4. ПУТЬ СНАРКА

	
					Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне,
					Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.
					Покажи мне того, кто выжил один из полка.
					Но кто-то должен стать дверью, а кто-то замком,
					А кто-то ключом от замка.

							В. Цой

					А що ти усумнивсь на момент
					Щодо волі Моєї,
					То, побачивши цю вітчину,
					Сам не вступиш до неї.
					Тут і кості зотліють твої
					На взірець і для страху
					Всім, що рвуться весь вік до мети
					І вмирають на шляху!

							І. Франко. Мойсей

Момента, когда появилось сопровождение, Алиса не уловила. Секунду назад крались себе втроём по сырому тоннелю, дурманящему запахом прелых водорослей - и вот уже в окружении десятка чёрных фигур (точное количество на бегу не сосчитать) в масках с прорезями. Словно от стен отделились и тянут за собой и в себе их пробирающий холод. Уже не крадёмся - уверенно бежим к цели, готовые снести любое препятствие, поимевшее бы неосторожность возникнуть на пути. Только прыгают перед глазами в убаюкивающем ритме на богатырских спинах размашисто-белые надписи "Анафема" с осмиконечными крестами.

За плавным поворотом тоннель, сузившись до размеров, с которыми можно называться просто коридором, ушёл полого вверх. Стеклянная будка блеснула над головами, и сверху же сполз по склону шорох разбуженных сапог. Страж, одетый так же, как Черванёв, с такой же неуместной в этих декорациях сапёрной лопаткой у пояса, разрядил в гостей двойную молнию фейсконтрольного взгляда, в котором ни на миг не отразилась и тень удивления, и поднял руку в традиционном опричном приветствии.

- Молитвами святых отец наших, - взметнул руку с ответным приветствием Кирилл, и голос его заглушило опережающим свистом блеснувшего из его рукава на огромной скорости клинка.

Алиса не успела ничего понять. Задние напирали, наступая на пятки, наверх вынесло словно эскалатором, и лишь проносясь мимо силуэта, тенью застывшего у дверного проёма, Черванёв несколько сбавил шаг.

- Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, - прошептал он, осеняя себя крестным знамением.

Все "анафемцы" последовали его примеру. Синхронно, красиво, как на параде, когда эстетическое берёт верх над этическим и невозможно не залюбоваться вышколенной слаженностью движений. Ещё и поясной поклон ухитрились положить на бегу и при минимальном интервале.

- Не задерживаемся! - крикнул Черванёв.

А как Алисе не задержаться? Ноги сами наливаются тяжестью, вязнут, словно в болотистом грунте. Опричник, пришпиленный к дверному косяку вошедшим под кадык клинком, проплывает мимо неё, намертво приковав к себе взгляд. Клинок прогибается под тяжестью тела, голова завалилась набок, из опущенного уголка рта начинает ползти струйка крови со спичку толщиной, в глазах стекленеют удивление и обида, навёрстывая всё то время при жизни, когда гасились стальной волей, порабощающей саму себя.

Мельком взглянув на Алису, император что-то шепнул Кириллу. Кивнув, Черванёв подозвал взглядом пятерых бойцов и скрылся с ними за очередным поворотом. Император предупреждающе придержал Алису под локоть. Та с яростью откинула его руку.

- Можно! - донёсся из-за угла голос Черванёва.

Алиса стиснула зубы, мысленно готовя себя к картине, напоминающей пройденные уровни любимых Алеськиных бродилок-стрелялок, сомнительное удовольствие от которых так и осталось для неё непостижимым, да и обычная толерантность в этом случае напрочь отказывала. А теперь вот сама - и в реале. Будто не знала, на что шла, будто Лара её честно не предупреждала...

Но горы трупов в низком зале видно не было, как и крови на членящих его прямоугольных пилонах. Пахло хлоркой и чем-то лекарственным. Пол блестел тёмным, ничего не отражающим зеркалом и казался мокрым, матовые глыбы пилонов глушили блеск, скрадывали пространство. За их строем просматривается посадочная платформа подземки - пути рассекают зал надвое с выходом на обе стороны, как на станции "Александровский сад", только с одной колеёй. Длина перрона и всего зала на четыре вагона, но перед жерлом тоннеля, за толстой стеной закуток с платформами ещё для полутора. С другого торца тупик, в котором и примостился единственный вагон-локомотив ремонтного вида. На стандартную длину две двери по краям, открываемые вручную, и два зашторенных окна.

Несколько бойцов перемахнули через пути на ту сторону и скрылись за вагоном, остальные встали наизготове у дверей...

- Анафема! Вы в нашей юрисдикции!

Черванёв исчез внутри вскрытой консервной банки вслед за другими. Тишина.

Алиса оглянулась на Лукашина и в который раз поразилась перемене, произошедшей в нём с тех пор, как опричник признал в нём своего императора. Стройная фигура на глазах наливалась бронзой и тяжелела, император казался уменьшенной копией собственной огромной статуи, втиснутой недавно под плоскую крышку Ленинградского вокзала. И теперь для этого не требовалось никаких усилий с его стороны. Чтобы естественно чувствовать себя Наполеоном, достаточно всего десяти человек, готовых выполнить любой твой приказ.

Из дверей передней части вагона высунулся Черванёв и поманил рукой. Император подтолкнул Алису вперёд.

Внутри вагон был разделён поперечной стеной на два равных отделения. В переднем, устланном мягким ковром, разместился массивный стол и лёгкие кресла на колёсиках. Зеркала на стенах визуально расширяют интерьер, минималистский уют восполняют гравюры с отвлечёнными пейзажами. Кирилл своей фирменной бесшумной походкой носился туда-сюда между дверью во второй отсек, где на вытянутых вдоль стен жёстких диванчиках разместилось большинство "анафемцев", и дверью в кабину машиниста напротив. Громоздкий стол находился как раз на оси, и опричник предусмотрительно начинал обходить его от самых дверей, порхая по дуге вытянутого эллипса. Ему бы поднос в руки - вылитый официант. И не из самого приличного кабака.

- Он говорит, что тот гейт перекрыт решёткой, - склонился к Лукашину в позе "чего изволите?"

- Разгон и таран, - невозмутимо пожал плечами император. - Его учить, что ли? Конструкция вагона предусматривает, должна выдержать. Будет артачиться - ствол к виску. Тебя что, тоже учить?

Черванёв кивнул, нырнул в дверь кабины и тут же выглянул вновь:

- Говорит, риск очень большой.

- Гони! - зло выкрикнул император. - Риск растёт с каждой секундой промедления, - и, обернувшись к Алисе, подмигнул: - Ну, вот, теперь можно и расслабиться...

Ага, как раз! Зеркала пугали Алису мертвенной бледностью её собственного лица. Вагон, едва тронувшись, начал усиленно набирать скорость для предстоящего тарана, по тихо звенящим зеркалам забегали тени от светильников-бра на тонких изогнутых ветках. Алисе её отражение казалось восковой фигурой - в том же опостылевшем сарафане-колокольчике с чужого плеча, с жуткими гримасами, накладываемыми на лицо причудливой игрой света.

Образ опричника с ножом в горле намертво приковал к себе все её мысли, словно не только его, но и её пригвоздило тогда к стене черванёвским клинком, словно застряла она в той точке пространства-времени, откуда всё дальше увозит её безжизненную телесную облочку вагон, уверенно разгоняющийся по секретному тоннелю. Можно, конечно, отмотать плёнку назад - но лишь для того, чтобы надолго увязнуть в странном сне-видении, который на глазах начинает сбываться.

Первая кровь. И даже, как напомнила Лара, не первая. Последняя ли?

Нет, на самом деле её тревожит совсем другое. Дело не в количестве ("что это со мной? я уже начинаю думать, как Лара!"), а в том, можно ли было этого избежать?

Кровь стала лишь сигналом, заставившим Алису понять, что она всё-таки взяла чужое оружие и пытается им сражаться. Наивной оказалась её уверенность в том, что она сможет играть в открытую, никого не используя. Сейчас, в уютном полумраке VIP-салона, среди мерцающих под нарастающий стук колёс зеркал, ей это стало ясно и очевидно до боли в глазах. Не Лукашин, так Черванёв, не он, так эти оловянные солдатики в чёрных масках, за каждой из которых скрывается вполне живое человеческое лицо - целая уникальная Вселенная... Те толпы, армии, которые уже готов бросить Лукашин против крокров, чтобы вернуться к власти. Отправить на смерть ради собственных интересов, вооружив теми лозунгами, за которые они в данный момент готовы сражаться и до которых ему, по большому счёту, нет никакого дела.

Кто-то так или иначе станет средством для достижения Алисиных целей. То, чего ей до сих пор удавалось счастливо избегать.

Разве не этого добиваются от неё крокры? А значит, победа в этой войне невозможна.

Пусть даже она сумеет вовремя остановиться. Когда отзвучат победные фанфары, будут подсчитаны потери и растает эхо последнего залпа артиллерийского салюта в память павших за светлое будущее, из траурной тишины с неизбежностью всплывёт вопрос: был ли другой путь?

И если окажется, что всё-таки был - найдёт ли она в себе силы простить себе эту чудовищную ошибку, переступить через прошлое и жить дальше, не возвращаясь ежечасно к этой картине, к алой струйке, стекающей из застывшего уголка мёрвой глуповатой улыбки, не вскакивая среди ночи с постели, отброшенная взрывной волной среди осколков мирного сна, в который вдруг ворвались эти остекленевшие глаза.

Дело даже не в этом - в силах ли... Вправе ли?

А если даже другого выхода действительно не было ни при каком раскладе - означает ли это, что необходимое для спасения многих - пусть целой планеты, пусть даже целой галактики - зло автоматически становится благом? Можно даже и не формулировать этот вывод. Просто спать спокойно...

Что ещё страшнее.

Именно об это, по-видимому, споткнулись Тамен и Лара...

Значит, остаётся волочить бремя вины, как простреленную ногу, до конца своих дней...

А не надорвёшься ли? И когда от отчаяния потянет на дно, не всплывёт ли рядом спасательным кругом один из двух успокаивающих ответов? Причём скорее всего второй. Во-первых, его невозможно опровергнуть никакими фактами и расчётами, во-вторых он просто надёжней.

За спасательный круг всегда хватаешься рефлекторно. Не как нгאв - как обычная биосистема с инстинктом самосохранения.

И Лара с её отталкивающими рассуждениями почти неизбежно станет её будущим.

Почти...

Читателям, знакомым с некоторыми проектными текстами, известна версия, согласно которой к двадцать второму веку будут метаматематически решены проблемы этики, выведена формула объективной цели и совести как её отражения, научно исследована функция человека в обществе и во Вселенной.

Если бы это было так! Увы, речь идёт всего лишь о хитроумных моделях, подкупающих своей простотой, логической красотой и непротиворечивостью. Всю условность и непредельность которых постигаешь на собственной шкуре в таких вот ситуациях. Предельных. Когда загнана в глухой угол, вернее в три сосны, между которыми нет просвета.

Наш с вами современник в подобной ситуёвине просто не стал бы метаться среди этих сосен и пытаться заглянуть так далеко. В самом деле, обстоятельства пока складываются так, что пресловутый "конец дней" выглядит перспективой не очень-то и отдалённой. Не лучше ли сосредоточиться на более актуальных вещах? Время, глядишь, само расставит всё по местам.

