От инея не рвутся провода, В земле уже проснулся первый колос, А я прошу - верните холода! Вернись, зима - я потеряла голос. Наверно, слишком дерзким был побег Из пустоты такой, что уши ломит. Разжала пальцы, уронила в снег. Хоть век беги - судьба тебя догонит. Ну, где же ты? Откликнись - не молчи! Во мне пурга качается молитвой. Но за окном целуются грачи И частый дождь размахивает бритвой. Мария Протасова На самой вершине страха мы обретаем непостижимый покой. Это не надежда, ибо надежда - чувство, она романтична и устремлена в будущее. Это не вера, ибо вера исполнена сомнения и вызова. Это не мудрость - разум как будто отключен. Наконец, это не оцепенение горя, как сказали бы глупые нынешние люди. Г.-К. Честертон. Шар и крест - Меня зовут Беатрис Дрейк, - серьезно отвечала она. - Можете всё про меня прочитать вот тут, в этой справке. Там же
Что б там ни говорили, но доказательство леммы Петрова древним грекам не было известно. Иначе не плющило бы их так в принципиально бесплодных попытках выстроить и осмыслить замкнутую траекторию. Дескать, написал Эпименид опрометчиво, что критяне всегда лжецы, а поскольку он сам был критянином, то либо солгал, сказав правду, либо сказал правду, солгав... И рвало крышу у учёных мужей и любомудров, и потеряли они покой и сон, и спорили до хрипоты философы стоические и эпикурейские, опрокидывая по очередному килику неразбавленного фалерна (ибо не было в Древней Элладе кефира в стеклянных бутылках). И воздвигал Платон перст к небесам, глаголя, что язык и метаязык манифестируют разные, типа, универсумы, где логический тип множества выше типа его элементов. И простирал Аристотель длань над землею, и рек он, яко нелогичное есть немыслимое и в языке неименуемое, структура же мира изоморфна структуре знания. И претыкались оба о сидящего на их пути Диогена.
И отнюдь не тривиально звучали в этом контексте слова Савла Тарсийского aka апостол Павел, который попрал парадокс парадоксом, написав епископу Критскому Титу: "Если уж Эпименид - сам критянин! - говорил, что критяне всегда лжецы, то это свидетельство заслуживает доверия".
Да и не парадоксом, собственно, а ясным пониманием того, что субъект не сводится к функции. И лжецы время от времени (одни чаще, другие реже) говорят правду. Квантор общности к нгאв вообще мало применим. Кстати, на космолингве местоимение "фп" - 'данное сообщение или коммуникативная ситуация' - характеризуется крайне ограниченной сочетаемостью. Так что "парадокс лжеца" на неё непереводим: предложение "фп хшв", не расширенное прямым дополнением (условие или стандарт, при котором или по которому "фп" оказывается "недолжным"), грамматически неправильно. Как и не распространённое уточняющими атрибутами словосочетание "замкнутая траектория"...
Из той же зацикленности (вернее сказать, бесконечной рекурсии) мысли, разбуженной то ли трубным гласом, то ли грохотом разваливающихся ветхих стен архаического мировоззрения, ещё вчера такого обжитого и уютного, рождался у древних священный трепет перед фатумом, Anagkh - словом, так поразившим некогда впечатлительного писателя в тёмном закутке одной из башен Нотр-Дама. Априорное знание о том, что будущее уже есть, вступало в неразрешимое противоречие с осмыслением свободы собственной воли, которая, оказывается, вовсе не клон-модус воли Вселенной. Постоянно возникал соблазн разоблачить иллюзорность этой свободы. Эдип в своих попытках избежать предначертаний рока лишь способствует их исполнению. Нашим предкам, зрителям римейков фиванских хроник от Эсхила и Софокла, уже было ясно, что избыток информации о будущем компенсировался для Эдипа недостатком знаний о прошлом. Здесь, если угодно, второе дно загадки Сфинши о числе конечностей. Третье дно будет открыто нашими потомками: свобода воли (как частный случай невозможности замкнутых траекторий) ведёт к тому, что безусловно достоверная информация о будущем может касаться либо обстоятельств, в которых окажется её реципиент, либо последствий его действий в этих обстоятельствах, но ни в коем случае не того и другого одновременно. Именно поэтому пророчества и оракулы всегда туманны. В отличие от стохастических прогнозов.
Здесь и пролегает непреодолимый водораздел между нгאв и крокрами.
Для сапиенсов знание условного будущего ("коль, друзья, пойдём направо, обязательно помрём"), равно как и неполное знание о будущем безусловном, в силу всё той же злополучной леммы чаще всего не имеет практического значения. "Не беспокойся о вазе"... Замкнутые траекториии невозможны - а потому субъекту не могут стать известны последствия его свободного выбора прежде, чем этот выбор совершён. "Предсказание - меч обоюдоострый. Последовать или отказаться?" Будущее не лежит за бесконечно малым актуальным "здесь-сейчас" - оно заключено в нём. Как в сингулярности. Орешек знанья твёрд. Ручки щипцов - прошлое и будущее, сила, их сближающая, - субъектность. Хрясь-дзынь... ваза вдребезги. Поэтому достоверные сведения о будущем могут касаться лишь тех компонентов данной системы, которые для текущего её состояния закрыты эффектом Торвальдсена от воздействий со стороны данного субъекта. Либо тех, измения которых ни на что не повлияют и будут нивелированы на допустимом отрезке термодинамической координаты.
В редких случаях - достегаевских узловых моментах-событиях - такая информация может даже оказаться полезной. Предупреждён - значит, вооружён.
- Представь себе, что ты спортсмен, - расталковывала Алиса одному из участников Проекта... или будет растолковывать - тут уж как посмотреть, - что ты участвуешь в забеге на длинную дистанцию. Причём всё организовано так, что ты не видишь своих соперников, но видишь табло, на котором написано, сколько участников забега достигло финиша. Кроме тебя, бегут ещё трое. Силы твои на исходе, ты вот-вот рухнешь. На табло меж тем светится цифра "два": двое из троих уже пришли. Как ты поступишь?
- Поднажму, пожалуй. Не последним же прибегать?
- Предположим. Правда, согласно условию, ресурсов у тебя для этого уже нет, - на лице Алисы отразится лёгкая, едва заметная усмешка, - но это неважно. Но, представь, вот двойка на табло сменилась тройкой. Как ты поступишь?
- Выходит, нет смысла бежать дальше?
- Выходит, нет. Ну и?
- Остановлюсь, конечно.
- Вот-вот. А теперь немного усложним задачу. Предположим, перед соревнованиями у тебя в гостях побывал Ричард и сказал, что он-то знает, что ты прибежишь третьим. На табло пока двойка. Ты очень-очень устал, едва держишься на ногах. Твои действия?
- Хм… Добреду как-нибудь до финиша. Не торопясь.
- А если б никакого Ричарда не было?
- Тогда бы бежал из последних сил.
- Логично. Но вот другой пример. Представь себе, что ты вместе со своими товарищами трудишься на уборке обильного урожая. Тут к тебе прилетаю из будущего я и сообщаю, что урожай будет убран полностью, что урожай будет рекордный и ещё что-нибудь в том же роде. Итак, ты точно знаешь, что там, в будущем, урожай убран. Твои действия?
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, ты будешь его и дальше убирать или пойдёшь на дискотеку, поскольку там, в будущем, урожай уже убран?
- Ты имеешь в виду, что его кто-то вместо меня убрал?
- Нет, я не знаю, кто его убрал. А ты - ну, предположим - знаешь наверняка, что кроме тебя, убрать его некому. Ну?
- Конечно, продолжу уборку, - уверенно ответил Алисин собеседник. - А тебе скажу спасибо: ведь мне больше не надо будет переживать, уйдёт урожай под снег или нет.
- Вот видишь? Ты уже почти всё понял. Из того, что результат известен, вовсе не следует, что борьбу за него надо прекратить. А теперь ответь, пожалуйста, вот на какой вопрос. - Алиса придаст своему лицу выражение наигранного коварства. - В чём разница между примером с бегуном, где ты отказался от дальнейшей борьбы, получив информацию из будущего, и примером с уборкой, в котором ты борьбу продолжил?
- Выходит, в примере с бегуном мне тоже не следовало беречь силы? Надо было рваться к финишу из последних сил?
- Я бы сказала иначе. Лучше всего, по-моему, было бы применить всё своё мастерство и всю свою волю к победе. Ведь если ты рвёшься к финишу из последних сил, ты можешь, не рассчитав их, упасть в метре от финиша и проиграть.
- Но ведь не могу же! Я уже знаю, что займу третье место. Или опять "параллельные миры", "альтернативные будущие"?
- Нет, конечно. Ты придёшь третьим. Но это будет твой выбор. Для Ричарда он уже свершился - для тебя ещё нет. Тебе ещё надо его сделать и реализовать.
- А если не сделаю?
- Сделаешь. Ко времени Ричарда ты его уже сделал. Не сделал ты его только в своём времени. Тебе это предстоит. И твоё третье место станет результатом всех твоих достижений и ошибок на пути от старта к финишу. Для Ричарда они уже совершены - вот и вся разница. Человек свободен в своём времени. Из будущего виден результат того, как человек распорядился своей свободой. И если ты, зная результат, будешь делать что-то вопреки этому результату, значит, этот результат свершится благодаря ещё чьей-то воле, ещё чьим-то свершениям и ошибкам. Не твоим. Вот и всё.
- Короче, следуя твоей логике, если результат известен, надо всегда вести себя так, будто он неизвестен?
- Нет, не так, - всплеснёт руками Алиса. - Не так, как будто неизвестен. Информация всегда полезна. Ты можешь использовать её, делая выбор. Например, зная, что урожай убран, ты смело можешь сэкономить деньги на услугах страховой фирмы, которая возместила бы тебе потери в случае его гибели. А так ты знаешь, что не потребуются тебе её услуги. Но ты не сможешь сэкономить на собственном труде и на труде твоих товарищей. То есть ты просто используешь информацию для принятия собственного решения. И неважно, откуда эта информация - из прошлого или из будущего.
Позволю себе не согласиться с Алисой. Самую малость. Всегда - не значит для всех. Не каждый, в чьи руки вложено оружие, действительно вооружён. Вооружён тогда, когда способен им владеть. А любой опыт приходит лишь на практике. Поэтому Нео перебьёт ещё целую посудную лавку, прежде чем поймёт суть провокации Пифии. И ослепивший себя Эдип будет постигать в Колоне диалектику предопределения и свободы воли, пока не найдёт для себя ответ, которым, как и Иов, не сможет ни с кем поделиться, даже не будучи связан никакими леммами и эффектами - просто этот опыт окажется бесполезным для тех, кто его не пережил или хотя бы не начал. И даже Алисе придётся совершить массу глупостей, прежде чем она научится классифицировать их как глупости. Достойней, конечно, и праведней учиться на чужих ошибках. Но не всегда это возможно. Да и любую ошибку кто-то совершает впервые...
