь вид императора сейчас не просто отражал эту безнадёжность - он казался идеальным её воплощением. Император знал вошедшего, и появление этого человека в этом месте окончательно всё запутывало и делало перспективу абсолютно безнадёжной.
Высокий мужчина в чёрном костюме военного покроя без пуговиц, со сложенной сапёрной лопаткой на широком ремне испугал и Алису. Но, конечно, по другой причине. Многое успела повидать она за свои одиннадцать-почти-с-половиной, но никогда не встречала у землян такого взгляда, никогда не чувствовала, чтобы от них исходила такая энергетика, словно всей поверхностью тела, каждой клеточкой ощущаешь прикосновение колючего мокрого снега. Почти как от крокров, но иначе. И инаковость эта была здешней, земной. Дело даже не в персональной психотропной обработке, следы которой явно читались в его облике. Техника воздействия такого рода была на Земле ещё достаточно примитивной. Собственно, и Высокая Система Воспитания, и широко развёрнутые экперименты по "мозговой прошивке", и секретные исследования Тульина были лишь отдельными участками многолетней и планомерной работы по её совершенствованию. Гораздо совершенней была та система, полномочным представителем которой он сейчас являлся (нет, не представителем, не частью, а фрактальным целым, и не сейчас, а всегда, и не являлся, а просто был... это не одна из социальных ролей, не функция и не отношение - это сама сущность). Система, в рамках которой бесполезно и самоубийственно бороться за власть, поскольку власть в них не может быть персонализирована, и любой элемент этой системы, действующий вне регламента, обречён на отторжение. Модель традиционной культуры, доведенная до конфуцианского абсурда и реализованная на ограниченном, относительно узком субъектном пространстве, координационном центре тайной полиции, своеобразной антивирусной программы, восстанавливающая стабильную работу государственной операционной системы при любых кризисах и потрясениях. Она, эта модель, успешно действовавала ещё со времён великого кагана Темуджина и Бату-хана... а когда тамерлановские завоевания подрубили её на корню и предопределили бесславный развал Орды, была воплощена во внутриполитическом укладе Московского царства, этой европейской падчерицы Азии, успешно переживая все проносившиеся над страною ветры, смуты, смены флагов, лозунгов и парадигм. Впрочем, не совсем успешно - в двадцатом веке система дала угрожающий крен. Последний орган, обеспечивавший полноценное социально-политическое равновесие - полумифическая сталинская группа контроля, популяризированная Резуном-Суворовым под алиасом "Институт мировой революции" - в конце концов влился в ГРУ, тяжеловесную иммобильную структуру, успешно справляющуюся с комплексом своих функциональных задач, но совершенно непригодную для сверхмиссии общественного стабилизатора. А когда развалилась андроповская "Фирма", взаимоконтроль и взаиморегулирование спецслужб осуществлялись уже исключительно путём упомянутого императором дублирования структур, без единого кооординационного центра.
В начале двадцать первого столетия такой центр, разумеется, не без крокрысского содействия, был восстановлен, но лабиринт официальных и секретных силовых ведомств, который с советских времён ещё сильнее запутался и усложнился, продолжал существовать. Правда, теперь вся эта милитаристско-бюрократическая машинерия служила в основном одной цели - замаскировать опричнину, скрыть само её существование даже от большинства её личного состава. Ото всех, кроме узкого круга посвящённых - каждый из которых, впрочем, тоже имел в своём поле зрения лишь узкий сектор. Не был исключением и сам император. Одно он знал наверняка: куратор системы закрытых загородных реабилитационных центров по работе с жертвами тоталитарных сект и культов ни при каких обстоятельствах не мог, не должен был появиться здесь, на объекте Власиха -3. И если это всё-таки произошло, если он сейчас, даже не задержавшись взглядом на человеке, похожем на императора, требовательно сверлит глазами Алису, и она уже, стиснув зубы, подчиняется его немому приказу следовать за ним, то это либо заговор и переворот, призванный развалить всю Систему, либо грандиозные кадровые перестановки, в которые его, императора, даже не посвятили. Что в конечном счёте одно и то же.
Это обстоятельство и добило окончательно императора, деморализовало его. Алису-то он вынес - и пылающие угли её слов, и даже её ледяное молчание. Молчание, под хрустальной коркой которого таилось не осуждение и не укор, а желание понять собеседника, его логику и мотивы. И нескрываемая досада в свой собственный адрес оттого, что это никак не удавалось...
А Алису уже вели по узкому сырому тоннелю с шершавыми стенами, покрытыми вязким конденсатом, с заплесневелой гнилизной во влажном воздухе. Где-то сбоку за стеной струилась вода... Или сверху? Не поймёшь.
Девочка, как завороженная, продолжала глядеть на спутника, который не обращал на это ни малейшего внимания, словно вообще её не замечал - но, конечно, лишь постольку, поскольку она послушно следовала в шаге от него. А она ещё лицо императора, говорившего с ней, называла каменным. Эх, не видела она ещё настоящего камня! Вот это бы, а не императорское лицо следовало избрать Монокосму в её мрачном сне. Впрочем, а было ли оно у него, лицо? Алиса отворачивалась - и не могла восстановить в памяти его черт! Такого с ней никогда ещё не было.
Опричник редко сталкивался с прямыми и открытыми взглядами, которые невозможно отвести или погасить. У одиннадцатилетних девочек - вообще никогда. Но ничто не выдавало его удивления. Он, собственно, и не удивлялся. Удивляться вообще не полагалось. Полагалось лишь фиксировать факты, запоминать и анализировать их. И забывать, если потребуют. Лопатка мерно покачивалась на его бедре, словно составляла с ним органическое целое. Впрочем, он действительно был из тех виртуозов, у которых сапёрная лопатка (на сленге опричников это традиционное спецназовсковое оружие называлось "копием") превращалась в естественное продолжение руки и наносила только два удара - первым у преступника выбивались все необходимые признания, а вторым душа очищалась от грехов в глубоком и искреннем раскаянии перед Церковью и богоносной Россией. За долю мгновения до исхода. На своём антисектантском участке фронта незаменимый специалист.
Путь был не долог. А когда тяжёлая дверь, словно прилипнув к ладони опричника, бесшумно отворилась, Алисе вдруг показалось, что они всё время оставались на одном месте. Комнаты похожи до неразличимости. Та же казённая, исключительно функциональная, но по-своему роскошная своей добротностью, мебель. А в глубоком кресле... да-да, снова император!
Но другой. И маска его была двойной. Алиса ощутила это моментально.
- Заждался уж, - встретил он её тщательной имитацией улыбки. - Ну, здравствуй, девочка... моя...