Но у потомков на этот счёт другое мнение. И представления о времени у них другие. Время, утверждают они, вообще не свойственно мирозданию. Как и причинность, оно является формой существования мышления как особого состояния материи, подчинённого термодинамическим процессам. В структуре же самой Вселенной полюса термодинамической координаты t с наименьшей (α) и наибольшей (ω) энтропией существуют одновреме... в смысле, не взаимоисключающе. Корреляционно, а не реляционно, как в нашем восприятии.

Если вывести за пределы конечной Вселенной какого-нибудь демона Максвелла, он скажет, что Вселенной просто не существует. И будет прав. Внешней протяжённости она не имеет. В этом можем убедиться и сами, когда / если достигнем точки ω.

Отсюда следует, что причинность во Вселенной сбалансирована - не только "будущее" детерминированно "прошлым", но и обратная зависимость имеет место. В значительно меньшей степени - но степень эта прогрессирующе возрастает по мере приближения к точке ω. Что, собственно, и сделало возможной хронавигацию. Кстати, по расчётам Дария Достегаева в отдалённом будущем она должна стать орудием плановой коррекции прошлого со стороны сверхцивилизации нгאв для обеспечения их гомеостаза. А поскольку уже доказано, что степень проявления эффекта Торвальдсена зависит от абсолютного значения t в исходной точке, уменьшаясь по мере его возрастания, то можно говорить и не о коррекции прошлого, а просто о его создании...

"Как подозрительно похоже на то, что говорили крокры - осколки Монокосма", - подумала Алиса и тут же потеряла эту тревожную мысль. Сейчас её куда больше занимало другое.

Субъектность нгאв, в отличие от их дискурсивного мышления, гомоморфна Вселенной. Представление о человеке как микрокосме было известно ещё древним. Может быть, от хронавтов из отдалённого будущего, может быть, априорное знание, рецидивы информационной целостности, затухающие по мере отдаления от точки α. На личность, субъекта, ипостась, как говорили в старину (к сожалению, это этимологически прозрачное слово со временем приобрело под влиянием экстралингвистических факторов диаметрально противоположное значение) термодинамическая координата не оказывает детерминирующего воздействия. Как и другие координаты. В какую точку Галактики не занесло бы Алису на "Грифоне", "Борисфене" или Лариной "Озме", везде она останется той же Алисой. Изменение положения в пространстве никак не скажется на её тождественности самой себе.

Это же справедливо и для координаты t. За последние семь лет в теле Алисы не раз обновилась каждая клеточка. Внешне на себя тогдашнюю похожа меньше, чем сейчас на Алесю или даже на Наташу в Фильме. Вовлечена в совершенно иную систему межсубъектных отношений, с иным набором социальных ролей. Опыт, мышление, картина мира - всё изменилось столь же радикально и бесповоротно, как и внешность. Встретившись, они едва ли нашли бы общий язык. В детстве семь лет - непреодолимый барьер.

Но в том-то и дело, что встретиться они никак не могут. Не могут именно потому, что несмотря на всю совокупность индивидуальных отличий обладают общей субъектностью, являются одной и той же "ипостасью". И отправившись на семь лет в прошлое, Алиса первым делом должна будет избегать встречи с собой пятилетней. Встречи, чреватой хронопетлёй. Историю с тунгусским котёнком помните? К счастью, такая встреча Алисе и не грозит: экспедиции во времени на столь короткий промежуток запрещены, за исключением совсем уж экстраординарных случаев. Именно по этой причине...

Кроме координат пространственных и термодинамической топология Вселенной требует ещё двух координат, задающих полюса стабильности для данного состояния системы. Для субъекта - возможность выбора. Ко времени Алисы считается доказанным, что количество таких полюсов, а значит, и координат на самом деле стремится к бесконечности, но в школьных программах Вселенную по старинке называют шестимерной.

Понятно, что и смещение по этим координатам на субъектность не влияет. Алеся и Забава из реального Алискиного прошлого - один и тот же человек с разной биографией. Одна и та же "ипостась", движущаяся разными путями в одном направлении - к полюсу Омега. В этом нет ничего особенного: в конце концов, между ними в любом возрасте куда больше общего, чем между пяти- и одиннадцатилетней Алисой.

Всё сказанное выше считается общеизвестными до аксиоматичности вещами.

И в парадигме этих естественнонаучных представлений слова Лары о "бессубъектном мире" прозвучали полной бессмыслицей.

Допустим, в этом хронопотоке Земля должна погибнуть. Допустим даже, что погибнуть должна вся Конфедерация.

Что из этого следует? Ровным счётом ничего. Каждый из действующих субъектов по-прежнему взаимодействует с полюсом ω. А значит, остаётся самим собой.

Почему же Лара сказала такую очевидную глупость? Она ведь понимает, что Алиса не первоклассница, которой можно втюхать подобный бред.

А если это не бред? Раз Интергпол получил информацию из будущего, раз всё настолько серьёзно, что без вмешательства оттуда не обойтись, раз им известно больше чем остальным...

Насколько адекватна реальности общепринятая в первой половине двадцать второго столетия картина мира? Мы говорим о двухполюсной Вселенной потому, что в эту модель непротиворечиво укладываются все явления и процессы познанной нами части мира. Гипотетическое существование других полюсов в этой картине оказывается избыточным, поэтому, руководствуясь принципом приснопоминаемого богослова Вильяма Окхемского, мы с полным основанием игнорируем возможность таких полюсов и принимаем термодинамическую координату за единственную процессообразующую.

Но это вовсе не значит, что их действительно не существует.

И что их необходимость не будет открыта завтра или через пару-тройку столетий.

Если Вселенная не двухполюсна, а обладает переменной или даже произвольной полярностью...

Тогда понятие субъекта оказывается полной фикцией. Как это говорят буддисты... майя? И Лара, явившаяся из расходящегося хронопотока, совершенно права - с позиций своей системы координат - говоря о бессубъектности здешнего населения, Булычёва, да и самой Алисы, коль скоро она не вернулась. Вернулась бы - была бы субъектом. А нет, так нет...

Только вот и Лара для Алисы оказывается столь же бессубъектной. Можно считать её выдумкой и безболезненно, смеясь, вынуть из сердца до сих пор засевшую там занозу.

Ум за разум заходит! "Да, чудоюдоострый меч сильнее Умзара стократ..."

Если согласиться с этой моделью, то получается, что определённая сумма поступков - таких, например, на стезю которых она сейчас ступила - в состоянии сделать Алису другим человеком?

Неизбежно и независимо от её субъектной воли.

Навсегда.

И тогда ей действительно будет некуда возвращаться.

Не об этой ли своей сверхзадаче умолчал Весельчак?

Шизофрения, одержимость, вытеснение виртуальной личностью - эти так и не изученные до конца явления вполне могут оказаться фиксацией межсубъектного перехода. Который просто не осуществим до конца в рамках условно-биполярной Вселенной.

Но для расходящихся хронопотоков это должно быть обычным и естественным процессом...

Сад расходящихся Вселенных.

Сад расходящихся Алис.

Возможно ли такое? Возможно.

Саморегулирование пространственно-временного континуума? Полноте! Нам известны случаи, когда оно действует. Случаи обратные автоматически оказывались бы вне сферы нашего наблюдения. Из чего опять-таки не следует, что их не бывает. Как и то, что хронопотоки-ответвления обязательно должны сомкнуться с магистральным до точки Омега. Никому они этого не должны. Если эффект Торвальдсена - величина переменная, то почему он должен зависеть только от значения координаты t? Чем другие-то хуже?

Алисе не страшно утратить себя. Подумаешь - самая обыкновенная смерть, с которой они не раз глядели в глаза друг другу. Подарить при этом своё тело другому человеку - без проблем. Жалко, что ли? Всё равно, не ему, так червям...

Страшно Алисе жить в таком мире, который сейчас красочным вихрем пронёсся перед её глазами, рождённый из единственной, возможно, ничего и не значащей Лариной фразы. В мире без объективной цели, в мире, где цель может меняться по обстоятельствам, а вместе с ней неизбежно будут меняться и ценностные полюса. Подлость может стать доблестью, трусость - геройством, предательство - подвигом. А использовать людей для достижения своих целей - обычным делом. Настолько, что терзание всякими химерами, не дающими ей сейчас покоя, будет выглядеть в глазах окружающих чудовищно аморальным поступком.

И они будут правы!

Эта Вселенная живёт по таким законам. Они ещё не очевидны, но эволюционирует она именно в этом направлении. Тебе остаётся просто их принять. Переступить через себя и стать иным субъектом. С улыбкой похоронив себя прежнюю неподалёку от точки бифуркации.

Удобно? Кому как. Но уж точно не Алисе.

Не её это мир. А если другого не существует - даже как потенциальной возможности, - то не существует и Алисы. Вообще. Не это ли ей всё время пытались объяснить в её странных снах?

Если бы сейчас Алисе были представлены неопровержимые доказательства многополярности вселенной, она бы, наверное, без колебаний капитулировала перед крокрами. Какой смысл в её борьбе и противостоянии?

Возможных смыслов и правд ровно столько, сколько полюсов с максимальной энтропией. Где-то в районе бесконечности...

Кто станет искать, заведомо зная, что ничего не найдёт? Процесс поисков никогда не станет их целью. Слишком уж примитивный самообман.

Погружённая в закольцованный лабиринт этих раздумий, Алиса не ощутила, как вагон подбросило в стремительном ударе, как надсадно всхлипнули зеркала, едва не разревевшись слезами осколков, не видела, как облегчённо вздохнул и перекрестился Лукашин, как одобрительно кивнул выглянувшему из кабины Кириллу. Не услышала она и его слов, обращённых к ней самой: "Прорвались, Алиска! Что ж, настоящий путь всегда лежит через кризисы и перевалы. Иначе это не путь, а канализация"...

Как там было в этой песне? "Ночь есть ночь - одиночество души"...

Не получается у Алисы его душить! Одиночество берёт верх.

Первый участок подземного пути, начавшийся сразу за лабиринтом подвалов и забытых подземных складов, пролегал по длинному и скользкому дренажному тоннелю. В волосы набилось полно песка, отчасти вымытого, впрочем, то и дело льющими сверху потоками ледяной воды. Затем, судя по следам густо окаменевшего ила на своде, выхватываемым из темноты болезненно скачущим лучиком ручки-фонарика, которым мальчик пытался освещать дорогу, они оказались в высохшем русле какой-то из закованных в трубу московских речушек, напоминающей скорее сточную канаву. Идти стало совсем тяжело, Алеськин ранец то и дело за что-то цеплялся, и Булычёв, следуя за девочкой в позе глаголя, терпеливо его освобождал, правда, при этом бормотал себе под нос что-то не особенно предназначенное для детских ушей. Малыша вёл за руку Славка - так звали их провожатого, - и Алеся ревниво наблюдала за едва различимыми в темноте силуэтами. Уличный грохот стоял прямо над головой.

- Долго ещё? Мы маму встретить успеем? - переживала девочка.

- Успеем... если того, не застрянем.

При переходе на новый уровень Алеська заметно повеселела. Ну, канализация, и что с того? Зато стало намного просторней, а обрушиваемые сверху колодцы то и дело подмигивали кусочком неба из люков со спёртыми в металлолом крышками. Сбивающий с ног встречный поток доходил выше колен даже Булычёву, который снова взял Васю на руки, но благодаря водоотталкивающему футурному комбезу девочка не испытывала никакого дискомфорта. Да и антигр её по-прежнему исправно поддерживал, оставалось перебирать ногами. Славка, тот вообще выглядел как мокрый крысёнок в привычной стихии. Прощупает огоньком фонарика тающий полумрак, растворяющий в себе осколки света из открытых люков, метнётся из стороны в сторону молочными глазами, и машет высоко закинутой рукой: не отставайте!