Иное дело крокры. Их феноменология основана на абсолютном детерминизме. Полная и Глобальная Интеграция стала единократным и окончательным выбором для каждого и для всех - выбором, за которым больше нет ни выбора, ни отката. Подобно тому, как крокрысский импульс, записанный в биочипы Странников, закрыл их от любого внешнего воздействия, так и сетевики-интегралы навсегда разорвали рамки субъектности, вышли за их пределы, вернуться в которые уже невозможно. Пропагандистской риторикой сторонников Ауреда это преподносилось как прыжок из царства необходимости в царство свободы. Свободы природных стихий, не скованных ничем, кроме физических законов. Свободы автоматов, не замирающих на каждом шаге в необходимости проявить свободу воли и осуществить очередной выбор. Свободы автономных и единообразных единиц, которые парадоксальным на первый взгляд образом именно в стремлении к полному аутизму сцеплялись сознанием друг с другом... поскольку замыкаясь друг от друга, углубляясь в себя, находили там пустоту - и эта пустота была общей. Становясь друг другу бесконечно чужими, тем самым срастались в "семьи" - постольку, поскольку узнавали друг в друге себя. Если нгאв всех планет, пусть не всегда и не на всех стадиях развития осознанно, тяготеют к комплиментарности, взаимодополнению в разнообразии, так что полное зеркальное тождество оборачивается для них лишь удвоенным одиночеством, то интеграция сетевых цвельфов осуществлялась путём взаимоизляции и, как следствие, взаимоуподобления.
Необходимость выбора vs. свобода от него... А что вы хотели? Контекст способен изменить значение любого слова на противоположное. Даже на космолингве. Хотя на ней конструкция "свобода от" тоже грамматически неправильна.
Итак, поступки крокров в любой ситуации однозначно определены. На первый взгляд, отсюда должно вытекать восполнение для них - а тем паче для Монокосма - информации о будущем. Оно бы и вытекало, если б не фактор нгאв, их свободы воли, которую крокры не в состоянии формализовать, а потому не способны просчитать всех возможных ходов своих противников. И то обстоятельство, что следующий шаг крокром всегда уже сделан, может обернуться как огромным преимуществом перед нгאв, так и смертельным изъяном. И никогда не скажешь, чем именно.
Не хочу судить ни Странников, ни потомков. Но говорить, что субъекты-нгאв были для Монокосма преимущественно питательной средой и сырьём для дальнейшего роста, значит непростительно упрощать истинное положение дел. Прежде всего в своей непредсказуемости они воспринимались как среда враждебная и агрессивная, как потенциальная угроза стабильности Монокосма, для которой требовалась сбалансированность протяжённости в пространственных и метапространственных координатах. Так уж организован он был на последней стадии своего существования, что нуждался в знании ближайшего будущего со стремящейся к нулю погрешностью. Аналитической мощи для его расчёта Монокосму хватало с лихвой, только вот везде, где сфера его интересов пересекалась со Странниками или первобытными цивилизациями, ни о какой однозначности не могло идти речи.
Поэтому неосуществлённая попытка очередной реорганизации Монокосма - ядро на Крокре, окружённое бихевиоральными бессубъектыми цивилизациями - была для него жизненно необходимым этапом. Не вменяем же мы в вину волкам то, что они, санитары леса, нападают на самых слабых и больных? Или кошке - её садомазохистские игры с пойманной мышью? Такова их природа, и моральные категории здесь неприменимы. Стабильного "я-канала", позволяющего, хотя бы потенциально, действовать вопреки природе, у них нет. У животных - ещё, у Монокосма - уже. А значит, и вменять некому. В природе кошки - вдоволь поиздеваться над очумевшей мышкой и обучить этому искусству своё крепнущее потомство. В природе Монокосма - снимать вероятностность будущего, для чего приходится понижать фактор субъектности высокоорганизованной материи. Правда, в биполярной Вселенной о перфективной анинтросубъектности индивидов в условиях социума приходится говорить с такой же львиной (а может быть, единорожьей) долей условности, как и о замкнутых траекториях.
Вот только биполярность нашей Вселенной никем не доказана. Аксиомы вообще не доказываются. Лишь опровергаются, когда время подходит. Гасятся траурным штемпелем из двух слов: "частный случай".
Поэт и Воин, встреча с которым нам вскоре предстоит, упоминал как-то в рецензии на ПиДжеевского LOTR'а, что после двух километров неспешным пёхом в полной выкладке ему уже ничего не хочется. Отцу Олегу не довелось носить ни шлема, ни кольчуги (хотя фелонь порой может стать бременем потяжелее доспехов... а уж епитрахиль, когда ею покрываешь голову кающегося... ха!), зато пешком он, пробираясь с липовой бумажкой через кольца столичных кордонов, протелепал куда больше. Поэтому хотелось ему самую малость - разувшись, вытянуть сбитые гудящие ноги на всю длину, облокотиться на холодный кафель стены, закинуть голову... и чтобы никто не дёргал! Хотя бы полчаса.
Нет, скажите, разве он этого не заслужил?
Разуться, конечно, разулся. Впервые за трое суток - ну, не было ни смены носков, ни возможности их постирать! Конечно, амбре в полуплацкартном вагоне (по пять человек на тюках в каждом тамбуре, по лежачей персоне на каждой третьей полке) стояло такое, что никого ему шокировать запахом своих шкарпеток не удалось бы, даже если б задался такой целью. "Гражданин, вы носки меняете?!" - "Угу, на сало". Хохла в тебе всё равно угадывают, как ни "ґэ"кай и ни редуцируй гласные. Хорошо, что священника фиг угадаешь. Ну, не похож на попа ни разу, даже в тот недолгий период когда бороду носил. Особенно голосом - глухим, словно треснувший колокол...
Всё комплексы дурацкие.. Так что ночью вместо того, чтобы разложить свою законную нижнюю боковую, сидел в обнимку со столиком, согнувшись под опущенной верхней полкой, уткнувшись лицом в сложенные по-школярски руки, елозящие при ускорении вместе с расстеленным номером "Русских ведомостей", наждачно усыпанным колючими хлебными крошками. Напротив всё время подсаживался кто-нибудь из бесплацкартников. С багажом, разумеется. Поэтому ноги volens-nolens приходилось выставлять в проход, по которому то в одну, то в другую сторону непрестанно сновали безголовые торсы, обвешанные залатанными корзинами, грыжами узлов, распухшими рюкзаками и беременными спортивными сумками с разъехавшимися "молниями". Об них то и дело цеплялись, разражаясь пятиэтажной руганью. Именно в тот момент, когда вопреки всему уже начинал засыпать. Тем более, стояли чаще, чем ехали - а кому не известно, что хуже всего спится в поезде, когда он стоит?
Сейчас выстиранные носки сушились над эфемерной синей короной похоронно ревущего примуса, ботинки, стоптанные по лесным бездорожьям, восстанавливали усилиями Михалыча образ и подобие. Вытянуть ноги - тоже без проблем, места хватает. А вот чтобы не дёргали... надо совсем Михалыча не знать, чтобы на это надеяться. Олег с ним уже третий раз встречался - достаточный срок, чтобы не тешить себя излишними иллюзиями. Покоя тебе не даст. Нет, он отличный дядька, спору нет, только вот чуткости никакой...
- Козуб, ведь это поражение! Изнутри, из тыла. Да где там поражение - "вы ещё не до крови сражались". Просто капитуляция с белым флагом перед сатаной. Ты что, в самом деле не понимаешь?
"Всё я понимаю, Михалыч... И ригоризм твой понимаю. У самого жена протестантка... была до последнего времени, а по менталитету во многом ещё и остаётся. Бывает, как заведёмся... Нет, помимо демагогии, безусловно, и вполне правильные вещи говорятся. Вот, как и ты сейчас. Прямо, бескомпромиссно...
Только следовать такой бескомпромиссности - значит, сложить крылышки и камнем вниз? Или что ты предлагаешь?
Бездействовать - оно всегда легче. И духовную базу под это подвести большого ума не надо. У нас уже доподводились... Ну, не у нас, в Московском патриархате... Мы-то как раз наоборот, с митингов и пикетов воцерковились худо-бедно... кто вообще воцерковился, конечно. Большинство спустя два десятилетия так крещёнными язычниками и остались - с церковью как идеологической надстройкой, только под другими знамёнами (тут ты прав, никто и не спорит). Ukraine go bragh... Теперь с МПшным "остатком" слились, так что уже "у нас". "Не "майданная" свобода во внешних категориях, а духовная"... Как будто это обязательно антонимы, как будто внутреннее не выражается, если надо, вовне. "Свобода положения, а не свобода действия". Да уж, положили. Поставили раком. Свободно, заметьте. И печать не на чело, а на задницу. "Ну, не антихрист же Лукашин, в самом-то деле!" А вам не много ли чести персонально антихристом быть оттраханными? Не по Хуану сомбреро, ребята!
За что боролись, на то и напоролись. Кого тут винить?
Только люди-то гибнут духовно! Или это ваша кацапская фишка такая - в леса, в пещеры, на самосожжение? А вокруг - хоть трава не расти. Хоть потоп...
Вот объясни-ка ты мне это, Михалыч, если такой умный!"
- "Оружия воинствования нашего не плотские". Написано? Написано. Нет, я понимаю - самооборона... здесь уж каждый решай, как совесть подсказывает. И к тому Сопротивлению у меня с христианских позиций никаких претензий. Там именно оборона была, когда власти силу применили против мирных демонстраций. Но теперь речь уже о наступлении, о превентивных ударах! А ты не боишься, что через некоторое время - короткое, поверь! - ты просто не сможешь насчитать десяти отличий между вами и РосПЦ?
- Михалыч, - тихо простонал Олег, не открывая глаз и осторожно, чтобы ненароком не зацепить примус, ворочая затёкшими ступням, - меня дома ждёт "немощнейший сосуд" и четверо несовершеннолетних оболтусов. И оборонять их, - дребезжащий голос начал постепенно набирать силу, - пока я выполняю пастырский долг перед рассеянными чадами Божьими, которые по несколько месяцев тоскуют без Причастия, кто-то должен, как ты считаешь?
- При чём тут...
- Да при том, блин! Большинство моих прихожан никаких революций устраивать не собираются. Хотят лишь, если уж не сподобились жизни тихой и безмятежной, оставаться верными Христу и истинной Церкви, а не лукашинской шлюхе. Если надо, то до смерти. И жена моя, поверь, не святая Жанна и даже не Юлия Тимошенко. Но пока я в разъездах, её - если что - не защитит никто, кроме ребят из подполья. Среди которых, заметь, немало православных. Причём многие (так, к слову...) обратились уже там. Именно потому, что мы не отвернулись от них, как о чумных...
- Погоди, - нетерпеливо перебил Михалыч, натягивая на колодку второй ботинок. - Ты человек возрождённый, я вижу, так что свидетельство твоё о них принимаю. Говоришь, обратились - значит, обратились. Надеюсь, обратились ко Христу, а не просто в православие. Лукашинцы вон тоже "православные" - и не надо мне с пеной у рта доказывать, что это не так. Они не хуже вашего умеют ссылаться и на отцов, и на соборы. Так вот, я не спрашиваю, как этим твоим духовным чадам удаётся совмещать - в конце концов, меня тоже некоторые шибко умные верующие могут осудить. На подполье ведь работаю. Хотя и не на террористов.
- Да никакие они не террористы!
- Вооружаются? Возможность террора принципиально не отрицают? Значит, террористы и есть. Кто ж ещё? Я не об этом. Ты понимаешь, чем такое сближение чревато? Вы же просто растворитесь в мирском подполье. Станете при них таким же идеологическим отделом, как РосПЦ при государстве. Как пить дать, станете.
- Это почему же?
- Да тут не одна причина. Во-первых, у них жёсткая организационная структура - если ещё нет, так завтра будет, это вопрос времени. У вас, извини, сам знаешь что. Одно слово, что "катакомбы". Для нас, конечно, это не проблема, любое собрание - полноценная экклезиологическая единица, а вот для вас... Рукоположенных пресвитеров раз-два и обчёлся, епископата нет, значит, новых ставить некому. Я не прав?
- Знаешь прекрасно, что прав. Не сыпь хоть ты соль на рану...
- А что ж ваши "грэки"? Почему вам епископа не высвятят?
- От "грэков" тоже много требовать нельзя. Миром и антиминсами снабдили, и на том спасибо... да и то с миром уже напряжёнка. Католики, спасибо, поддерживают... Поминаем на службе епископа из Австралии, который, если что, заявит "знать их не знаю, и подпись на антиминсе не моя". И никто его не вправе осудить. Тут же политика международная, в два счёта пришьют вмешательство во внутренние дела, шпионаж и семь смертных грехов. На Западе как рассуждают: если этот режим ненадолго, переждём, пока устаканится. А надолго - так тем более нечего соваться... Каких там епископов - иереев нам ставить не хотят!
- А российские католики?
- Они-то тем более! Эти тайные разъездные священники, которые якобы в лукославие мирянами перешли - они все официально были высвячены, при федерации ещё. Подпольно даже себе не ставят.
- Да у них, вроде бы, тайных и так больше, чем достаточно.
- Ага. Не столько криптокатоликов вне Кемеровщины окормляют, сколько наших. Слава Богу, конечно, - только у них же без прицела на прозелитизм ничего не делается.
- О, "прозелитизм"... знакомая песня!
- Да потому что так оно и есть... Ничего, может быть, хоть тогда на Фанаре зачешутся. Нашу юрисдикцию после лукашинского раскола тоже ведь признали не просто за красивые глаза и каноническую безупречность. Испугались, что сольёмся с греко-католиками, вообще плацдарма не останется. А то всю дорогу вроде как и не православные были, а казна-хто.
- Так правильно опасались, Козуб! Потому что у униатов-то как раз вся структура сохранилась. И никакие переселения и экстрадиции её не разрушили. Так?
- Ну да.
- Кстати у этих подпольных латинян сейчас такая же манная каша, как и вас. Только интеграция гораздо быстрее идёт. Но видишь, с ними вы сливаться не хотите. А с террористами - пожалуйста!
- Да не путай ты Божье с кесаревым!
Михалыч резко встал, переступив через его ноги, вышел в коридор. Постоял, прислушиваясь.
- Во-первых, не ори! Твои террористы тебя конспирации не научили? А скрещивать Божье с кесаревым - это как раз вы, ортодоксы, мастера. У вас всё "симфония" занозой в одном месте сидит. В голове, то есть. Помнишь, Льюис писал: есть "просто христианство", а есть "христианство и...". Так вот в православие это "и..." настолько вросло, что его только хирургическим путём удалить можно. Если ещё можно, конечно. И что уж там стоит за этим "и..." - "самодержавие" с "нацией" или демократия с национально- и каким там ещё освободительным движением - разницы никакой. У православных слабый иммунитет к тому, чтобы не сегодня - завтра не превратиться в отражение лукашинцев. Да и разные вы все на самом деле. Только "и..." для каждого одинаково значимо, а теперь оно ещё обросло общей составляющей. Дружите против РосПЦ...
- Мы "дружим" во имя Христово и вокруг Евхаристии.
- Достойный ответ, признаю...
- "А ответ ужасно прост и ответ единственный", - цитировать Высоцкого к месту и не к месту - слабость многих персонажей нашего повествования, и Козуб не был исключением. - Просто вам в России мозги замутили задолго до Лукашина, так что элементарные вещи приходится объяснять...
- Да ладно тебе Россию хаять. Ваши президенты что, не носились с проектом "единой поместной церкви", с объединением сверху? В чём разница-то?
- Носились. Только не с нами. Мы им рожей никому не вышли. И слава Богу! Кто цукерку от власти хотел, шли под омофор к Филарету или к Мефодию... И пойми, Михалыч: это самое "и..." мы уже проходили. Щеплення маємо!
- Ну, два пятнышка от оспы у тебя ещё должны быть, - усмехнулся Михалыч. - Тебе сколько лет? Сорок есть, нет?
- Тридцать восемь.
- Значит, шестидесятых ты вообще не застал. Так вот, проходили-то как раз мы. Я тогда у "отделённых" был...
- Это которые "Совет церквей"? - уточнил Олег незнакомый термин. - Так ты же вроде...
- Нет, к "полтинникам" я позже перешёл, когда вопрос о крещении Духом Святым серьёзно исследовал. А тогда бы кто сказал, хе-хе... Так вот, куда уж, казалось бы, дальше и от политики, и от заорганизованности. От всякого "и...", короче. Сейчас сравниваю - тот же "майдан" в собраниях! ВСЕХБ обличали - извращают, мол, баптистские принципы независимости поместной церкви... А сами не заметили, как их же структуру скопировали. Среда свои законы диктует. Неважно, кто под себя церковь перекраивает - власти или условия подпольной борьбы. На выходе всё равно один и тот же агрегат. Почему так - не знаю. Но серьёзный мировоззренческий и духовный кризис я на этой почве поимел, ага. Благо, пятидесятники подвернулись. Там со временем тоже негативные вещи всплыли, но я тогда уже открыл для себя Отцов Церкви... они во многом мозги проветрили.
- Так ты, можно сказать, без пяти минут православный?
- Сказать-то можно. Ты же сказал, правильно? Только часы на этом "без пяти" давно остановились. Если бы я видел то православие... На деле, а не в книжках. Так что "желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия"...
- А вариант "во дворах дома Божия" не рассматривается? - поддел Козуб с беззубым ехидством.
- Во дворах лучше, не вопрос. В святилище ещё лучше. Только не всем дано. Ты мне вначале покажи настоящую альтернативу "лукославию", а там посмотрим... Держи свои... как это, "черевики"?
- Не уродуй язык, Михалыч! Никакие не "червяки". Все согласные твёрдые... но всё равно не "э" и не "ы", мягче... А носки ещё влажные, кстати.
- Идём, времени нет. Мне тут ещё одному человеку аусвайс принести надо.
Олег нехотя встал, расправил плечи.
- Так надеялся вздремнуть минут на двадцать...
- "Немного поспишь, немного подремлешь", - Михалыч уже подталкивал гостя к выходу и на ходу вертел ключом в висячем замке. - Что я тебе там начал расказывать? А! Так вот, об это перерождение СЦ такие зубры претыкались, мне не чета. Погоди, если ты из Харькова и вы на рубеже 80-90-х "майданили", значит Бориса Здоровца должен знать?
- А кто ж его не знает? Забылось уже, конечно. "Народный трибун". Ну, это он себя так именовал, народ-то всё больше городским сумасшедшим. Сумбурная политическая программа. Собственно, никакой программы и не было, просто ругал всех и вся. Но как ругал! Оратор - заслушаешься... И заслушивались, а как же. Да, я помню, что он вроде бы бывший баптист.
Ступени тонули в полумраке, а от перил на этом этаже остались одни воспоминания. Михалыч слегка разбавил темноту подсветкой своего камерофона.
- "Вроде бы", - передразнил он спутника. - Один из первых лидеров в СЦ. Не знаю, что и как он там на майдане вещал, но проповедник в своё время был замечательный. Мне, во всяком случае, никого лучше слушать не пришлось. Из одних его афоризмов можно было б книжку составить... Отсидел в общей сложности четырнадцать лет с перерывом меньше года - больше, чем кто-либо. Солженицын о нём упоминает в "Архипелаге".
- А руки он там лишился?
- Нет, это в детстве ещё. Гранату разбирал. Эхо войны. Зато во время первого срока увлёкся политикой, сошёлся с диссидентами, выучил английский, греческий... А в 76-м освободился - словно в другой мир попал. "Гонимое братство" уже не то. То есть, абсолютно. И он со своей старой закалкой в него с трудом вписывается. На волне усиливающегося недовольства и разочарования, поиска братских мостов с "регистрированными" как раз зарождается движение автономных общин. Регистрировались, но не в составе ВСЕХБ. Власти и тому были рады. Я так подозреваю, что КГБ этот процесс если не сам инспирировал, то всячески ему содействовал, чтобы СЦ расколоть. В общем, похоже, Здоровец и там довольно быстро ощутил этот глухой угол. И какой-то надлом с ним случился. Начал вдруг проповедовать апокатастазис типа, всеобщее спасение. Так говорят, а что там на самом деле было... Для некоторых наших СЦ-шных братьев сказать, что спасутся пятидесятники или (о ужас!) православные - уже апокатастазис, ха... Ещё какие-то ереси якобы нёс. Ну, тут надо знать Бориса Максимыча: главное наверняка не в том, чтó он говорил, а в том, кáк. Отлучили, конечно. Требовал слова, не давали, сам на кафедру лез... Выносили из собрания в охапку, цитировал: "На руках понесут тебя, да не преткнёшься ногою своею"...
- Забавно.
- Ну вот, в конце концов в политику ударился...
- Странно... насчёт апокатастазиса. Он ведь на площади тоже Библию порой цитировал. И по телевизору как-то у Потимкова в "Комендантском часе". Так какая там любовь и какое "всеобщее спасение" - сплошной суд, ярость огня и терпение святых... Такое впечатление, что из Нового Завета читал только Апокалипсис, да и то главного в нём не понял. И в голосе при этом такая ожесточённостть, непримиримость... просто страшно становилось.
- А меня это, знаешь, не удивляет. Говорю же - колбасило человека, носило из крайности в крайность. При всём его жизненном опыте и при всей харизме.
- Ну так, "кто выше, сынок, тому падать больней", - вообще-то идея этой популярной в рядах сопротивленцев песни была как раз в следующей строке. Но именно в эти дни она звучала для отца Олега обличающим императивом, а не преодолённой ступенью. - А с другой стороны, прав же в итоге оказался! Если духовную сторону не брать. Он пару раз в депутаты баллотировался. Районного совета. Не прошёл, конечно, но заборы вокруг харьковских долгостроев были сплошь исписаны его предвыборным слоганом. "Здоровец - или всем нам".... троеточие в оригинале. После того, как в Америку на ПМЖ в середине девяностых отбыл, с этими надписями ещё долго дожди боролись. Здоровец после бурного прощания на площади (тоже кстати, не без столкновений с милицией) вознёсся с аэродрома на огненной колеснице... а троеточие, как и положено, пришло. Хоть и не сразу.
- Оно бы и с ним пришло, - пожал плечами Михалыч. - Что за нездоровый мистицизм?