Колодец, по которому Славка потянул их наверх, был не в пример другим плотно закрыт люком. Но тьма за ним открывалась ещё непролазней, чем внизу. Длинный тоннель, низкий и широкий, как подземный переход. Видно, что давно заброшенный и бесхозный. На удивление совершенно сухой. Можно выпрямиться в полный рост. Но почему-то страшно. То есть, понятно, почему: тревога ощутимо сковала их провожатого, почти бессознательно распространяясь и на них. Сжавшийся абрис, едва различимый во тьме, которую не спешил рассекать клинком своего фонарика, казался совсем уж маленьким и жалким.

- А мы на библиотеку Ивана Грозного случайно не наткнёмся? - спросил Булычёв, чтобы разрядить обстановку.

- Нет, - серьёзно ответил мальчик. - До центра далеко. А те старые ходы почти все засыпаны наполовину. Взрослым не пройти, а нам, того, драпать удобно. Правда, газом теперь травят, - он вдруг резко замолчал на полуслове.

- А где мы сейчас?

- Под заводами. Сто сорок шестой знаешь?

- Нет, конечно.

- Ну вот, мы туда идём. А там, - он кивнул через плечо, - бомбоубежище под микрорайоном. В общем, как Дашка говорит, зона повышенной опасности. В жисть сюда бы не сунулся. Если б не твоя бандура, пошли бы другим путём, коротким. Вы бы, - покосился на Булычёва, - там тоже, наверное, не пролезли б...

- Вот спасибо! - проворчал Игорь Всеволодович. - Значит, если бы не "бандура", ты бы меня бросил?

- Не знаю. Дашка вообще ни про вас, ни про малого ничего не говорила.

- Интересно получается... Да ты знаешь, что я - координатор Проекта? А вот кто такая ваша "Дашка", вообще без понятия.

- Я о Проекте ничего не знаю, - отмахнулся Славка. - Это к ней.

Глаза привыкали к темноте. Стали видны железобетонные ребристые выступы по бокам. Сумасшедшая жирная крыса прошмыгнула совсем рядом, чуть не сбив с ног.

- Из центра нас зимой, того, выкурили. Здорово было - от Театральной площади до Пушкинской целый подземный город. Ходы, подвалы... Расчистили, вентиляцию того, известные входы заложили, новые открыли - так, чтобы взрослым не влезть. Банда тогда была ещё та - никто и носа сунуть не смел. Из тех, кто в курсе. А менты с гебьём туда и сроду не совались. Не их территория. Её вообще ни на каких картах нет... Так ведь застучала какая-то гнида! Помнишь, мороз стоял за сорок? Вот в эту ночь и устроили, того, облаву... Все выходы, гады, перекрыли, кроме тех, о которых только основные знали. Ну, и перехватали больше половины... Дашка тогда и стала адмиральшей. А мы - "Огненной розой". Она название придумала. Тем, кто остались. Холодно было, она сразу условие: кто думает, что ему, того, лучше перезимовать в приюте, пусть уходят сейчас. И навсегда. Потом дороги не будет....

- И много ушло?

- Были, - нехотя признался Славка. - Да и из тех, кто остались, некоторые потом жалели. Но никто не сбежал... А ты молодец, вообще-то. Держишься. Тебе что, совсем не страшно?

- Ерунда, - ответ прозвучал слишком бодро, чтобы быть совсем уж искренним. - Вот когда я одна по подвалам НИИ ФИГА кружилась...

Алеся, увлечённая рассказом мальчика, не сразу и заметила, что они свернули в какой-то боковой коридорчик и, пропетляв, оказались среди по-эшеровски хаотичного сплетения труб разного диаметра. Тусклый свет, который в лучшие времена был бы назван сумраком, стекал из отверстий в высоком потолке, куда они уходили; фосфоресцировала плесень, покрывающая стены и некоторые из труб. Эту световую феерию Славка восполнил своим фонариком. Стало по-домашнему светло и уютно.

- Я, пожалуй, того, обмоюсь, - сказал он, осторожно ощупывая трубы кончиками пальцев. - Здесь, конечно, задерживаться опасно, - затравленный взгляд нырнул в дверной проём, за которым проступала бесконечность какого-то заброшенного подземного цеха, - но уж мóчи нет дальше эту грязь нести...

Он с усилием открыл кран на горизонтально нависающей трубе, нехотя выплюнувший первую порцию воды, ржавая рыжевизна которой безошибочно угадывалась даже в окружающем полумраке. Булычёв, который ещё сутки назад жил в комфортных условиях будущего века, с отвращением скривился.

- А что? - поймал его взгляд Славка. - Тёплая водичка. Баня!

- Нет уж, - металлическим голосом произнёс Игорь Всеволодович, - я как-нибудь так... Потерплю до более комфортных условий.

- А вы уверены, что они будут? - Славка как раз стягивал через голову свитер, и по интонации его приглушённого голоса нельзя было понять, подначивает он или говорит серьёзно.

Что-то звякнуло о бетонный пол. Булычёв поднял выпавшие из Славкиного свитера - по-видимому, из подшитого изнутри кармана - заточенную ручку от столовой ложки и аккуратно смотанную гитарную басовую струну.

- Ого! - сказал он, оценив остроту лезвия.

Славка довольно кивнул:

- А то! Думали, мы без оружия ходим?

Он нырнул под прерывно худосочную струю, одновременно застирывая свитер под стекающими с костлявой спины ручейками. Зловонные штаны, которые по-хорошему полагалось бы просто выбросить, стал полоскать прямо на себе. В смысле, развозить по ним грязь. Алеська целомудренно отвернулась.

- Ну, а мне по барабану! - весело сказала она, проведя рукой по сухому и чистому комбинезону. - Танки грязи не боятся!

- Это смотря какие Таньки, - попытался проектно сострить Булычёв. - Давай пока "бандурой" займёмся.

- Точно-точно, - подал голос Славка, и несколько тяжёлых брызг стукнули Алесю по затылку. - А то ты с ней на выходе всё равно ни куля не пролезешь.

- А я-то пролезу? - с подозрением спросил Булычёв.

- Вы - пролезете, - поспешил успокоить его мальчик. - Если постараетесь.

- Надеюсь... Вася, не иди туда! Возьми его... и подними руки.

- Так "возьми" или "подними"? Сколько у меня рук, по-вашему? - поинтересовалась Алеся, одновременно стараясь убедить малыша, что о нём не забыли и по-прежнему любят.

- Да, жаль, что ты не из системы стигмы Малого Полунога. У них с этим лучше дела обстоят, несмотря на коэволюцию... Локоть разожми. Надо содэ освободить. Эту вот крень, короче.

- Я что, против? Не освобождается же... А зачем его сейчас курочить? Лучше ближе к выходу. А то потом вообще не запустится.

- Значит, разобьём.

- А может, не надо? Полезная ведь штука, вдруг сможем починить... И идти с ним легко, а то ноги у меня всё-таки болят.

- Тогда гляди сама. Я ещё и тебя на себе не вынесу!

- Да и разбить его будет непросто. А нам нужно успеть до маминого прилёта. И вообще, вы же слышали: здесь опасно задерживаться...

- Опасно, - подтвердил Славка. - Только ты не поворачивайся.

Он, похоже, всё-таки взялся за ум и решился снять штаны.

- Ой, да что я там в темноте увижу! - презрительно фыркнула Алеся. - А почему опасно? Менты?

- Ха, тут не скажешь, что хуже - менты или кое-кто из асоциалов. Менты, пожалуй, лучше: они, того, просто уложат всех без разговоров и предупредительных выстрелов.

- В смысле? Насмерть? - переспросила девочка, мешая в голосе страх с недоверием. - Прямо уж так и уложат! Васю, скажешь, тоже?

- Конечно! - спокойно ответил Славка, блаженствуя под струёй, которая, судя по шуму и интенсивности расползающейся по полу воды, наконец достигла нормального напора. - Они ведь по "указу сто двадцать два" не то что имеют право - обязаны это сделать. Иначе сами под трибунал пойдут. Военное положение! Про чистильщиков я не говорю - это не их территория.

Алеся возмутилась.

- Ты о чём это? Какое ещё "военное положение"? Его же давным-давно отменили!

- Леська, ты, наверное, на своей антигре прямиком с Луны спустилась? - в свою очередь возмущённо предположил Славка. - Кто что отменял? Сперва переименовали из военного в чрезвычайное, затем из чрезвычайного в нормальное. А все "временные" указы, того, действуют по-прежнему. Разве что комендантский час теперь с часу, а не с одиннадцати.

Резко потянуло чем-то кислым и горелым. Это Славка повесил своё тряпьё сушиться на очень горячей трубе.

Хотя и без того было тошно.

- Ну, не знаю, - пробормотала Алеся, испуганно вглядываясь в темноту проёма.

- Ото ж, как говорил Бродяга... Здесь, правда, не менты, а заводская вохра, но сто двадцать второй и в Африке не сто двадцать третий. Хотя лучше пусть это будут они, чем кто-то ещё.

- А кто?

- Да так, - обтекаемо ответил Славка, который вовсе не прочь был слегка растворить свой страх в чужом. - Разные есть пассажиры...

В спину подул тёплый воздух. И правда, полный спектр услуг!

- Я, наверное, всё-таки ноги ополосну, - нерешительно сказал Булычёв, хлюпая по луже к освободившемуся крану.

- Ага, Игорь Всеволодович! - воскликнула Алеська, тут же забыв о страхе и желании как можно скорей покинуть это опасное место. - Добро пожаловать в свой век!

Славка, продолжая прыгать под воздушной струей, кинулся спешно натягивать подсушенные штаны (трусов под ними действительно не было).

- Она ещё и издевается! - проворчал Булычёв, болтая ногой и разбрызгивая струю во все стороны с таким видом, словно делал огромное одолжение неблагодарным аборигенам двадцать первого столетия. - Как мой костюмчик, не жмёт?

- Было ваше - стало наше!

- Вот-вот. Женщины...

- Вы не любите женщин? - продолжала подзадоривать его Алеська с наигранным возмущением.

- Почему же? Как раз люблю. Но не таких маленьких. У которых от женщин пока что только гонор и вредность...

- Вы слышали?! И этот человек рассказал нам об Алисе!

- Ну, здесь моей заслуги нет, - сказал Булычёв неожиданно серьёзным тоном. - Что видел, то и написал. Хотя она, конечно, тоже не подарочек...

- А куда дальше, Сусанин? - спросила Алеся, когда Славка, погасив фонарик, потащил их в пугающе огромный цех.

- Сурпрайз! - усмехнулся тот.

...Очередной узкий коридор оборвался выходом в настоящий метрополитеновский тоннель. Ну, не совсем настоящий - контактного рельса не было. И всё та же непроглядная темень.

- А поезда здесь не ходят? - робко спросила девочка, вглядываясь в бетонную глубину.

- Нет. Это перегон в системе "Метро-2", оборонного назначения. И давно, того, законсервирован. Бояться здесь есть кого, но не поездов.

Тоннель отдавал болотной сыростью и на поверку действительно оказался подзатопленным. Не то, чтобы очень, но идти приходилось осторожно переступая по скользким шпалам, постоянно оступаясь и соскальзывая с них в густую грязь. Алеську, правда, по-прежнему поддерживал антигр. Большего от него добиться не удавалось. А прикольно было б сейчас, вытянувшись вертикальной стрелой, промчаться с бешеным свистом по этой бесконечной трубе... И быстрее! Время неумолимо текло, перспектива встретить Наташу в аэропорту казалась всё недостижимей.