- Да, конечно. Только я что-то мораль твоей басни не понял. Сближаться с Сопротивлением - плохо, не сближаться - всё равно конец один... Сидеть по норам, ждать, пока нас всех повыловят или дадут вымереть? Кстати, не дадут: есть сведения, что готовится какая-то провокация. И тогда уже, будь уверен, начнётся такое, что вам при совке и не снилось...
Интонация выдала. За подчёркнутым напором слишком отчётливо угадывалась полная растерянность, дезориентированность, среди которой только и возможно по-детски, по-неофитски наивное ожидание чуда. А вдруг? Вот сейчас через Михалыча возьмёт и ответит Бог на мучительный вопрос. Пу'ква па, как пел с завирательным акцентом Боярский в фильме его детства. Или может быть, надо просто взять и поделиться с ним своими сомнениями? Не сомнениями уже, собственно, а уверенностью, пусть наполовину иррациональной. После трёхчасовой паспортной проверки на станции Дно (вот уж поистине nomen est omen)... из вагонов не выпускают... туалеты, естественно, тоже заперты... до тебя всё никак не доберутся... и качество твоей "липы" не внушает никакого доверия, а молитва быстро выветривается и из ума, и из сердца, оставляя после себя тупое ожидание с безысходным "чему быть - тому не миновать"... Тогда-то в голове чаемая ясность и образовалась. Прокладывая привычные заячьи петли на карте Подмосковья, прыгая по автобусам и электричкам, уже не мог и не хотел бороться с осущением бессмысленности всей этой доморощенной конспирации. У тех-кому-надо всё давно схвачено. Исчислено, исчислено, взвешено и разделено. Слишком уж кучно и симметрично все факты укладываются. А то, что власти-то как раз заинтересованы в развитом и централизованном подполье с вырванным жалом, служащем манком для выявления диссидентов и громоотводом их энергии, должно быть очевидно даже пресловутым православным ёжикам из нашумевшей некогда пародии Майи Кучерской. И обоюдная опасность крепнущих связей между дышащими на ладан катакомбными православными общинами и доходяжными новосопротивленцами оборачивается тогда аспектом, куда более конкретным и серьёзным, чем те, о которых говорил Михалыч.
"И вправду, что ли, рассказать? В конце концов, у него и опыт внушительный, и молитвенная жизнь... Но ведь факты не расскажешь, а предчувствие к делу не подошьёшь. "Нездоровый мистицизм". Нездоровый, кто спорит... Нет уж, доберусь до Синего Колодца, к Тристахину, вот ему прямо на исповеди всё и выложу. Даже если я не засвечен, если это только паранойя... каково жить, а главное служить, ощущая себя подсадной уткой, живцом? Каково входить в новую стихийно образовавшуюся группу с подозрением, что принёс им не только Христа в Святых Тайнах, но и хвост за собой?
Благо, смена уже есть. А я сломался - почти как тот Здоровец. Может быть, и не насовсем. Но отдых нужен по-любому".
Тристахин, кстати, тоже больной вопрос. Нет, сам-то он вне подозрений. Но есть среди наших москалей ригористы похлеще Михалыча. С чисто православной тупостью. Вчерашние "ИННисты", сегодня с такой же, блин, акривией шарахаются от всего, что так или иначе отмечено печатью РосПЦ. Даже софринские иконы и свечки считают антихристовой скверной. Год назад, наверное, заехали бы промеж глаз любому, кто сказал бы, что им предстоит причащаться из рук католических ксёндзов. Сейчас причащаются как миленькие, и даже почти отучились краснеть, произнося слово "экуменизм" в присутствии женщин - зато к бывшим собственным пастырям отношение как к слугам диавола, для которых уже нет покаяния. И все попытки объяснить, что они прежде всего обманутые люди, по каким-то причинам разучившиеся или боящиеся самостоятельно думать и анализировать происходящее вокруг, наталкиваются на глухую стену вежливого неприятия. Кто-то до них, может быть, и в состоянии достучаться, но не Козуб. Он - чужак, хохол...
И то, что без попыток навести мосты со здравомыслящими людьми в РосПЦ мы обречены на самоизоляцию, их не страшит. Такой уж менталитет. Элитарный. Сектантский, на самом деле. А отец Василий для них дважды неприятель. Вчера - "либерал" и "неообновленец", сегодня - "лукославный" священник, пусть и опальный.
Впрочем, это мы тоже проходили...
- И в конце концов, спрятаться в панцирь - значит, предать идеалы того Сопротивления, - подвёл Олег черту то ли под спором с Михалычем, то ли под собственными терзаниями. - Объявить напрасными все жертвы, а участников-христиан - ошибавшимися и понапрасну развязавшими бессмысленное кровопролитие.
- Тогда ситуация была другая, - живо возразил тот. - А сейчас жизнь стабилизировалась. И воевать только с системой, а не с населением, сегодня уже невозможно. Вот ежели грянет очередной кризис. Или коллапс...
- Ага, а к тому времени чахлые ростки гражданской инициативы, которые благодаря тем событиям наконец-то взошли в "сонной державе", увянут окончательно.
- Значит, так тому и быть...
- То есть, кровь всё-таки пролилась напрасно? Ты готов сформуливать это именно так?
Они как раз обогнули дом и удалялись от него в сторону северного КПП. Михалыч оглянулся на ходу, остановился. Отец Олег машинально проследил за его взглядом, который затерялся где-то среди размашисто перечёркнутой зигзагом пожарной лестницы кассеты спаренных балконов.
- Не готов... Дашку видел?
- Это которая заглядывала, спрашивала, куда идти? Симпатичная девчушка...
- Мама этой "симпатичной девчушки" - одна из кинувших клич. И на московских баррикадах, насколько я знаю, стояла до последнего. Автор воззвания "Между тупиком и обрывом" - читал, конечно?
...Слова "Не может быть!" примёрзли к губам.
Почти как тогда, когда держал в руках свежую распечатку этого самого воззвания и, дойдя до конца первой страницы, уже был уверен, что стиль этих обжигающих мужеством и искренностью абзацев ему отлично знаком. Так что совсем не удивился, когда, перевернув лист, обнаружил под текстом именно эту подпись.
Она давно отложилась у Козуба в памяти, мелькая то и дело в католической "Парафіяльній газеті" - давние друзья и партнёры. Отложилась брендом, знаком качества, сигналом того, что статью, подписанную этой фамилией следует обязательно прочесть, и жалеть о потраченном времени наверняка не придётся. Натыкаясь на неё в других изданиях или в Интернете, радовался, как случайно встреченной старой знакомой, которая к тому же нежданно-негаданно припасла для него очередной подарок. Практически любой материал - что называется, в жилу. Либо готов подписаться под каждым словом, выкристаллизованной эссенцией собственных аморфно копошащихся размышлений, которые сам бы вовек не сформулировал, либо даже в спорности своих утверждений заставляет надолго задуматься и самостоятельно искать ответ.
Вот уж через кого действительно Господь отвечал на его молитвы и просто на не дающие покоя вопросы. Сколько раз - и не сосчитать...
А всё, что о ней знал - имя, фамилия, город.
Уже от новосопротивленцев, где, как и следовало ожидать, сложился настоящий культ кинувших клич, узнал больше. Тогда и с прозой её познакомился. По правде сказать, фантастика и фэнтези никогда его особо не увлекали. И всё же первый её роман, до "мошковгейта" не самый популярный, отец Олег прочитал с запоем и с недоумением, переходящим в тот самый "нездоровый мистицизм". Десять лет назад двадцатидвухлетняя девчонка не просто уловила надвигающиеся тенденции - их-то как раз видели многие, - не просто с невероятными совпадениями предвосхитила в завуалированной форме альтернативной истории детальную схему сегодняшних событий, но и задала систему координат для их осмысления, окно, сквозь рифлёные стёкла которого просматриваются расплывчатые и двоящиеся контуры вероятного будущего. И в их перспективе становился понятен путь, который пролёг для страны вдоль и поперёк линии фронта, вновь, как и сто лет тому назад, проходящей сквозь семьи и через сердца. Путь, по которому просто влекла серыми днями чья-то непререкаемая воля - но чем дольше несло течением, чем сильнее понимал свою беспомощность в этом водовороте, тем более утверждался... нет не в убеждённости, просто в знании, которое росло в процессе узнавания пейзажа по берегам: где-то впереди обязательно будет точка - мель, порог, поворот - в которой будущее окажется зависимо от твоего выбора. А также от выбора всех и каждого.
Какими инсайдерскими данными располагала провинциальная украинская журналистка и откуда они поступали? Спрашивать бессмысленно и некого. Выяснить бы лучше, что с ней самой случилось...
- Это точно? - выдавил наконец Олег.
- Абсолютно.
- Она здесь... с кем-то?
- Нет. Беспризорница.
- Но ведь... Надо же сообщить! Найти кого-то. Её отец с братом, насколько я знаю, где-то на Западе, но бабушки или кто-нибудь ещё...
- Да нашли мы адреса всех родственников, - махнул рукой Михалыч. - А смысл? Неужели ты думаешь, что им дадут оформить опеку...
- Ну, тогда...
- Что "тогда"? К террористам своим хочешь забрать на нелегальное положение?
- А почему бы и нет? Здесь, в Москве, в самом логове, практически без защиты... А в Сопротивлении к Ольге знаешь с каким пиететом относятся?
- Догадываюсь. Только ты это Даше сказать не вздумай. Бедный будешь и сам, и они. Не отстанет от вас, как сейчас от католических батек. "Почему вы до сих пор её не нашли? Она что, этого не заслужила?"
Михалыч остановился возле глухой стены, внимательно огляделся по сторонам. Достал из кармана тряпишный чехол с поролоновой подкладкой, весь обшитый снаружи металлическими петлями, упаковал в него свой мобильник, застегнул "молнию". Просунул руку в вентиляционное отверстие, насколько оно позволяло, осторожно разжал пальцы. Козуб уже знал эту систему: на входе шмонают с пристрастием... Чтобы по возращению "с воли" извлечь телефон из такого тайника, приходилось играть в детскую игру "Весёлые рыболовы".
- Я её понимаю, конечно, - сказал отец Олег. - Эта сволочная двусмысленность "без вести пропавшего". Надежда, за которую цепляешься до последнего, хотя осознаёшь, что это даже не соломинка, а просто гаснущий солнечный луч. А тут ребёнок... Но разве над ней одной висит такая неопределённость? Целый помянник о "сущих в узах и скорбях" - и без понятия, за живых ли на самом деле молишься или за упокой.
- Вот-вот, попробуй это ей объяснить... Так что ни о какой помощи и участии она ни от кого слушать не хочет. "Хотите помочь - помогите в этом. Я понимаю, что у вас кроме моей мамы есть и другие заботы. Но у меня-то других нет! А не можете помочь - хотя бы не мешайте". И в Москве она поэтому. Причём действительно - ищет...
- Рассуждения и в самом деле... не подкопаешься.
- А то! Ей всего десять лет, но она вполне социально самостоятельная личность. Сам диву даюсь. Говоришь, без защиты? Да под её началом такая банда, что никто и не пытается сунуться. Скорее даже армия, чем банда...
- Невероятно, - покачал головой Козуб.
- Я и не говорю, что вероятно. Просто факт. Причём держится вся эта толпа исключительно на её харизме и авторитете. Так что если допустить действительно невероятную вещь, что она согласится их бросить и куда-то уехать... Её это тоже не защитит, но для них - полная катастрофа. Покатятся по наклонной. Всё равно что голову отрезать.
- Ну, так уж и...
- Я знаю, что говорю. Конечно, сейчас положение тоже спокойствия не внушает. "Не пытаются сунуться" - это сегодня. Долго терпеть под боком неконтролируемую детскую ватагу не будут ни власти, ни асоциалы. Рано или поздно ополчатся все разом, и тогда... Но сейчас к лучшему ничего изменить не удастся. Любое вмешательство только ухудшит. Настолько там уже связи прочные и органические...
Олег молчал, переваривая обрушенную на него информацию. Затем по худому и бледному лицу неуверенно потекла улыбка:
- Вот видишь, Михалыч, и у нас та же история. В смысле, связи с Новым Сопротивлением уже слишком крепкие, чтобы их можно было разорвать. Вернее, они такие с самого начала. И выбора-то не было... Хорошо это или плохо - не знаю. Но это так.
- Тебе виднее, - кивнул Михалыч. Лишь для того, чтобы на подходе к КПП не начинать по второму кругу бессмысленный спор. Козуб, однако, поспешил закрепить свои позиции:
- Так что ценю твоё желание удержать нас от возможных ошибок... но мы должны через эти ошибки - если они действительно таковы - пройти. Просто - должны... Хотя бы для того, чтобы уберечь от них других.
- Значит, Бродяга, - задумчиво пробормотал Булычёв, когда Дашка закончила свой рассказ. - Если это тот, о ком я думаю, - а больше-то и некому, - тогда многое проясняется... И когда вы виделись в последний раз?
- В ноябре. Можно сказать, и не виделись толком. Весь как на иголках, куда-то спешил. Оставил "шкатулку"... и ещё кое-что...
- Шкатулку? - удивлённо переспросил Игорь Всеволодович. Дашка усмехнулась:
- Ну, это он так называл. Там, конечно, не шкатулка, а целый сундук. Вдвоём переставить только можно, а нести вчетвером. Да и крышки никакой не видно, просто куб вот такой и по ручке с каждой стороны. А наверху - отпечаток ладони.
Булычёв запустил пальцы в густую бороду, измял лоб морщинами:
- Какого он цвета? Чёрного?
- Да.
- Ох уж мне эти МИВовские приколисты... Судя по всему, это тот самый артефакт, который назывался у нас "Чёрный ящик". В том смысле, что я, координатор Проекта, не знал о нём ничего конкретного. Кроме того, что задействовать его предстояло в самом крайнем случае. А если уж его Хранителем стал Доро... Бродяга, как ты его называешь, то случай действительно крайний...
- Почему? - встряла Алеся.
- Читала Хайнлайна, "Луна - суровая хозяйка"? Наверное, нет - ты же у нас позднего года издания.
- Я и вас-то раньше не читала...
- Понятно - куда уж нам в этой стране до Перумова!.. Роберт - тоже наш человек, вернее, из Метапроекта. Ну, а в том романе даже для самых толстокожих хинты расставлены - и кэрролловская Алиса, и число семнадцать... В общем, там среди прочих мелких проектностей под видом структуры непотопляемой подпольной организации в очень упрощённом виде показана схема движения проектной информации согласно ИХБ. Головоломку "Японский тетраэдр" знаешь?
- "Молдавский"?
- Всё может быть. Так вот, в описании Хайнлайна каждая маленькая пирамидка вершиной вверх - это первичная ячейка. Каждый подпольщик имеет в своём подчинении трёх, слоем ниже, так сказать, - а в своём слое контактирует с одним из членов каждой из соседних ячеек. То есть обмен данными идёт не только вверх-вниз, но и по горизонтали.
- Понимаю.
- Теперь смотри: если какой-то участок выведен из строя, информация из подчинённых ему точек всё равно достигнет вершины и обратно обходными путями... В Проекте, понятно, всё сложнее. Во-первых, пирамидка, по их обыкновению, четырёхмерная, так что однозначно отнести себя к тому или иному слою не получится. У Хайнлайна рассказ есть о блужданиях в четырёхмерном коттедже. Тоже не читала? Он ещё при Советском Союзе не раз переиздавался. Во-вторых, дублирующие вертикальные каналы, которые у хайнлайновских подпольщиков считаются избыточными и отсекаются, для нас имеют первостепенное значение. Информация, поступающая из трёх разных точек, фильтруется, и дальше ретранслируется только та её часть, которая совпадает во всех версиях. Если же процент расхождения больше, чем это допускается Инструкциями для данного участка, то по вертикали - ни наверх, ни вниз - она не передаётся. Кстати, в глубоких слоях сложно отличить управляющую информацию от оперативной, поэтому субординация там неочевидна. У каждого кроме "горизотальной" тройки точек есть две "вертикальные", но какая из них выше тебя в структуре, а какая ниже, с ходу не скажешь. Можно это определить, анализируя поступающий материал, но далеко не всем это интересно. К Проекту, как правило, подключают людей любознательных, но не любопытных.
- А в чём разница?
- Любопытный впитывает, как губка, любую информацию. Любознательный отфильтровывает заведомо бесполезную.
На Алеськино лицо по нависшей над пытливыми глазёнками чёлке стекла тяжёлая тень. Вспомнила свою недавнюю знакомую, которую наверняка бы не взяли в Проект... и истеричные крики Тульина, тонущие в грохоте выстрела...
- В итоге наверх необходимая информация всё равно поступает, - продолжал Булычёв, - а подписи узлов, в которых потери превышают норму - нет. И сразу видно, где именно в системе сбой. Можно латать дыру тем или иным способом. Обычно встраиваются люди резерва - их не меньше трёх для каждой точки, а на самом деле гораздо больше.
- Погодите, - перебила девочка. - Я не поняла: а сбои-то почему происходят?
- Человеческий фактор, Алеся. Проект - дело добровольное. Никто в него насильно не тянет... и не удерживает тоже. А люди - это не лукасовские джедаи и не лукьяненковские Иные, которые делают свой выбор однажды и навсегда... Странные мы существа, положа руку на сердце. Алиса мне говорила - уже позже, в будущем - что, в принципе, может понять то отвращение, которое испытывают к нам крокры.
- Отвращение?
- Она так сформулировала, по крайней мере. Я с крокрами не общался, не знаю. Представь себе отвращение без эмоций. Просто реакция разума, который ценит во всём целесообразность и функциональность, на какой-то упрямо сохраняемый атавизм. Мешающий прежде всего своим носителям, которые его и не ценят-то совсем, но не спешат с ним расстаться. Разве не такова в их глазах наша свобода? Мы её либо не используем, либо используем себе же во вред, создаём массу проблем...
- Это понятно, - Алеся снова нетерпеливо перебила Булычёва. - Так получается, человек может просто уйти из Проекта?
- А кто ему помешает?
- Ну как же... а хронобезопасность?
- Не путай хронобезопасность с Гражданской, Алеся. Это тебе не шпионский боевик и не подполье. Те данные, которыми располагает каждый из участников, вне проектной пирамиды абсолютно бесполезны.
Алеська и сама поняла, что ляпнула глупость. Она вообще хотела спросить о другом - так нет же, сказалась школьная дрессура: с языка сорвался не тот вопрос, который на нём вертелся, а тот, какой принято задавать в подобных случаях.
- То есть... я имела в виду, почему он вдруг решает уйти.
- Это вовсе не дивное диво. Изматывает Проект. Не каждый выдержит. Слишком неуютная картина мира, разомкнута в какую-то неопределённую бесконечность. И при этом нет и никогда не будет гарантии, что всё это реальность и попросту не сходишь с ума.
- Но разве кандидаты не проверяются?
- Никто не может сказать, что будет с этим кандидатом завтра. Вот та самая свобода, из-за которой копья ломаются. Сказал: "Пойду", - и не пошёл. Из-за синей горы понагнало другие дела... Поэтому твоей маме и ещё нескольким ключевым фигурам так до самого последнего момента ничего и не открыли. Заручились их согласием уже задним числом. Не могли рисковать.
- Всё равно не могу этого понять... Знать, что всё это правда, что решается судьба всей планеты и даже больше...
- А ты вспомни это своё недоумение лет через десять. А лучше через двадцать. Случайность ли, что вокруг Алисы оказались почти одни дети? "Знать"... В том-то и дело, что крышу рвёт от такого знания. Проще внушить себе, что ничего не было. Детские фантазии, сон, бред, цепочка забавных совпадений, флеш-моб, ролевая игра... Да мало ли "псевдонимов" можно придумать Проекту, мало ли способов рационально объяснить то, что составляло неотъемлемую часть твоей жизни на протяжении большего или меньшего её отрезка. И потом ведь никто из участников до конца не уверен - и не может быть уверен! - что Проект действительно существует.
- Ну уж, никто... Вы ведь знаете? - хмыкнула Алеся.
- Как сказать. Знаю доподлинно о той его части, которую можно назвать "Возвращением Алисы" или "Возвращением хронопотока". Но ещё задолго до эвакуации я не мог не видеть - да и не я один! - движения проектных информационных массивов в прошлом. Причём в прошлом, которое, по идее, общее для нас с Алисой, и никаких проектных следов там в принципе быть не может. Вначале думал, МИВовцы в курсе. Оказывается нет, с ними просто происходит то же самое, что и здесь с участниками. Приключения Алисы - начиная с Навсикаи, да пожалуй, и с нашей первой встречи (ведь не сработал же тогда почему-то защитный фильтр кабины!) - отнюдь не первое звено в цепочке проектных событий. И уж точно не последнее - с какой стороны ни смотреть. Даже сейчас кроме "моей" группы действуют и другие, метапроектные связи между которыми прорастут лишь десятилетия спустя. Твоя мама, Даша, - скучавшая до сих пор Дашкина физиономия одновременно оживилась и помрачнела,- как раз один из активных участников их объединения. Думаю, ты должна это знать... Собственно, если мы сейчас ещё действуем в рамках Проекта, а не катимся под откос в небытие, то происходящее в конечном счёте оказывается встраиванием нашего Проекта в Метапроект... А где всё началось, где его настоящая вершина... Или она действительно в процессе становления, как объективная цель Вселенной, и то, что мы называем Проектом в широком смысле - попросту организация и упорядочивание материи? В "Тавре Арок" я эту мысль, конечно, чисто провокационно высказал - но как знать?
- Вы?!
Игорь Всеволодович вдоволь насладился Алеськиной реакцией:
- А кто же ещё? "Кир Булычёв" - "Дарий Достегаев"... по-моему, более чем прозрачно. Классический проектный способ слива в прошлое корректирующей информации. И для крокров, чтобы подтолнуть их в двадцатый век, раз уж известно, что они там были, и для временщиков... Меня как в будущее забрали и подлечили, сразу же в командировку в средневековую Бирму отправили на полгода, чтобы, значицца, ко мне самому информация из него не просочилась. Там его и написал.
- А Алиса уверена, что Достегаев - псевдоним кого-то из отдела прикладного хрономоделирования, скорее всего, целый авторский коллектив. Вы же, выходит, и в будущем на тот момент практически не были?