- Так говоришь, после той зимней облавы у вас самые стойкие остались? - осторожно начал Булычёв, тщетно пока пытаясь выстроить более-менее вразумительную картину того, с кем, собственно, имеет дело. - Слаженная команда?

- Эскадра, - поправил Славка. Похоже, единство стиля эту загадочную Дашку не слишком беспокоило. Хотя "Огненная роза" по-любому звучит безвкусно, хоть с "эскадрой", хоть без оной. - Ну, сейчас, того, стало хуже. По весне в Москву народ потянулся. К нам, понятное дело, примкнуть норовят. И принимаем-то только мелочь, которую не выгонишь. А всё равно проблемы начинаются - клей, травка, дурь... И откуда? Контакты на стороне! Чем больше в экипажах новых людей, тем меньше дисциплины. Раньше всё на дружбе и понимании держалось, а теперь, того, жёсткие правила.

Впереди, словно задуваемый на сквозняке огонёк свечи, начал неуверенно разгонять мрак тоннеля какой-то одинокий светильник. Славка, экономя батарейку, снова погасил фонарик.

- И если бы только для новичков! Так нет же, капитаны теперь всех строго контролируют, а их - лично Дашка. Правила, говорит, для всех должны быть одни - только тогда их станут выполнять.

- Разумно, - согласилась Алеся, поразмыслив. - А её саму кто контролирует?

- А что её контролировать? - удивился мальчик. - Она же у всех на виду. Если сама правила нарушит, кто её слушать станет?

- Сколько же ей лет?

- Сколько и нам с тобой...

- Стоп! - в заметно посветлевших сумерках тоннеля было видно, как Булычёв напряжённо пытается связать концы. - А как её фамилия?

...Фамилия, соскользнувшая со Славкиных губ и покатившаяся, стуча по шпалам, вперёд по гулкой трубе, чтобы, хлюпнув, утонуть в луже совсем неподалёку от разгорающейся лампы, тут же выветрилась у Алеськи из памяти. Что-то на "Б". А выветрилась потому, что Игорь Всеволодович вдруг повёл себя совершено неадекватно: по-мальчишески присвистнул и с силой хлопнул по колену:

- Ничего себе! Неужели та самая?

- Что, ещё один предок? - вкрадчиво поинтересовалась Алеся.

- Почти, - Булычёв даже не удивился точности попадания. - Родственник по боковой линии. Но известна - в будущем - не только этим...

А Славке и подавно не было причин удивляться. Ясен пень, что Дашку все знают. А то, понимаешь, "кто такая", "без понятия"...

- Я ничего не понимаю, - растерянно говорил Булычёв Алесе. - В Проекте оказываются задействованы совсем не те люди, которые планировались. Ваше поколение вообще никто не собирался к нему подключать. А получается... Мало вас с Алёшей, теперь ещё и Дашка, и целая армия беспризорников. А тех, кто по расчётам должны были оказаться рядом с Алисой, рядом как раз и не оказывается. Мама твоя - и та ненадолго...

- Но Алиса же знала, как всё будет?

- Она-то знала. Но рассказать, как ты понимаешь, не могла. Зато МИВ нашу реконструкцию почему-то одобрил, хотя всё начинает происходить совсем не так, как тогда казалось...

- Стойте! - Славка вдруг замер, напряжённо вслушиваясь в пустоту тоннеля. - Вы слышите?

- Слышу, - прошептал Булычёв, вмиг помрачнев.

- Слышу, - испуганно повторила Алеся. - Ты же говорил, поезда здесь не ходят!

- Так ведь правда же, не ходят...

Лёгкая вибрация, вдруг оживившая ржавеющие рельсы, и догоняющий её тихий, едва различимый - нет, уже хорошо различимый - гул за спиной могли быть только звуком быстро приближающегося поезда.

Разминуться с которым в узком тоннеле невозможно...

Обернувшись через плечо, насколько позволял упирающийся в затылок рюкзак антигра, Алеся оцепенело вглядывалась в задрапированную первозданной тьмой сингулярность в бесконечности тоннеля. В смыкающуюся глубину ствола, по которому, разрывая тишину и стены, уже мчатся твои заветные девять граммов в сердце. В размотанную, вздыбившуюся полукишкой киноплёнку своей такой, оказывается, короткой и легкообозримой жизни, кадр за кадром уничтожаемую неумолимым огнём, дыхание которого всё ощутимей. В пропасть, открывшуюся пару дней назад около затерянной в недрах НИИ ФИГА барокамеры и теперь вновь улыбающуюся своим ироническим оскалом. На этот раз навсегда.

Мужчины пришли в себя гораздо быстрее.

- Там что, перрон? - спросил Булычёв, оценивая расстояние до приблизившегося, но ещё теряющегося в расплывчатой дали источника света.

- Нет, - вздохнул Славка. - Просто лампа на стене.

Мчащаяся вдогонку смерть уже вовсю громыхала по стенам тоннеля. И вот её искажённая яростью морда и шуршание перепончатых крыльев... нет, это пока лишь испуганная невидимым поездом летучая мышь чуть не шарахнула Алеське прямо в лицо. Но в любую секунду в наполняемой шумом глубине может вспыхнуть слепящий свет. Чтобы тут же погаснуть - мгновенно и окончательно.

- Погодите, мы же...

Или снова вспыхнуть - но в другом тоннеле. Тоже, в общем-то, ненадолго...

-...недавно прошли...

- Точно! - заорало с обеих сторон и, схватив девочку за руки, потащило навстречу грохочущим и светлеющим сумеркам.

Небольшая ниша в стене, которая ещё привлекла внимание бессмысленно перечеркивающими проём двумя вертикальными стержнями...

До неё, наверное, можно добежать.

А можно и не добежать.

Они, по крайней мере, пытаются это сделать.

Только нгאв способны бежать не от опасности, а навстречу ей...

- Быстрее, - Булычёв изо всех сил тянул девочку за руку, не понимая, почему она вдруг замерла, словно вкопанная, среди путей. Опережающий световой шлейф от локомотива уже пробежал по стенам, выхватив из темноты насмерть испуганное Алеськино лицо.

Взглянув на которое, Игорь Всеволодович моментально сообразил, что произошло.

Примитивный полуинтеллект антигра почти исправно оберегал юзера от смертельной опасности. После сбоя, вызванного перегрузкой с автобусом, его мощности хватало лишь на то, чтобы не пускать ей навстречу.

Что он сейчас и делал. Более того - в экстремальной ситуации его и не отключишь. Пока опасность не минует. Или наоборот.

В данном случае - без "или"...

- Беги с малым! - закричал он Славке. - Пулей!

Тот, схватил Васю на руки и, сверкая пятками, помчался навстречу накатывающей волне. Миг - и они уже исчезли в невидимом боковом проёме. Который, оказывается, совсем рядом.

Но этот десяток шагов надо ещё пробежать...

- Вам помочь? - высунул голову Славка.

Булычёв сердито замахал свободной рукой:

- Скройся! И Васю крепко держи...

Рывок. Ещё один.

Поддаётся. Держит, но слабо. Немного усилий - и они достигнут цели.

Глубину прямого тоннеля разорвало вспышкой. Тусклой, но ослепительной в несомой ею безысходности. Словно тонкий поток лавы пробил наконец давно дымящуюся трещину и растёт быстрее, чем успеваешь подумать, тут же чернея, но неумолимо приближаясь своим испепеляющим дыханием.

Выключены фары? Действительно, поезд-призрак...

Растущим раскатистым грохотом с остервенением трясло, шатало во все стороны ослепший тубус тоннеля. На самом деле, это, конечно, в отчаянии дёргался антигр, пытаясь защитить неразумного хозяина, который почему-то упорно лезет под колёса поезда. Но и Алесе, и Булычёву казалось, что трясутся сами стены, готовые вот-вот обрушиться вовнутрь бесформенными глыбами, чтобы тут же разлететься под напором всесокрушающей стрелы, летящей в ночи.

Стальные прутья справа по курсу блеснули в разгоревшемся зареве так неожиданно, что Можейко на миг замешкался, а затем с силой толкнул плечом Алесю в зазор между ними, навёрстывая рассыпанные крохи времени.

Фигась... Боковые модули антигра крепко вцепились в прутья.

Сантиметров по пять с каждой стороны. Не исключено, что их можно разогнуть или расшатать.

Только вот времени проверить это уже не осталось.

- Тяни её! - крикнул он Славке в самое ухо, одновременно протискиваясь в узкий боковой зазор и уже с той стороны вцепившись замком за Алеськину руку, которую с яростью тянул, насколько позволял сдавивший грудь стальной стержень, в глубину ниши, словно оторвать пытался. Если их не зацепит и если не снесёт бешеной волной... если поезд не пойдёт, командир с ума сойдёт...

...и когда огненный вихрь уже почти пробил толщу растянувшихся и окаменевших мгновений, антигровская система защиты, проанализировав степень угрозы и возможные способы её предотвращения, приняла, наконец, единственно приемлемое решенте: клешни суставчатых лямок разомкнулись, ранец со свистом, заглушающим рёв поезда, отскочил на середину тоннеля с такой силой, что Алеську вместе с вцепившимся в неё Булычёвым просто засосало отдачей внутрь решётчатого проёма, и, упав на пути, самоаннигилирующе граахнул перед самыми колёсами.

Одинокий вагон-локомотив ремонтного вида, слегка вздрогнув, словно взметнувшийся на дыбы испуганный жеребец, от невидимого взрыва, молнией пронёсся мимо них. На миг разбуженные рельсы вновь сковало ржавым сном.

На этот раз вагон подбросило так, что рывок ощутила даже Алиса. Весь каркас её построений, унылых попыток осмыслить мир с гипотетической мультиполярностью сплющило от удара. Может быть, оно и к лучшему.

- Что это было? - спросил Лукашин скорее ещё испуганно, чем уже раздражённо.

- Непонятно, - субординация и железная вымуштрованость удержали Кирилла от того, чтобы с перепугу сформулировать ответ в том виде, в каком он у него возник. Хотя по смыслу то же самое. - Какие-то фигуры, кажется, мелькнули...

- Так кажется или мелькнули?

- Нет, я тоже видел, - не поворачивая головы, сказал машинист. - Похоже, мы их перехали.

- Кого "их"? Живые чугунные статуи? или террористов с грузом пластида? Нас же чуть не снесло...

- Может быть, пути разбирали? - предположил Черванёв. - Кто этот участок обслуживает?

- Да ну, кто в такое время будет работать? На закрытом-то перегоне... Нет, скорее всего это бомжи.

- Ага, - хмыкнул император, - открутили рельс посреди тоннеля, чтобы незаметно было, и тащили в металлолом...

- А могли просто с прошлой смены какую-то хрень тяжёлую оставить... Вообще-то фары уже можно включить, фотоэлементов здесь точно нет.

- Так что ж ты, твою...

- А команда была? - обиженно протянул машинист.

На просматривающийся сквозь распахнутую дверь кусок бездны легла, покачиваясь, лунная дорожка. Спустя несколько секунд кабина наполнилась нервозным оживлением.

- Я же говорил, бомжи! Тормозить?

- Во мчатся, а?

- Нет!... Да и не успели бы.

- Уже не мчатся, гы.

- Ну, земля пухом...

- Свечкой больше, свечкой меньше, ага. Но это же другие?

- А может быть, у них скипидар закончился, - заржал Лукашин, и Алисе вдруг очень захотелось срезать всю компанию одним лучом. Из боевого пиратского бластера. Бывают в жизни ситуации, когда такие желания возникают даже у неё. Правда, гораздо реже, чем у нас с вами. И уходят эти вспышки так быстро, что Алиса до сих пор просто не успевала обратить на них внимание.

А теперь, после всех этих заморочек с субъектностью, обратила.

И сама ужаснулась...

- Но всё-таки, в тот раз - что это могло быть?

- Да ладно, Ваше Величество, - совсем вдруг по-свойски сказал Черванёв, - проехали. В буквальном смысле. Теперь уж нам на путях точно ничего не встретится. Скоро, как я понимаю, войдём в метрополитен?

- Минут через пять, - подтвердил машинист.

- Ага, и это не самый лёгкий этап прохождения.

- Но и не сложнее других. Прямиком по Сокольнической на север - внаглую под Кремлём! - а наверху нас уже встречают.

- Это понятно, - сказал император. - Плохо, что мы здесь без сопровождения и прикрытия.

- Ну, связь есть, если что, подтянутся.

- Если успеют.

Кирилл ухмыльнулся с неподражаемым корректным ехидноством, которое могли себе позволить только опричники, да и то не часто.

- С локальными заторами мы и сами справимся. А если нас конкретно засекут, тут вообще никакое прикрытие не поможет.

Это император и сам понимал. Вагон между тем заметно сбавлял ход и вновь погасил фары. Предстояло тихо, во избежание лишних вопросов, вынырнуть из законсервированного тоннеля. Там проще - на секретной Кремлёвско-Солнцевской линии и фактически ставшем её ответвлением закрытом участке от "Спортивной" до "Парка Культуры" зелёную волну по АЛС-АРС открывает правительственный код, дальше - спецаварийный. Если, конечно, их не хватятся или уже не хватились.

Алиса только теперь обратила внимание на монитор под потолком, который на подходе к населённой части московской "субурбии" автоматически вспыхнул и начал транслировать вид слева по борту, скрытый по-прежнему плотно опущенными шторами. Вскоре на нём замелькали станции, распыляющие тоннельную монотонность - две пустые, заставленные посреди зала чем-то неидентифицируемым на большой скорости, затем - с плотной толпой пассажиров, разочарованно отхлынувшей от долгожданного поезда, оказавшегося на поверку гудящим на бегу ремонтным обрубком. Станций Алиса не узнавала, да и упомянутое Черванёвым название линии ей мало что говорило, поэтому она имела самое приблизительное представление о том, где находится. Как вы, наверное, помните, московское метро в её время станет гигантским музеем истории города, вернее, его подземной частью. В 30-е годы прошлого, XXI столетия, когда был осуществлён очередной генеральный план реконструкции российской столицы, флипы только начали прокладывать первые трассы в московском небе и подземка традиционно рассматривалась в качестве основной транспортной артерии. Все линии были продлены таким образом, что смежные смыкались в черте города или за его пределами, превратили всю радиальную систему во второе кольцо, многократно изогнутое и самопересекающееся в центральной части. А над станцией-вокзалом в оконечности каждой из петель выросло по двухкилометровой башне, куда и переселились жители обветшавших панельных коробок из ближайшей округи, которая вскоре зазеленела садами. Реализованная с набежавшимии за сто лет процентами подсознательная тоска москвичей по непостроенному Дворцу Советов, архетип Вавилонского зиккурата со стойкими фаллическими ассоциациями... Увы, спустя несколько десятилетий "генная бомба" сделает ненужными эти мрачноватые и, положа руку на сердце, довольно уродливые при всей своей искрящейся чиста-тайдовой белизне айсберговидные глыбы, подобно тому, как чуть раньше из-за революционно-интенсивного развития воздушного автотранспорта станет ненужной подземка, уже тогда начавшая превращаться в музей. Большинство москвичей, за исключением разных оригиналов и любителей горизонтального взлёта, как и следовало ожидать, переселилось, едва появилась возможность, поближе к земле и к центру, в башнях сосредоточились всевозможные офисы и учреждения - те, которые в силу тех или иных причин не перешли на полностью виртуальный способ организации корпоративной деятельности. Алиса и сама первые два года своей жизни провела в одной из таких мегавысоток и даже сохранила в памяти живописные аллеи и пруды Южнобутовского лесопарка. А теперь значительная часть их территории, как и почти все андеграундные площадки, занята под экспозицию Музея Москвы. Доживёте до двадцать второго века - обязательно посетите. Не пожалеете!

Я-то, как вы уже знаете, не доживу...

- А зачем нам вообще телецентр? Давай сейчас заявимся прямиком в Кремль: "Здорово, бояре!" Шучу, шучу. А ну-ка покажи мне ещё раз свой план. Что-то запас времени нам слишкой большой оставлен. Внезапность - это хорошо, но чуть задержимся - и сами туда не попадём, отрежут на хрен.

- Понял. Тогда такой вариант...

Алеся всё ещё стояла, закинув голову, хотя кровь из разбитого носа уже не шла. Если бы Булычёв не сжимал ей так сильно руку, отпустил бы её раньше, то страстный поцелуй со стенкой неглубокой ниши мог бы иметь и более фатальные последствия. Ну, и она бы его вовнутрь, конечно, не втянула. А сейчас он тоже застыл в полусогнутой позе и тихо стонал. Удар по груди стальным штырём пришёлся не слабый, и даже закалённому в экспедициях хронавту было непросто прийти в себя. Вася-экс-Тульин, обделённый вниманием, естественно, орал. Один лишь Славка сохранял невозмутимость, ожесточённо тряс выкрученную из патрона в стене перегоревшую лампочку и, подсвечивая фонариком, проверял, не сцепились ли оборванные концы нити накаливания.

- Эх, у Дашки это здорово получается...

Наконец желаемый результат был достигнут. Медленно и очень осторожно мальчик ввинтил лампу в треснувший чёрный патрон. Закуток наполнило дрожащим, но ярким светом - после долгих потёмок просто слепящим. Уродливые тени от наших незадачливых путейцев-спелеологов тут же упали на рельсы и поползли вверх по своду, нависнув над ними чудовищной растопыренной кистью. Раскалённая нить внутри колбы нервно пульсировала, пузырь, повисший на стене болезненным наростом, готов был лопнуть в любую секунду. Если бы они при этом взрывались вовнутрь, как, вроде бы, положено...

Свет, вспыхиваюший в темноте, всегда возвращает в реальность и заставляет по-новому взглянуть на ставшие привычными вещи. Вот и сейчас действие возымело должный психологический эффект. Булычёв, держась за стержень, осторожно выпрямился и всё ещё мутным взглядом обвёл спутников.

- Что будем делать? - тут же взял его в оборот Славка. - Сколько здесь торчим, вроде пока тихо.

Игорь Всеволодович скептически покачал головой:

- Если поезд прошёл - где гарантия, что не вернётся? Или что следом не будет другого.

- Надо идти, - сомнамбулически заторможенно процедила Алеся. - Маму... предупредить...

- Да, ты права. Ждать можно до бесконечности... Так, между центральными прутьями я, кажется, смогу пролезть...

Алеся шла на автопилоте, даже не чувствовала боли в ногах, на которую совсем недавно жаловалась. Шок продолжался и обещал тянуться по крайней мере столько, сколько им ещё предстоит блуждать этими кротовыми ходами, нашпигованными смертью из-за угла. Огонёк за спиной таял, огонёк впереди, до которого они в прошлый раз так и не дошли, разгорался. А когда и он остался далеко позади, в иссякающем отблеске на путях обнаружилось что-то чёрное и бесформенное. Суть которого подсказывал лишь свежий запах - не предвещающий ничего хорошего, бьющий через нос в ту самую предувулярную область, которую в известных случаях стараются достать двумя пальцами...

Трепещущий луч фонарика коснулся места, в котором угадывалось лицо, на секунду задержался на нём, и вдруг запрыгал, заметался в диком танце по гладким сводчатым стенам, по чёрным (разум подсказывал, что красным) пятнам на рельсах, уткнулся в такой же сгусток тьмы на путях вдалеке и увяз в нём, не всилах ни обогнуть, не вернуться. Славка уже не дрожал - его просто било в лихорадке, и зубы клацали, как на морозе. С трудом вернув контроль над одеревеневшей челюстью, он пояснил, заикаясь - а в словах, как нарочно, сплошь губные звуки:

- Я в бога не верю, поэтому скажу просто: повезло. Это "гиены". И если б не поезд, мы бы, того, встретились...

Чем чревата такая встреча, он не объяснил. Никто и не спрашивал.

Как прошли мимо второго размазанного по путям трупа, Алеська не помнила. Вообще остаток пути в тоннеле выпал у неё из памяти. Отложились уже узкие переходы с поворотами, проломы в стенах, ступени, подползание в полувыбоины-полуподкопы и через какую-то трубу... Небесный купол, обрушивший лавину дневного света сквозь ребристый остов крыши, некогда венчавшей полуразваленный бокс, окончательно вернул её к жизни.

Щель-проулок между слепыми складскими корпусами резонировала гулом поездов, доносившимся, однако, из-за высокой серой стены. А за поворотом выглянула и вышка над стеной с топающим на холодном ветру часовым в облезлой серой шинели. С низкого пологого склона нависал узкими торцами неровный ряд близнецов-двенадцатиэтажек. Близнецами их, впрочем, сейчас можно было назвать с большой оговоркой: дальняя зияла насквозь дырами окон, выставленная на растерзание времени, которое довольно быстро и успешно справлялось с тем, что пощадили бои. На оставшихся трёх грязно-белых коробках лежала отчётливая печать незаконченного, но уже застарелого ремонта. Явно заселённые и ещё более явно неухоженные, что-то среднее между общагой и перевалочным пунктом. Склон был покрыт слоем строительного мусора неопределённой толщины, который успел порасти густым кустарником. В общем, обычная картина для Москвы 2008 года, если бы не обросшая "колючкой" стена с её навязчивыми объятиями и венчающими её поганками на паучьих ножках.

Алеся, конечно, знала, что такие стены с надписями метровой высоты "Восстанавливаемая территория. Часовой стреляет без предупреждения!" выросли по всей Москве сразу же после "лукашинского умиротворения", охватив целые жилмассивы, причём не самые разрушенные. Тогда о них предпочитали не распространяться и вообще не замечать, тем более, что живущие по соседству ещё долго слышали ночами доносящиеся из-за них глухие выстрелы. А переселиться за них всё ещё оставалось реальной перспективой для каждого - "умиротворение" унесло куда больше москвичей, чем сама война... Год спустя они уже стали привычной частью городского пейзажа и хотя официально по-прежнему не существовали, всем было известно, что теперь они используются как лагеря или гетто для гастарбайтеров и лимиты - дешёвой рабочей силы, в основном благодаря которой город худо-бедно затягивал свои раны. О некоторых, правда, ходили и более экзотические слухи... Район Алеська не узнавала, и даже угадываемая за стеной железнодорожная ветка не могла служить ориентиром. В таком возрасте, как правило, ещё слабо знаешь собственный мегаполис. Наташа в своё время даже места съёмок плохо запомнила, а потом оставалось только руками разводить в ответ на настойчивые расспросы фэнов. В одном девочка не сомневалась - они по ту сторону.

Солнце, как ни странно, висело ещё низко. Хотя казалось, что они провели в подмосковье, то бишь подземье, целую вечность. А то и две.