- О, знаешь, опыта координаторства хватило с лихвой! По сути, это мой отчёт о проделанной работе в такой вот беллетризированной форме. Ну, ещё в качестве ключа дали один любопытный роман. Он к твоему времени уже написан. Думаю, прочтёшь в ближайшем будущем, если всё сложится успешно. "Генератор Времени" называется... Так о чём мы говорили?
- О том, как уходят из Проекта.
- Ага. Ну вот, так просто: берут и уходят... Но хуже, Алеся, когда не уходят. Когда происходит кардинальная переоценка ценностей... настолько кардинальная, что и нейтралитет уже не устраивает. Когда хата оказывается не с краю, а на передовой - но по другую сторону линии фронта.
- Неужели так бывает? - девочки ахнули одновременно и даже не обратили на это внимания.
- Бывает. Не может не бывать. Плата за свободу. А судя по тому, что Проект развивается совсем не так, как ожидалось, то действительно было, причём не раз. И не два.
- То есть крокры перевербовывают "проектных"? - не могла поверить Алеся.
- Щас! Они к ним на хломпупаторный выстрел не сунутся. Всё под контролем... было до последнего времени. Всё, кроме мыслей участников. Миелофон, как ты знаешь, миф. Увы или к счастью.
Смотри: участники живут в информационном пространстве, пропитанном Вирусом. Благодаря данным, имеющимся в их распоряжении, они способны его распознать. Но вот подвергнуться его влиянию или нет - зависит исключительно от их воли. И как поступать дальше, тоже. По проектным каналам вредоносный код гонять бессмысленно, разве что чисто по глупости - его уже в следующем слое обнаружат, максимум, через один. Но если сознание действительно Вирусом коррумпировано, оно поступает наоборот. Оставаясь в структуре Проекта, исправно выполняя свои функции, начинает одновременно дублировать раскриптованную проектную информацию по сторонним каналам, которые находит и которые, в конце концов, приводят к крокрам. Само находит, понимаешь?
- "Трояном" становится?
- Типа того. Крокры, как я понимаю, даже источник инфы не отслеживают - от греха подальше. Но вот сведения о состоянии Проекта к ним начинают стабильно поступать.Минимальные и для Проекта не фатальные - особенно если зараженные узлы находятся в относительно нижних слоях и на большом расстоянии друг от друга.
А знаешь, мне сейчас в голову пришло: может быть, Проект потому и наращивается постоянно, что до конца нельзя быть уверенным ни в ком. Даже в тех, кто в верхних слоях. Вот их и делают... не верхними...
Так о чём мы, бишь, говорили?
- О Бродяге вы говорили, - раздражённо вмешалась вновь заскучавшая Дашка. - Вот он, - ударила по одному краю стола, - а вот "шкатулка", она же ЧЯ. Первоначально. Если она оказалась у него, - девочка свела руки над завалом посуды, - значит, все узлы между ними выведены из строя. И не залатаны.
- Молодец! Ты прямо на лету всё схватываешь.
- Да ни фига, - равнодушно отвела Дашка незаслуженную похвалу. - Просто он сам мне осенью это всё объяснял. И ещё говорил, что знает теперь слишком много, чтобы эта информация по-прежнему оставалась, как вы там говорили, минимальной и не фатальной. И что с каждым днём её объём и ценность для крокров возрастают. А он, мол, в себе совсем не уверен, а проектные тексты просто напичканы темой предательства... мамины книжки тоже...
- О, - обречённо выдохнул Игорь Всеволодович, - это у него навязчивая идея была! Вычитывал между строк то, что сам хотел, вернее, чего боялся. Совершенно вразрез с проектными принципами и алгоритмами интерпретации. То в Петре Ишутине себя "узнавать" начинал, то в Остапе Нетудыхате. Я туда и близко ничего такого не закладывал. Алиска, можеть быть, и закладывала, не знаю. Она и сама с ним встречалась, и что уж там ему говорила... Знаю только то, что мне она не раз повторяла уже после эвакуации, когда речь о нём заходила: "Всё бы обошлось. Ему совсем не обязательно было так поступать". Как - не уточняла. Я и не спрашивал.
...Неторопливая беседа на кухне гастарбайтерской ночлежки продолжалась уже больше часа. И всё это время за пазухой у Дашки то и дело начинал вибрировать мобильник. Хмурясь, девочка извлекала на свет божий толстенькую трубку - неуклюжую, но явно функциональную и не из дешёвых, - читала SMS-ки, цокала пальцами ответ или, перезванивая, вслух давала краткие отрывистые распоряжения. Алеся и Булычёв успели привыкнуть к этой периодически повторяющейся процедуре, и в очередной раз она не предвещала ничего необычного... как вдруг Дашка, лишь мельком глянув на экран с новым пришедшим сообщением, стрелой метнулась к окну, вытащила задвинутый на подоконнике среди кружек и кастрюль портативный чёрно-белый телевизор - чудом дожившую советскую "Электронику".
- Что случилось? - затревожился Булычёв.
- Не знаю, - сердито ответила Дашка, щёлкая тумблером. - Сейчас увидим.
Экран засветился гораздо позже, чем привычный императорский голос, окрашенный совсем непривычной эмоциональностью и энергичностью, успел ввести в суть дела.
"Это были люди, искренне и горячо преданные идеалам Обустройства, русские люди, патриоты, способные день и ночь нести бессменную вахту у штурвала Великой России, прокладывать её курс мимо мелей и рифов..."
Навигационная фразеология тянулась несколько минут и тщетно было ожидать, что среди её нагромождения мелькнёт какая бы то ни было конкретика - фамилии, должности...
- О ком это он? - Игорь Всеволодович переводил недоумённый взгляд с Алеси на Дашку: вы, местные, объясните, наконец, что происходит?
"В этот судьбоносный для русского народа исторический период будущее каждого из нас зависело от того, насколько чётко, слаженно и конструктивно будет работать правительственная команда, насколько каждый, осознавая остроту стоящих перед страной задач, окажется способным подняться над разногласиями и личными недоразумениями. Воспринимая существующие проблемы как временное явление, искусственно поддерживаемые нашими недругами-глобалистами метастазы многопартийности, политической шизофрении, надеясь на их неизбежное преодоление в сплочённом решении единых задач, я наделил своих соратников - людей, которых считал таковыми - огромными и, по сути, беспрецедентными полномочиями. Меня, как, думаю, и каждого из вас, совершенно не удовлетворяла существовавшая на тот день политическая элита - вчерашняя, сформированная в эпоху либерализма и парламентарщины. Да, будучи в своё время депутатами Государственной Думы, многие из них разделяют ответственность за то состояние, в котором оказалась Россия и из которого мы сегодня только начинали ощутимо выкарабкиваться. Но другой политической элиты у нас нет, как нет и другой страны. Далёкий от радужных иллюзий, я, тем не менее, надеялся, что в новом обществе психология временщика и удельного князя навсегда ушла в прошлое. Я ошибся".
Нехотя побледневший экран ещё некоторое время прикидывался осветительным прибором, затем постепенно начали проступать контуры. Император вещал из знакомого студийного интерьера информационно-аналитической программы "Итоги на Первом канале" в ещё более свободной и раскованной позе, чем обычно практикуют её ведущие. У россиян, несомненно, возникало стойкое ощущение дежавю: именно в таком неформальном стиле звучали обращения Лукашина - ещё не Романова - в период "умиротворения". Но если тогда генеральский мундир внушал идею надёжной защиты и контроля над ситуацией, то теперь рубашка с короткими рукавами и небрежно расстёгнутой верхней пуговицей должна была символизировать, что в Багдаде всё спокойно как никогда, и готовящиеся кадровые перестановки, равно как и временный перенос императорской резиденции в Останкино никоим образом не могут повлиять на мирную жизнь законопослушных граждан. Правда, короткие рукава оказались очевидным перебором: в студии было достаточно холодно, о чём красноречиво свидетельствовало то, как одета публика, заполняющая гостевую трибуну, на которую то и дело перескакивала камера, выхватывая застигнутые врасплох растерянные лица с печатью напряжённой фильтрации потоков императорских слов в тщетной попытке проникнуть в суть происходящего. Физиономии все как на подбор знакомые: тележурналисты, ведущие популярных программ... похоже, что собрали всех более-менее примелькавшихся обывателю лиц, которых застали в телецентре. И среди них в первом ряду...
- Алиса! - выдохнули в один голос Булычёв и Алеся, а Дашка пристально уставилась в крошечный экран, легко закрывающийся растопыренной ладонью. Даже в этом мелком, дёргающемся и смазанном чёрно-белом изображении не узнать или перепутать было невозможно. Вот камера вновь проплыла мимо неё... и на секунду притормозила! Серьёзная и вся какая-то повзрослевшая, в великоватой спортивной куртке с чужого плеча, Алиска, не глядя в камеру, крепко сцепила замком ладонии, совсем как давеча Дашка (гены, куда денешься!), и слегка их приподняла.
- "Рука в руке", - на этот раз Игорь Всеволодович прошептал в унисон с Дашкой.
- И что это значит? - удивлённо спросила Алеся, которой ни жест, ни фраза не были знакомы.
- Ну, во-первых, что это действительно Алиса. Во-вторых, она даёт нам понять, что император с ней в союзе. На нашей, как бы, стороне.
- По его словам не скажешь, - нахмурилась Дашка.
- Здесь главное не слова, а то, что за ними стоит. Судя по всему, Лукашин пытается выступить против Системы - то есть крокров, Весельчака. Тихо, давайте послушаем!
Сквозь привычную пространную риторику действительно начали проступать конкретные распоряжения. Вплоть до окончательного устранения последствий интриг, которые ядовитым клубком сплелись в высших эшелонах власти, командование всеми войсками гарнизона переходит непосредственно к императору. Всем силовым структурам выполнять только его распоряжения. Премьер-министру Глазьеву, командующему Московским округом и членам Политбюро в течение двух часов прибыть на Академика Королёва. А также всем тем, чьи халатность и недомыслие привели за последние недели к глубокому правительственному кризису и поставили страну на пороге военного переворота. Кто осознаёт свою ответственность за судьбу России, раскаивается в необдуманных поступках и готов вместе, по-прежнему единой командой, приложить все усилия, чтобы не допустить новых беспорядков и кровопролития.
"Каждый знает, о ком я говорю..."
Булычёв понимающе хмыкнул:
- Разумно. Чем позже раскачаешься приехать, тем больше шансов, что именно ты окажешься "стрелочником". Да только едва ли сработает. Вся вертикаль власти и вся официальная субординация наверняка служит лишь прикрытием теневой, через которую реально правят страной. Прямые императорские распоряжения могут быть элементарно дезавуированы. И если наши "друзья" крокры примут вызов - все воззвания бесполезны. Соскучились по уличным боям, москвичи? Готовьтесь...
- А разве иначе нельзя? - спросила Алеся. - Крокры ведь могут проникнуть в телецентр под видом кого угодно.
- И? Что затем?
- Ну как же? Подменить собой императора...