С трудом заметная для постороннего взгляда тропинка среди завалов битого кирпича вела к обгоревшему корпусу автобуса, который, казалось, совершенно случайно прикорнул одиноко на склоне мордой вверх. Причём непохоже было, чтобы его оттуда спускали - скорее наоборот, зачем-то тянули на пригорок. Зачем? Стоило Алесе задать себе этот вопрос, как правдоподобный ответ тут же пришёл в голову: удобный наблюдательный пункт. Тем более, оттуда всё отчётливей доносятся какие-то звуки - то ли пение, то ли бормотание, то ли собака воет в одиночестве...

- Бородатый извращенец!

Прямо над головой среди мусорного завала, сливаясь с ним до полной неразличимости, ползал на карачках старик в клетчатом пиджаке без пуговиц, отыскивая что-нибудь полезное в груде щебня и кирпичного боя. Весь в известковой пыли, никем не замеченный прежде, чем обрушил с пригорка свой скрипучий голос, он впился в Булычёва пиявкой единственного глаза, непонятной злобы и ненависти в котором было как минимум на четыре. Место второго занимало гноящееся бельмо с хорошее яйцо размером, переходящее в синюшную опухоль по всей щеке.

Алеське этот взгляд напомнил Соню, к которой она больше не испытывала ни страха, ни отвращения - лишь жалость и робкую надежду, что она всё-таки осталась в живых среди той слепой и безумной пальбы, за которую и спросить теперь не с кого - не с Васи же? Поэтому и уродливый старик не вызвал у неё отторжения. Правда, она всё же спряталась на всякий случай за спину Игоря Всеволодовича. Мало ли, что ему в голову взбредёт?

И действительно, сверху, не заставив себя ждать, полетели кирпичи. Падали поодаль на большом расстоянии, скорее всего, специально мимо и кидались. Но это служило слабым утешением.

Славка, как ни в чём не бывало, нагнулся, выбрал под ногами кусок кирпича поувесистей. Медленно выпрямился и, подбрасывая на ладони, выжидающе уставился на деда злым волчьим взглядом, заставившим Алеську даже вдали от непосредственной траектории почувствовать себя крайне неуютно. Особенно зловеще выглядел в контрасте с подзабытой в подземной темноте впечатанной в лицо псевдоулыбкой. Старик же спёкся на пятой секунде:

- Понял, ухожу! - и быстро попятился, спотыкаясь и падая, вверх по вздыбившемуся пустырю, опасаясь повернуться спиной, чтобы не получить по ней кирпичом вдогонку. Слюна текла по губам и подбородку, по впавшим щекам, среди редких и острых серебряно-пепельных иголок. Лишь оказавшись на безопасном расстоянии и убедившись, что преследовать его пока не собираются, позволил себе прокричать - но не прямо в их адрес, а слегка в сторону и поверх голов: "Сволочи! Черносотенцы... Пидахилы... Попам Россию продали. Растащили, разворовали... Фашисты... Антифашисты!"

- Псих, - сказал Славка, словно это всё объясняло. Наверное, страх и осуждение в Алеськиных глазах читались слишком уж отчётливо. - Цепляется тут ко всем, от кого отгрести не боится. Пока не напугаешь, не отстанет.

- А если бы он не испугался? - холодно спросила девочка.

- Меня-то? - усмехнулся Славка, подбивая кирпич ногой. - Скажешь тоже!

Гудение, доносящееся из автобуса, по мере приближения становилось всё определённей. И впрямь, песня, которую не спугнула перепалка со страшным дедом - похоже, изнутри обгоревшего железного ящика она осталась незамеченной. Как незамеченными остались и сами гости, грязные с ног до головы, среди которых яркий Алеськин комбинезон смотрелся вызывающе, но тоже вполне буднично даже для этой гиблой местности - всего лишь новенькая спецовка. Песню, если это хоть в малой мере заслуживало такого наименования, старательно выводил детский голос в немыслимой и уже начавшей забываться орущей манере малолетних метрошных попрошаек, с тем же легко узнаваемым искусственным акцентом "мы-сами-не-местные". Петь по-другому мальчик, очевидно, просто не умел:

- Тёплое место! На улице ждут! Отпечатков наших ног! Звёздная пыль! На сапогах!

- Нормально? - Славку просто перекосило в благородном возмущении. - Это он подходы, называется, охраняет... Стойте здесь, не двигайтесь.

- Куда ты? - спросила Алеся.

- Сейчас я ему покажу и "солнечный день", и "группу крови"...

Энергично разгребая локтями хлёсткие прутья кустарника, Славка быстро исчез в зарослях. Алеся проследила за ним взглядом... и тут же упустила из виду! Ни один кустик не шелохнулся до тех пор, пока вдруг у самого автобуса, напротив приподнятой кабины, из них что-то вынырнуло, очень быстро проскользнуло ползком, как вьюн, к обожжённому остову и прежде, чем Алеськина сигнальная система успела идентифицировать это "что-то" и дать ему имя, впорхнуло вовнутрь.

- Руки за голову!

- Ой! Да пошёл ты...

Славкина рука махнула им в окне. Булычёв с Васей на руках, качая головой, пошёл первым.

Утопленный в мягкий грунт и чуть ли не до середины покрытый толстым слоем глины защитного цвета, огрызок автобуса казался глубоко вросшим в землю. Поэтому Булычёв и Алеся, ничего не подозревая, вошли в заднюю дверь. Оказалось, что корпус расположен крайне неустойчиво, и каждый шаг отдавался не только глухим гулом от стен с оплавленными следами краски, который наполнял решётчатый контейнер и, не задерживаясь, спешил истечь в громадные оконные проёмы, но и смещением центра тяжести, так что всё шатало ходуном, и подъём к бывшей водительской кабине, где Славка распекал проштрафившегося часового, напоминал аттракцион из третьеразрядного луна-парка.

- Он ещё чем-то недоволен! Нас под самым носом не заметил.

- Где? - уже без акцента, но с противной плаксивой интонацией тянул худенький мальчонка лет восьми-девяти, шмыгая упомянутым носом и яростно вытирая оный протёртым и засаленым рукавом.

- Да вот же, мы впритык подошли, - Славка, обхватив его за плечи, продемонстрировал открывающуюся сквозь решето салона панораму. - Очень постараться надо было, чтоб не увидеть. Занимаешься тут всякой хренью...

По кабине были раскиданы куски колючей проволоки, а на останках приборной панели громоздился полуфабрикат некой композиции вроде декоративной корзинки, которую мальчик сплетал из "колючки" с помощью двух плоскогубцев и воткнутого в стену ржавого отрезка трубы - из таких не так давно клепали стандартные могильные кресты, с непременной изогнутой ирландскими трилистниками толстой полосой-заглушкой на концах.

- Ты бы хоть с этих вертухаев пример брал...

- А что они? - не сдавался пацан. - Они вон и спят, и ссут с вышки, и всё такое.

- Я не понял, фраерок, чё за базар? Волну гоним? Они-то ссут, но дело своё знают. Можешь проверить, если хочешь. Чего пререкаться? Знаешь же, что виноват.

- Я у тебя всегда виноват, - снова шмыгнул мальчик. - Даже когда не виноват. Другие ругают, так только за дело. А ты...

- А я для профилактики. Ладно, слушай сюда. Сейчас надо пулей в штаб и связаться с Дашкой. Там знают, с каким она сегодня номером.

- Погоди, а ты меня, что ли, сюда ставил, что снимаешь?

Славка начал свирепеть. Он бы, пожалуй, рассвирепел уже давно, но сдерживало присутствие гостей.

- Ренат, может, хватит тормозить, а? Не видишь - нашли уже, кого искали. Сейчас надо человека в аэропорту встретить. Дай карандаш и бумагу.

Ренатик послушно извлёк из ящика бесформенный кусок картонной коробки и, порывшись, огрызок чёрного карандаша. Славка сунул их Алесе:

- Пиши - рейс, время. В лицо её знают - фотку показывали. Скачали вместе с твоей. Она у тебя тоже того, красивая... Возле дома вашего с утра уже дежурят, так что, если разминёмся, перехватят.

Писать было нелегко - карандаш не просто тупой, а исписан до состояния гладкой поверхности. Проще углём царапать. Зато другой его конец изгрызан, словно над ним поработало целое семейство beaver'ов.

Славка между тем продолжал инструктировать Рената:

- Мы сейчас к Михалычу. Деду ксиву надо оформить. К Алесе, - объяснил он Булычёву, - не прицепятся, а вы здесь без бумажки долго не продержитесь. Лесь, а ты - как хочешь. Можешь с Ренатиком пойти и ждать Дашку, можешь с нами.

- Ой, лучше с вами, - не задумываясь ответила Алеська. С Игорем Всеволодовичем, да и со Славкой она чувствовала себя защищённой. А перспектива оказаться одной в незнакомом обществе, подвергнуться неизбежным распросам, не слишком прельщала.

- Тогда, может быть, пусть он хоть Васю отведёт? - предложил Булычёв. - Если это ближе, конечно.

Славка задумался.

- Ближе, в общем-то. А потом, ещё неизвестно, того, как сложится. Вдруг вам убегать придётся? С малым не очень побегаешь.

- Алеся, что скажешь?

Девочке не хотелось расставаться ни с Булычёвым, ни с Васей. Но эгоистическое начало всё же взяло вверх.

- Я с вами.

- Хорошо. Тогда и его к девчонкам отведёшь, - распорядился Славка. Ренатик, как и следовало ожидать, снова недовольно заскулил:

- Ага, и "пулей", и "отведёшь"... Как я его доведу, он и ходить-то как следует не умеет!

- По шее хочешь? - поинтересовался Славка таким спокойным тоном, словно предложил товарищу закурить. - Берёшь на руки и бежишь с ним к рельсе. А там звонишь сугубым сигналом. И не забудь первым делом отдать эту бумажку.

Ренатик непритворно вздохнул:

- Ясно. "По шее, по шее"...

- Ты чем-то недоволен? - нахмурился Славка.

- А как думаешь? Чуть что - сразу "по шее"... Я вот Дашке пожалуюсь!

Славка моментально сник, но приложил все усилия, чтобы это осталось незамеченным. Правда, получилось не очень убедительно.

- Жалуйся, - сказал он с каким-то преувеличенным равнодушием. Так хорохорятся перед лицом реальной угрозы, которой нечего противопоставить. "Из отчаянья соткана моя непреклонность", как писал... Впрочем, неважно, кто это писал. И когда он это писал, тоже неважно. - А чего только Дашке? Давай ещё и сестре Галине, чтобы, того, на неё надавила. У тебя ведь теперь такие связи...

- Не-а, - сказал Ренатик с хитрым блеском в глазах. - Они обе этого не любят.

- И правильно делают, - быстро и с заметным облегчением подтвердил Славка. - Ябедам - первый кнут. Вот скажи, я тебя вообще когда-нибудь ударил? Хоть раз?

- Нет. Только постоянно обещаешь. А это ещё хуже.

- "Хуже"... Тебя когда последний раз били-то? Так, чтобы по-настоящему?

И тут же пожалел, что спросил. Кровь отхлынула от лица Ренатика. Не так, когда говорится для красного словца и очередного литературного штампа. А на полном серьёзе, так что худая костлявая физиономия моментально отразила серость нависающего за горелым каркасом грязно-пасмурного измятого неба. Взгляд стал пустым и блуждающим; мальчик выглядел сейчас как персонаж подзабытых голливудских или популярных отечественных ужастиков.

- Давно, - тихо вымолвил он чёрными губами. - Но мне хватило.

Славка уже не знал, куда себя деть, и лишь мысленно чертыхал свою дурацкую прямолинейность.

- Ладно, - примирительно произнёс он с замешательством, которое и не пытался скрыть, - то, что было дома или до нас, это не считается. Перевёрнутая страница, как Дашка говорит. У всех что-то было. Если это будем дальше тянуть - как жить-то?

Ренатик кивнул, молча взял Васю на руки и спрыгнул с ним со ступени. Первые сто метров действительно пытался бежать вдоль растущего косогора. Затем, запыхавшись, перешёл на быстрый шаг, и холодный ветер, сгоняющий по земле облака известковой пыли, донёс его пение в уже известной читателю манере:

- Но вздыхают от разлуки! Где-то дом и клок земли! Да поглаживают луки! Чтоб в бою не подвели! Распростись скорей со страхом! Растопи сомнений лёд! Отомстим мы сассанахам! В час когда-а-а-а! Луна взойдёт!

- Некоторые слова не те, - задумчиво сказал Булычёв, глядя мальчикам вслед. - Хотя и не удивительно...

С мелодией было ещё более "не то". В смысле, не было никакой мелодии. Ренат с разбега гнал каждую строку по восходящей интонации, одновременно усиливая голос до крика. Воздуха, естественно, не хватало, тем более, на ходу, на самом пике "песня" лопалась, словно мыльный пузырь, но мальчика это не смущало - глотая паузу, он уже вёл тем же маршрутом следующую строку. То ли певучий рэп, то ли заикающийся речитатив. И в этой фантастической манере исполнения знакомые слова обновлялись, обрастали исключительно глубоким значением и смыслом. Который, впрочем, тут же неуловимо улетучивался вместе с хриплым дискантом.

Приглушённые, но настойчивые удары в рельс наши герои услышали уже наверху, под мрачными стенами полужилой цитадели. Два - пауза, два - пауза...

- Ну вот, самолёт теперь встретят, можешь не беспокоиться.

За двенадцатиэтажками открывался вид на одиноко стоящий полуразрушенный "универсам" типовой советской постройки, изначально обеспечивавший жителей близлежащего района продовольственными товарами и всевозможной бытовой мелочью, а к концу девяностых, судя по остаткам рекламы на стенах, перепрофилированный, подобно другим таким точкам, под что-то более рентабельное. Во время боя, по-видимому, служил укреплённым пунктом фрондеров, за что и был разнесён наполовину прямыми попаданиями. Восстанавливать его, в отличие от жилых домов, не собирались, но оставшееся крыло тоже не спешили доламывать, а приспособили под жильё. Сюрреалистическое полуздание с поросшей всё тем же неопознаваемым кустарником плоской крышей окружали бастионами острые пики хаковых армейских палаток. Стали появляться одинокие прохожие, пугавшие своей неуместностью в этой пустоте и тишине, которую лишь отчасти нарушала доносящаяся из отдельных окон монотонная ругань. Все на работе, заколачивают бабло, перечисляемое на счёт в родной Урюпинск; кто в ночную, наверняка предпочитает в такое время отсыпаться. Редкие же встречные выглядели ненамного свежее и опрятнее их самих, да и в стойком запахе помойки, наполняющем окрестности, терялись впитанные одеждой канализационные миазмы. Однако Булычёв в нерешительности замер, а затем хлопнул себя по лбу:

- Старый склеротик! Алеся, глянь в кармане на рукаве - салфетки есть?

Разноцветный пакетик с надписями по-японски и на космолингве там действительно обнаружился. Приятно влажные салфетки пахли свежим огурцом и бананом. И немного земляникой - именно лесной. Комбинезон выглядел, словно только с витрины, но вот лицо и руки можно вытереть... А можно было, как выяснилось, и не вытирать, просто поднести к лицу: с лёгким, еле слышным шипением салфетка вбирала в себя малейшие следы грязи и пота - до микрона, до верхних слоёв эпидермиса - бесследно растворяя их в своей сверкающей белизне. На лицо легло ощущение необычайной свежести, будто только что умылась водой из родника. Собственно, тот же эффект, только ещё сильнее, Алеся постоянно ощущала внутри своей "спецовки". Какой там пот - вся одежда словно из химчистки и сама словно из бани! Не слабое, конечно, снаряжение у хронавтов...

- Дай мне, - попросил Булычёв. - Да нет, не новую, свою. Она на десять человек рассчитана.

Его фаст-туалет занял гораздо больше времени. Зато в результате Игорь Всеволодович стал выглядеть даже черечур шикарно для здешних краёв. Разве что стрелки на брюках не отутюжились.

- Здорово! - искреннне восхитился мальчик.

- Держи, - протянула ему Алеська чистую салфетку. - Только пользуйся чаще.

Славка всё-таки обиделся. Но виду не подал.

...Трудно сказать, находился ли бывший магазин в центре одного из тех микрорайонов, которые возводились в разгар холодной войны с расчётом на войну ядерную, так что логику застройки можно было понять только исходя из общегородских масштабов и соображений гражданской обороны, или же китайско-берлинская стена плача отхватила кусок улицы, превратив его в вытянутую площадь. То тут, то там возникали ряды колючей проволоки, огораживающие непонятно что и ведущие непонятно куда. На заасфальтированном участке стояло несколько крытых грузовиков и помятых автобусов. Сквер вокруг универсама, где когда-то, видимо, росли деревья, был недавно перекопан, земля заметно просела.

- Да, - перехватил Славка Алесин взгляд, - вот сюда их и сбрасывали. И засыпáли. Слоями.

Эта территория (обитателями называемая, как нетрудно догадаться, "зоной") действительно служила местом проживания сезонных гастарбайтеров, работающих по контракту от двух месяцев до года, и лимитчиков, обосновавшихся на таком казарменно-рабском положении на неопределённый срок, с правом в любое время покинуть столицу, утратив, однако, тем самым статус её "полужителя", и с туманной перспективой когда-нибудь получить полноценную прописку. Поселяя бок о бок тех и других, власти частично решали проблему самоупорядочивания внутренней жизни в "зонах". Между гастарбайтерами и лимитой возникал естественный и непримиримый антагонизм. Первые метили на место вторых, вторые яростно защищали отвоёванные позиции. Не раз доходило до поножовщины и даже летальных исходов. Стены домов пестрели надписями "Понаехали!" и "Казлы столичные!" Причём вопреки первому поспешному предположению граффити первого типа оставляли, как правило, сами гастарбайтеры, а второго - лимитчики. Наивный компромат на конкурентов, способ обвинить их в порче имущества, на который городские власти, конечно, не реагировали: достаточно того, что кипящая ропотом энергия перенаправляется в безопасное русло. А если кому-то вздумается вернуть в опасное, то прежде, чем вирус бунта заразит критическую массу населения, о нём станет известно конкурентам - со стопроцентно предсказуемыми последствиями...

- А старик, которого мы встретили, он из каковских? - поинтересовался Булычёв.

- Кажется, из лимитчиков, не знаю точно. Здесь бывает такое, не выдерживают, того, обстановки, - мальчик покрутил пальцем у виска. - Этот уже две недели как свихнулся, на работу не выезжает, шляется целыми днями по зоне. Ну, оно и не надо никому, пока того, работодатели не хватились.

- А хватятся, что тогда?- спросила Алеся.

- Если родственники откликнутся - приедут, заберут. Нет - значит, в какой-нибудь концприёмник в соседних областях. Куда же ещё? Знаешь пословицу: "Москва слезам не верит, а кровушку берёт"...

Природным москвичом Славка, несмотря на своё блестящее знание города, особенно его подземной части, явно не был.

- Ну, а мы вот вписались между двух огней. В разных зонах... ещё тогда, зимой. Гастарбайтерам официально детей брать с собой не разрешают, но и не выгоняют.

- Понятно, - кивнул Булычёв. - Легче надавить, если что. Да и сами с ребёнком не станут рисковать, тем более, когда он на птичьих правах.

- Вот-вот... Теперь если меня мент на территории схватит: "Ты чьих?" - Таких-то. Он что, проверять пойдёт? Не пойдёт, потому как здесь вообще детей быть не должно. У них приказ, того, негласный их как бы не замечать. Они и не замечают. А беспризорных ловить - не по их части. Так ежели узнают, что тут, на их территории.... сюда такие проверки наедут. Кому оно нужно?

- Ну, а с помощью местного населения? Да и вообще, если здесь такая криминогенная атмосфера... Неужели вас не пытались вытеснить с территории?

- Пытались, - усмехнулся Славка. - Ещё как. Но мы отбились... Больше не пытаются.

Алеся вспомнила кирпич, спокойно подпрыгивающий на Славкиной руке, и вопросов у неё не осталось.

Впрочем, у них здесь, судя по всему, какие-то взрослые покровители имеются. Тот же "Михалыч", таинственная "сестра Галина"... Монахиня, что ли? Она-то что здесь делает?

- Когда-нить там, наверху, всё равно допрут... но мало ли мест? Главное, холода пересидели...

Двери грузового лифта в подъезде были наполовину раскрыты. Кабины за ними не наблюдалось, вместо неё свисал какой-то крюк.

- Это что?

- Воду поднимать. По лестнице не натаскаешься.

Алеся прикусила язык. Действительно, глупый вопрос. Она ведь давно заметила громоздкие конструкции с блоками, которыми ощетинились крыши и некоторые балконы верхних этажей. Ещё полгода назад такие украшения были видны на многих московских домах. Теперь-то воду дольше, чем на три дня, не отключают. Ну, а здесь, как и следовало ожидать...

Таскать воду по таким лестницам, планировавшимся как аварийные в случае поломки лифтов и не рассчитанным на ежедневное использование, действительно было бы проблематично... Алеся пыталась считать пройденные этажи, но вскоре сбилась со счёта.

...Все квартиры на этой площадке, некогда сблокированные по две общими предбанниками, сейчас стояли вообще без дверей. Этаж был превращён в большую коммуналку, которая, правда, не запиралась, словно на острове Утопия, а потому захламлена гораздо меньше, чем можно было ожидать, и трёхлетняя козявка неопределённого пола вволю гоняла взад-вперёд на трёхколёсном велосипеде, перепрыгивая через порожки. На верёвке сушилось бельё, но масштабная тётка с печатью хронического алкоголизма как раз снимала его и складывала в зелёный эмалированный таз. Скосила на гостей любопытный взгляд и тут же отвернулась.

Выдранная из какой-то квартиры ванна, установленная на кирпичах впритык к ненужной двери пассажирского лифта, по-видимому, предназначалась для стирки, однако сейчас была набита стройматериалами - признак активизировавшегося где-то локального ремонта.

Проём, полочки с рухлядью, ещё проём - когда-то квартира. На одной двери висячий замок, из-за другой доносится, то разгораясь, то затухая, ленивая перебранка. Здесь, похоже, не существует другого развлечения, кроме ругани. Ну, можно ещё песни петь - так не с утра же?

Каморка, возле которой остановился Славка, судя по размерам, расположению и некогда застеклённому окошку, ведущему в уставленную бумажными мешками с цементом предполагаемую кухню (неожиданный рецидив вуайеристской моды, более характерной для хрущёвских пятиэтажек), в прошлой жизни была совмещённым санузлом. Её хозяин - немногим моложе Булычёва - как раз ладил на сапожную колодку ботинок, выглядящий так, словно уже успел побывать в мусорке - во всяком случае, даже в это нелёгкое время мало кто в Москве взялся бы его ремонтировать. Поскольку помимо вороха обуви, каблуков и набоек в глаза бросалось большое зеркало на стене, едва ли сохранившееся от туалетного прошлого, а на полочке под ним красовались две пары ножниц и металлический гребешок, мастерская эта была широкого профиля. А судя по примусу в углу и скатке спальника на стене, она служила и жилплощадью.