- Не получится, Алеся. Он слишком публичная фигура. Настолько примелькался перед десятками миллионов телезрителей, что подделка тут же будет обнаружена. Особенно когда её ожидаешь. Идеальной ведь имитации не получится, как ни старайся. Одно дело ДНК воспроизвести, генотип со стопроцентной точностью. Но скопировать субъектность - это задача нелинейная и крокрам не под силу. В живых его тоже после такой выходки не оставят, это понятно. Причём это телеобращение, даже если не будет иных последствий, уже встряхнуло застоявшиеся умы с блочным мышлением. Если же после него теперь ещё и возглас "Царь-то ненастоящий!" по стране прокатится... Нет, Алеся, раз уж избежать новых беспорядков не получится, нашим "друзьям" выгоднее их не откладывать. Выпустить пар сразу. Штурмовать телецентр, "нечаянно" подстрелить Лукашина. Потом объявить его нелегитимным узурпатором, повесить на него все беды. Пипл схавает. В лукашинском режиме разочароваться уже достаточно успели. Относительная стабильность и тишина - единственное его преимущество. А сегодня все увидели, насколько оно иллюзорно и ненадёжно. Тут-то и сработает рабская психология и неистребимая вера в "доброго царя"... Когда вслух скажут: "да, вы жили плохо, хотя вам пели иное", когда найдут козла отпущения, назовут конкретного виновника. О, науськать толпу кричать "Распни его!" так же легко, как и кричать "Осанна!" Когда она - толпа. А вдруг все проблемы действительно из-за этого человека? А вдруг, если распнём, действительно станем жить лучше? Архетип жертвоприношения в коллективном бессознательном. Как тогда, при "умиротворении"...
Слова Булычёва заглушил гул сирен-ревунов, пробившийся сквозь тишину одновременно из нескольких удалённых точек. По экрану прошла рябь, с голосом императора стали соперничать посторонние шумы, напоминающие гудение электробритвы. Секунда - и искажённые остатки телестудии скрылись за заставкой из якобы цветных - "оттенки серого" - вертикальных полос. Сирена теперь приглушённо дублировалась и телевизором, а поверх неё - металлически напряжённый голос диктора:
- Внимание, внимание! Говорит управление по вопросам гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций. Граждане! Проводится техническая проверка средств оповещения населения. Соблюдайте спокойствие, продолжайте свою работу.
- Ну вот, - удовлетворянно крякнул Игорь Всеволодович. - Началось! Как тут на другой канал переключиться? - он недоумённо осмотрел торчащий сбоку штырь, на который в прошлом тысячелетии была насажена соответствующая ручка.
Дашка кивнула на лежащие рядом плоскогубцы:
- Вот - пульт управления...
- Действительно! Совсем я одичал в том будущем.
Светлые глаза Алеськи медленно наполнялись немым ужасом.
- Погодите, - прошептала она. - Если действительно... начнётся... как же мама?
Дашка резко повернулась к ней. Помолчала, заправила под косынку выбившийся грязный локон.
- Плохие новости, Алеся. Не было её в аэропорту. Я не хотела сразу говорить; сейчас тут один кул хацкер пытается выяснить, что и как. Пока выходит, что она на этот рейс вроде бы и не садилась.
Хлам, загромождающий тесную кухню, медленно поплыл перед глазами девочки, постепенно теряя резкость очертаний.
- Но... как же так?
Дашкин взгляд вдруг налился кровью, лицо исказила недобрая усмешка.
- А вот так! Ты, милая, не знала, что мамы иногда без вести исчезают? И целый год никаких следов, хоть ты в лепёшку в поисках разбейся... Не знала? Теперь будешь знать!
- Даша, нельзя же так! - энергично ринулся в защиту Алеси Булычёв.
- Да пошли вы все! Нельзя... Со мной только всем всё можно! - Дашку уже несло, казалось, вот-вот - и разревётся. Но нет, такие не плачут. По крайней мере, при свидетелях. Оборвала себя на полуслове, с усилием погасила вспышку.
Игорь Всеволодович обнял Алеську, которая готова была рухнуть в обморок, осторожно усадил на табурет.
- Всё нормально, Алеся. Ничего ведь не случилось. Я с самого начала подозревал, что так будет. Если тебя схватили... ну, Алису вместо тебя... понятно, что в интересах крокров отсрочить возвращение Наташи как можно больше.
- И вы молчали?! - за пеленой слёз стоял теперь не ужас, а настоящая, необузданная ненависть - к Булычёву, к Дашке... ко всем.
- А зачем раньше времени накручивать? Вдруг бы я не прав оказался... А если её действительно задержали в Брюсселе, а не в Москве, то это, согласись, не самый худший вариант. Особенно сейчас...
- Вот именно, - кивнула Дашка, которая успела не только успокоиться, но даже слегка смутиться своим поведением. - Кстати, в аэропорту наши пацана от ментуры отбили. Тоже повышенный интерес к пассажирам этого рейса проявлял и искал среди них твою маму. Сейчас сидит под присмотром у этого же хакера. Алёша Светлов - знаешь такого? - и подмигнула Алесе уже совсем миролюбиво, с почти Алискиной озорной улыбкой.
Во время путча в августе 1991 года телевидение радовало затаившую дыхание страну "Лебединым озером". В ночь штурма Белого дома в октябре 1993-го ведущие программы "Взгляд", мобилизуя остатки своего былого перестроечного авторитета, настойчиво советовали москвичам идти спать и не соваться на улицу. Во время "мошковгейта" все телеканалы лихорадочно крутили сплошные рекламные блоки, спеша перед лицом неопределённости завтрашнего дня отработать предоплату.
Сейчас, в ожидании последствий императорских распоряжений, по каналам, которые не глушились сигналом с Шаболовки, шёл телемарафон по импровизированному и постоянно уточняющемуся сценарию. Содержание его отнюдь не исчерпывали постоянное пережевывание и комментирование императорского заявления. Внимание зрителей удерживалось рискованно откровенным анализом последних событий в стране (общеизвестные вещи, но для СМИ ранее закрытые), оперативными новостями и сводками происходящего на московских улицах (до безобразия фильтрованными, но хоть какая-то видимость информации). А не последней по значению целью была торговля лицами. Кто против нас, пока не ясно, но смотрите, кто с нами. Вы-то с кем, если вдруг что?
- Юлька, не кисни! - бодро, в полной мере оправдывая свой имидж циника и прагматика, внушал Каре ведущий рейтингового шоу "Амбразуры" и звезда телесериалов, стареющий секс-символ Дмитрий Вагеин. - Оцени эпохальность момента. Как там у "Алисы"? - Алиска, естественно, взметнула брови, прежде чем успела сообразить, что речь не о ней. - "Смутные дни - время делить власть. Смутные дни - время решать, с кем ты". Когда ещё представится такая возможность!
- А у тебя нет ощущения, - голос Юли не покидала тревога, - что все мы - просто-напросто заложники?
Вагеин демонстративно зевнул:
- Ой, я умоляю! Сейчас никто не хочет лишний раз засветиться в эфире, а посмотришь, что будет, когда прояснится расстановка сил. По головам друг перед другом лезть начнут! Наград и званий на всех ведь не хватит...
- Ты так говоришь, будто...
- А вот камер и бараков хватит на всех. Тут и один раз мелькнуть достаточно. Так чтó мы теряем? Расслабься! И получай удовольствие.
Бордовый телефон родом из восьмидесятых с заглушкой вместо диска номеронабирателя, посреди которой выпирала большая белая кнопка, противно разразился скрежещущим раскатом. Юля потянулась к аппарату, но Вагеин грубо её оттеснил:
- Я сам. Алло! Да, сейчас... Это таки тебя.
Юля выхватила трубку, окатив Дмитрия гневным и презрительным взглядом. Ну, тому такие взгляды - как с гуся помои.
- Да? Спасибо... Да, мама! Всё нормально. Нет. У меня эфир через час, не пропустите. Да нет же, сами ничего не знаем. Папа звонил? Вы, главное, на улицу не выходите. Всё, я не могу долго линию занимать. Да. Целую!
Она ещё некоторое время стояла у стола, машинально крутила стоящую возле телефона пепельницу - эксклюзивной ручной работы, а значит, уродливую и совершенно непрактичную, зато массивную и с суповую тарелку размером. Настроение Вагеина её раздражало. Сама она не видела никаких причин для оптимизма. И страшно боялась повторения слишком ещё памятных событий.
- И всё же, - нехотя спросила она, искоса глянув на Алису, - почему ты так уверен в результате?
- В результате чего, Юль? - с напором переспросил Вагеин. - Никакого столкновения не будет, разве не понятно? Все эти гудки и разъезжающие водомёты - так, для публики, чтобы крышу у толпы не рвало. Лишний раз перестраховаться. Против императора никто не попрёт. Знаковое лицо. У нас ведь ни законов нормальных, ни институций. Государь - единственный гарант надёжности и защиты.
- Гарант - величина переменная., - живо возразила Юля. - Сегодня - император, завтра - премьер...
- Возможно. Но маловероятно. Глазьев всё-таки не тот масштаб и не тот уровень доверия. А сейчас главное сохранять статус-кво и как можно меньше напрягать толпу. И вообще действовать без нажима. Вот ты себя профессионалом считаешь. Ответь тогда на простой вопрос. Почему в новостных программах дикторы не вытеснили, как прогнозировали многие в первые месяцы нового порядка, телеведущих "без галстуков"? Озвучивают только официальные партийные и правительственные документы, но не доминируют, как в советские годы.
Юля усмехнулась:
- Тоже мне, бином Ньютона! Образ раскованного ведущего, у которого, с понтом, собственная позиция - отличный способ задействовать суггестивные механизмы и сформулировать неявную оценку. Через подсознание всё усваивается лучше, чем "в лоб" - это ж очевидно.
- Очевидно. И всё же ты узко мыслишь. Главная фишка здесь в том, что оценка именно внушается, а не навязывается. Зритель воспринимает её как собственную, ему кажется, что он сам её формирует. А всё потому, что наш человек органически противится тому, чтобы его поучали и агитировали. Не в пример западному.
- Да ну?
- А как же! Ты сравни недавние наши римейки американского "мыла" - "Няню" там, Любу, которая Грейс - с оригиналами. У них каждая серия с моралью, какой-то дидактический заряд несёт. Для тупого уровня американских домохозяек, но всё же. В наших версиях всё это целенаправленно выхолащивалось, оставлялась сплошная ржачка. Не любит наш народ, когда его воспитывают. "Поучайте лучше ваших паучат"...
- Хм... а разве наши реалити-шоу, в отличие от западных и тех, старых, эпохи либерализма, не преследуют воспитательную цель? Командный дух, коллективизм... А там всё построено на индивидуализме, каждый в группе сам за себя и соперник всем остальным...
- Брось! И у нас, и у них формируется один и тот же образ победителя таких игр. Средней, типичной, стандартной фигуры. Именно таким надо быть, чтобы как можно дольше продержаться во всех этих "последних уродах" и "слабых звеньях". А в наших шоу именно из таких должна состоять команда, чтобы выиграть. Не лезь, не выделяйся, не высовывайся. Это социальный заказ современного общества, Юля. Модель его гражданина. А вся разница от разной традиции политической культуры. Их метод - дробить, замкнуть каждого в скорлупу своей индивидуальности, чтобы управлять поодиночке. Наш - согнать в плотно сбитые группы, в которых индивидуальность теряется... чтобы тоже управлять.
Вновь затарахтела трещотка, по недоразумению принимаемая за телефон.