- Привет, Михалыч, - скзал Славка и, дождавшись, пока тот, не отрываясь от работы, медленно кивнёт головой, перешёл на заговорщицкий шёпот: - Это вот наш пассажир. Проектный.

Выстрелив в сторону гостей притворно равнодушным взглядом, Михалыч, как ни в чём не бывало, вновь склонился над работой:

- Обувку починить? Или, может быть, подстричься?

Булычёв почесал бороду, вспомнил взгляды на остановке и засаду, вызванную, несомненно, тем, что его узнали:

- Подстричься, наверное, тоже не мешало бы...

- Нет, не обувку, - сказал Славка. - Часы починить.

Михалыч пристально уставился на Булычёва.

- Вписать, значит... Надолго?

- Ну, не знаю, - замялся тот, - как получится.

- Ясно. С выходом?

- Да, если можно.

- Экстерриториально и в пределы Бульварного кольца не получится, остальное - без проблем.

- Замечательно! Сколько это будет стоить? Деньги у меня есть.

- Все расчёты - по факту, - отмахнулся Михалыч, извлекая на свет белую простыню. - И вообще, у вас "проектный" счёт. Я, правда, не знаю, что это такое, - поспешил он добавить, предупреждая возможные вопросы. - Но наслышан, ага.

Зеркало исчезло под простынёй. Михалыч усадил Булычёва к ней спиной на свой дебелый табурет, служащий, по мере надобности, и парикмахерским креслом, перенаправил лампу на потолке.

- Стань на шухере, - кивнул он Славке.

- Стою, стою...

У Михалыча, как у фокусника, нарисовался невесть откуда взявшийся камерофон.

- "Сделайте, пожалуйста, умные лица"...

Щелчок...

- Ну, нормально. Фотошопом подправят. По анкетным данным будут пожелания?

- Всё равно. Пишите что угодно, - ответил Булычёв.

- Уже легче.

- Сколько это займёт? - деловито осведомился Славка.

- Часа два, не меньше.

- Надо бы ему где-то пересидеть это время...

Михалыч нырнул в карман, достал связку ключей, отцепил один.

- Держи, - сунул его мальчику. - Тридцатая квартира.

- Это восьмой этаж? - подсчитал Славка.

- Угу. Вторая слева. Мерам предосторожности, тебя, надеюсь, учить не надо?

- Обижаешь, Михалыч!

- Кстати, насчёт "обижаешь". Ты мне чтобы Ренатика не обижал. Задёргал парня!

- О-па! Кто это его, интересно, обижает? Наставничество, Михалыч. Старшие в экипажах учат младших. Ну, и требуют, конечно. У нас же всё на этом построено...

- На "дедовщине", что ли? Это Даша вас прямо так и учит? Ой, сомневаюсь...

- Он что, жаловался? - с подозрением в голосе уточнил Славка.

- Деточка! Зачем жаловаться? А то я не вижу, как он себя ведёт обычно и когда ты рядом. Сковывается, сжимается, будто удара ждёт...

- Михалыч, братством клянусь, в жизни его не ударил! Я ж не виноват, что он шуток не понимает...

- Слав, а я тоже шутить умею. Только не уверен, что тебе понравится... Вопросы есть, нет? Свободны!

- Есть вопрос, - Славка не из тех, кто сдается так просто. Без свидетелей он, может быть, с Михалычем препираться и не стал бы, но сейчас на карте стояли его честь и достоинство. - Я вот одного не пойму. Сколько раз наблюдал: как ни соберутся двое ваших, боговерующих - тут же споры начинаются. Чуть ли не до драки. А Ренатика кахети... охмуряете, короче, все подряд. Все, того, конфессии. Как это получается, а? И кем он вообще будет считаться после крещения?

- Ты не поймёшь, - серьёзным тоном ответил на подколку Михалыч, возвращаясь к своей колодке. - Маленький ещё.

Существуют слова, в подавляющем большинстве случаев действующие безотказно. Большинство женщин можно заставить усомниться в любом принятом ими решении с помощью простой фразы: "Тебе это не идёт". Это многократно проверено и подтверждено на домработницах, домохозяйках, студентках, преподавателях, специалистах среднего звена, кандидатах наук, ветеринарах, писательницах, приходских библиотекаршах и даже на одной женщине - зубном технике. В последнем случае, надо сказать, решение провести эксперимент было несколько опрометчивым...

Точно так же большинство детей, подростков и вообще лиц в том возрасте, который округляешь ещё по принципу налоговой инспекции - всегда к верхней границе, - легко осадить, прозрачно намекнув на этот самый возраст. И в том, и в другом случае главное не переиграть с интонацией, чтобы это прозвучало легко, естественно и как бы между прочим.

Михалыч интонацию выбрал правильно. Он хороший психолог и педагог. Поэтому Славка тут же насупился от попавшего в цель удара:

- Нормально, да? Он, значит, не маленький? Он меня на два года младше!

- А при чём тут годы, Слава? Возраст - это совсем другое. Если ты себя большим считаешь, то должен это понимать... А вам вообще никто не знает, сколько лет на самом деле. Бумажек-то нет, мало ли что вы там рассказываете. Приходится оперировать, так сказать, не паспортным возрастом, а настоящим...

Славка всё-таки предпринял ещё одну попытку атаки:

- Михалыч, но ведь в вашей секте, - слово "секта" было употреблено умышленно и даже выделено интонацией, - в таком возрасте вообще не крестят!

- Приходи по свободе, поговорим. Если тебя это действительно интересует...

Михалыч прекрасно понимал, что его это не интересует, и Славка столь же прекрасно понимал, что Михалыч это понимает. Собственно, исход словесного поединка был заранее известен, и ввязываться в него не стоило. Но Славка всегда был спорщиком...

На восьмом этаже квартиры сохранились. Ободранные двери, скрученные кукишем концы проводов на месте звонка... В тридцатой обитала целая бригада гастарбайтеров, которые едва ли приехали в столицу больше, чем на три месяца и едва ли проводили здесь ежедневно дольше, чем восемь часов на законный сон. Поэтому обстановка во всех комнатах, начиная с прихожей, состояла из мешанины рюкзаков, сложенных раскладушек, одежды на бесконечных вешалках, грязной посуды, вёдер и канистр с запасами воды. В комнате, куда привёл их Славка, лишь раковина с треснувшей деревянной пробкой вместо крана, но доверху забитая посудой, выдавала былую кухню.

- Ключ я вам оставляю. Наши будут стучать "Спартак - чемпион!" Если станут открывать или стучать по-другому, вы через окно на балкон. Видите, он сюда доходит, и люк с лестницей как раз напротив. На три этажа спускаетесь - и к Михалычу.

- А ты? - спросила Алеся.

- А я всё-таки Дашку хочу встретить и всё ей рассказать. От Ренатика толку мало.

"Прогнуться перед "адмиральшей" ты хочешь", - такая нехорошая мысль вдруг посетила Алеську. Она сама удивилась такой неприязни, и удивилась ещё больше, когда поняла, что неприязнь эта вовсе не к Славке (хотя инцидент с одноглазым стариком таки засел в памяти), а к Дашке, которую она и в глаза не видела!

А удивляться особенно нечему. Не видеть-то не видела, но все уши ей этой Дашкой успели прожужжать. А это, во-первых, живо напомнило Алесе атмосферу, сложившуюся в классе вокруг Нины с Изольдой в их кланах. А во-вторых... был бы Славка девочкой, было б только "во-первых".

Повторялась история с иррациональной неприязнью, которой она встретила Алису. Она тогда, правда, быстро улетучилась, а сейчас, напомнив о себе, заставила девочку покраснеть, хотя среди груды вещей в радиусе шести метров не наблюдалось никаких миелофонов.

Стыдно стало перед самой собой.

Хотя априорное предубеждение против Дашки всё равно никуда не делось.

- Ждём, значит? - спросил Булычёв, разглядывая унылый тюремный пейзаж за окном. Который оставался тюремным даже по ту сторону сжавшейся стены...

- Ждём, - эхом ответила Алеська.

Она первым делом выпорхнула, словно из кокона, из опостылевшего комбинезона. В нём, слов нет, комфортно, но раскраска девочке не нравилась. Ей почему-то втемяшилось, что со стороны она напоминает личинку колорадского жука!

На большом кухонно-обеденном столе среди стопок грязной и условно-чистой посуды, побитой магнитолы, наполненной окурками широкой и низкой банки из-под кофе "Золотой колос", разводного гаечного ключа, круглого напильника и мотка изоленты обнаружилась изрядно потрёпанная книга Ника Перумова "Череп в анусе". Новый роман из популярного сериала девочкой ещё не был читан, а потому проблему, чем занять время ожидания, она для себя решила.

На шестьдесят второй странице раздался "фанатский" стук в дверь. Булычёв пошёл открывать, Алеся, со вздохом отложив книжку, последовала за ним.

Девочка, стоящая на пороге, выглядела на первый взгляд как обычная беспризорная замарашка, заставляющая своим внешним видом брезгливо отворачиваться большинство пассажиров пригородной электрички, а меньшинство - скрывать свою сердобольность, дабы не нарваться на презрительные взгляды большинства. Правда, к встрече высоких гостей она подготовилась: по-пиратски завязанная цыганская косынка и кожаные байкерские браслеты с заклёпками, специально подогнанные под её размер, едва ли составляли часть её повседневного наряда. По мнению Алеськи, правда, она впечатлила бы куда сильнее, если б умылась и подстригла ногти с толстой траурной каёмкой. Но её представительный вид всё равно заставил Алесю пожалеть, что поспешила избавиться от футурного комбинезона, в котором была бы ей под стать. И дело даже не в наивной попытке Дашки прихорошиться, а в том достоинстве, с каким она носила эти нехитрые аксессуары, с каким держала себя перед "проектными" гостями...

Да, она знает себе цену. Не набивает, как Золька или Нинка, а просто знает. И не считает нужным её скрывать.

И Алесю она с первой же секунды просканировала откровенно оценивающим взглядом. Но даже этот взгляд был для неё настолько естественным и органичным, что обижаться на него было бы просто глупо. И пробежался он не по шмоткам, как было принято в двадцатой школе (комбинезон здесь мало бы что скорректировал), а по лицу. И оценивала она в ней не потенциальную соперницу, а человека. Кто ты? Можно ли пойти с тобой в разведку? Можно ли доверить тебе тайну? Можно ли доверить тебе свою жизнь и жизни тех, за кого я в ответе?...

Нет, решила Алеська, с ней, наверное, можно подружиться. Хотя и трудно. В конце концов, мы ведь то ли родственники, то ли породнимся в недалёком будущем.

Конечно, это далеко не Алиска. Но ведь и сама Алеся "далеко не"!

- Здравствуйте, - сказала она вежливо, но без показной скромности. - Алеся, твою маму встречают. Я на связи, - хлопнула себя по животу, то бишь, по спрятанному под кофтой мобильнику. - У вас, наверное, есть какие-то вопросы?

- Разумеется, - подхватил Булычёв. - Нам есть что рассказать друг другу. И расставить, наконец, все умлауты...