- Слушаю! Понял, иду...
Вагеин, сдирая на ходу маску напускной флегматичности, энергично проследовал ко входной двери, оклеенной плёнкой под тёмное дерево. Эффектно крутанул на пальце связку ключей, клацнул замком. Звук захлопывающейся двери вывел Алису из транса. Почти. Остекленевший взгляд, которым она неделю назад встретила в палате Наташу, вернулся к ней и уже не хотел покидать. Смысл происходящего снова ускользнул от девочки - как-то вдруг, незаметно. Свет в конце тоннеля оказался даже не приближающимся поездом (это было бы трагично, а потому не глупо), а лампой в тупике длинного коридора. Безнадёга которая не осилила Алиску ни в студии Белякова, ни в императорском подземном бункере, теперь вступала в свои права. Нет, дело вовсе не в призраке многополярной Вселенной, по-прежнему нависавшим над ней. Что толку тосковать о глобальном смысле, когда утрачен свой, субъективный?
Лара оказалась права. Алискины принципы не выдержали испытания практикой - основой познания. Вернее, она попалась в силки собственной бескомпромиссности, "акривии", как выражовывался выше кто-то из персонажей.
"Не использовать... рука в руке..." В итоге использовали тебя! Непонятно только, почему это стало сюрпризом. Так настойчиво требовать поисков Алеси и Наташи, да ещё и (зная цену императорским обещаниям) постоянно держать её в курсе их процесса... Кому это понравится? Уж точно не Лукашину. И особенно не теперь, после того, как Алиса на пределе ментального напряжения, доведшего её саму до почти неизвестных ранее сильной головной боли и хруста в пальцах, смогла убедить его собрать волю в кулак, вырваться из удушливого кокона меланхолии и отчаяния, бросить вызов противнику...
О, Алиса может быть отличным донором! Она поняла это тогда, в бассейне, в дистанционной и почти неосознанной борьбе с Алеськиным унынием, на пике усилий, так иррационально овладевшим ею самой. А в бункере попробовала проделать это целенаправленно. Благо, в своих чувствах император был открыт не меньше, чем Вася у Белякова, и она могла осторожно, стараясь не причинить боли, отслаивать от его застарелых душевных ран корку засохшего гноя и чувствовать при этом, как смертельная усталость начинает вползать в её собственное сознание - иначе нельзя. Получилось... на свою голову!
Лукашин, снова поверивший в себя, остался Лукашиным. А разве кто-то ожидал другого?
Алиса, по крайней мере не ожидала. Она лишь наивно полагала, что слово офицера, к тому же данное при свидетелях, для него что-то да значит.
Она не знала, насколько укоренена в его душе эта гнилизна и как далеко она распространилась. Не знала, что до того, как обзавестись компьютером, Лукашин вёл свои дневники и записи исключительно карандашом, дабы в случае чего можно было легко исправить. Не знала, что свой недюжинный запас воли и витальной энергии он уже третий десяток лет расходует в основном на борьбу с то и дело всплывающими во сне лицами, именами и просто вопросом, звучащим одним и тем же лишённым эмоций тембром: "Расскажи"... Борется способом, который Алису несказанно удивил бы своей бессмысленностью: стремясь забыть, вытеснить из памяти - то есть на самом деле запихнуть их туда поглубже. Что за дикая и наивная иллюзия, какой крокр внушил бредовую мысль, что можно преодолеть прошлое и его присутствие в настоящем забывая их, закрывая на них глаза?!
Теперь, в третий раз за двое суток оказавшись под замком и анализируя свои ошибки, можно, конечно, всё списать на эту чужую усталость, ставшей своею. Ведь, положа руку на сердце, Алиса уже давно поняла, что на помощь в поисках и защите Алеськи ей расчитывать не приходится. А то, что она не союзница императору в этой борьбе, было ясно, пожалуй, с самого начала. Цели-то у них до поры до времени общие, но средства явно не её. Так нет же, польстилась на лёгкий путь, на возможность переложить с себя ответственность. И какими благородными мотивами это сублимировала, даже вспоминать противно. Сама, мол, эту войну развязала, негоже умывать руки... Да при чём же тут "умывать", скажите на милость, и при чём тут "использовать"? Просто у неё другой фронт и другое оружие. Не понимала этого? Понимала. Зачем же себя оправдывать?
Дура набитая! Галадриэль, не прошедшая испытания Кольцом.
Алиса медленно подошла к двери и, покосившись на Юлю, без особой надежды нажала ручку. Как и следовало ожидать...
- Запирает, - сказала Юля, не поворачивая головы. - И изнутри тоже.
- Он вам что, тоже не доверяет? - хмыкнула Алиса.
- При чём тут доверие? Ему пропуск выписали, а мне пока нет. Мы с тобой сейчас под его ответственностью. Зачем ему рисковать?
- Не люблю, когда меня запирают...
- Такова жизнь. Тебя шахматы разве этому не научили? Мы ведь знакомы, - Алиса с неохотой кивнула, - я не ошиблась?
Значит, не ошиблась. Да и ошибиться тут мудрено - лицо очень запоминающееся, особенно взгляд. Хотя в памяти почему-то какое-то другое имя крутится, похожее, но... Алина, Арина, Алёна? Может быть, и Алиса. У Юли это имя стойко с собачьей кличкой ассоцируется. Из самых глубоких и мерцающих детских воспоминаний. Телереклама с овчаркой, стерлиговская "система дирж" (так она выговаривала), удачи вам, господа...
Или дома так называют. На Юлиной памяти немало случаев, когда, например, Люся оказывалась Анной (потому что Нюся на самом деле), а Дима - Вадимом. Какая, в конце концов, разница? Вот фамилию она точно запомнила.
- А Влад Мурашкевич из Минской ГТРК тебе не родственник?
- Дальний, - отрезала девочка, недвусмысленно давая понять интонацией, что желания поддерживать разговор у неё нет.
Ну и ладно. Тоже мне цаца.
Помнится только, с московскими родственниками Влада было связано что-то важное. Юля пыталась сконцентрироваться сквозь головную боль, связать воедино обрывки мыслей, расползшиеся полудохлыми червями по кабинету.
Бестолковое остаточное напряжение вчерашнего дня, когда вся журналистская рать продолжала пребывать в состоянии боевой готовности на случай какого-нибудь неожиданного отголоска "австралийского викэнда"... Человеку, далёкому от телекухни, может показаться, что к Юле с её гуманитарной тематикой все эти международные бури и штормы имеют крайне косвенное отношение. На самом же деле такие "девочки на подтанцовке" - вполне серьёзный и ответственный компонент пропагандистской машины.
Но блеснуть неординарностью реакций и комментариев мировая общественность не соизволила, первый день рабочей недели, совпавший с концом месяца и квартала, не принёс ничего сверх обычной нервозности. Для Юли он протёк под знаком бесконечных перезвонов и переругиваний с её "эмче" (аббревиатура, окончательно вытеснившая глобалистское "бойфренд"). Глухая стена в их отношениях нарисовалась всерьёз и надолго, что, говоря начистоту, давно следовало ожидать. К вечеру закономерным итогом очередной волны детсадовских копаний и территориального передела песочницы стал отключенный мобильник, а затем - строгая инструкция родителям: "Не звать, не будить. Не отстанет - посылать. Можно матом". Практически неосуществимое желание выспаться не покидало её уже несколько недель. И не поделишься ни с кем: тусовочная золотая молодёжь не поймёт, измотанные подобно ей самой коллеги не посочувствуют. Она бы и сама не посочувствовала, вздумай ей кто-то излить душу. Негласная журналистская этика, очень близкая к армейской своей целесообразной жестокостью.
С утра столь же предсказуемо потянулась гирлянда тупых первоапрельских приколов, уровень которых в большинстве случаев не поднимался выше вонзаемой в задницу кнопки. Ближе к обеду всплыла ещё какая-то дебильная байка о кувыркавшемся в воздухе над Ленинским проспектом гуманоиде в красно-чёрном скафандре. Её повторяли с такой настойчивостью и такие далёкие друг от друга люди, что возникало подозрение о заранее спланированном флеш-мобе. Только можно было что-нибудь и пооригинальней придумать. Детский сад, честное слово!
Зато государев продвинутый розыгрыш она оценила. Как, наверное, и вся страна...
А здорово было бы, если б это действительно оказалось розыгрышем.
- Ну, а если бы открыто было, - с профессиональным напором повторила она попытку раскрутить эту неприветливую девчонку на общение, - куда бы ты пошла?
Синяя молния блеснула из-под век. Знакомый и памятный взгляд, выплёскивающий из берегов.
- Мне только из телецентра выбраться. А там уж...
- На улицах опасно, - покачала головой Юля.
- Здесь - опаснее, - это прозвучало таким тоном, что у Юли не осталось сомнений: дело вовсе не в чрезмерной наивности и инфантильности шахматного вундеркинда, живущего в собственном мире, как могло бы показаться. Алиса прекрасно понимает и возникшую проблематичность перемещений по городу, и то, чем чревата самовольная отлучка. Но, похоже, что она знает и то, о чём другие строят тщетные догадки.
Бред? А разве не бред всё происходящее?
Не исключено даже, что "опаснее" имелось в виду не столько для всех, сколько для неё персонально. Слишком уж аномальна та повышенная забота, которой окружают её "гости" в чёрном и в камуфляже, да и сам Государь. "Застали на съёмках, домой не эвакуируем, пока не создадим гарантированно безопасный коридор". Хорошая легенда. Главное, правдоподобная. Особенно если учесть, что за всё время, которое они втроём здесь парятся, ей ни разу не позвонили, хотя буряковому аппарату, по идее, в такой ситуации полагалось бы стать алым и дымиться. А ведь ждёт звонка! Как затрещит, так вся обращается в слух, а затем разочарованно сникает и вновь замирает в напряжённом ожидании. И всё это на уровне минимальных, почти незаметных движений и жестов - но у Юли глаз намётан, не проведёшь.
И то, как на равных, даже вызывающе Алиса ведёт себя с Императором, при желании, конечно, можно объяснить и детской непосредственностью, и тем, что гении всегда немного идиоты... Можно - но лишь манипулируемой аудитории, а не себе самой.
Спросить обо всём начистоту? Так не ответит же. В этом Юля тоже была уверена.
Хотя и ошибалась.
Москва застыла в ожидании. Не так, как застываешь перед ударом, напряжённо впиваясь в противника всеми органами чуств, чтобы не пропустить, вовремя отразить, склонить на свою сторону колеблющееся расновесие сил и удержать его там до полной и окончательной победы. Ожидание такого рода давно забыто этим грязным и надменным городом, забыто вместе с надеждой и смыслом. Он застыл, как погружаются в сон, зная, что долго ему не продлиться, как в казарме, проснувшись перед подъёмом, стремишься вырвать у сонного оцепенения ещё кусок законно полагающегося отрезка времени, и остатками волевого усилия отключаешь мысли, чувства, а в конце концов и саму волю, сползая в вязкую теплоту тупого безразличия, которое спустя минуты... секунды будет взболтано и разбрызгано ослиным рёвом дневального.
Гудки и сирены наполняли оторопевшую столицу, смолкая в одном районе, чтобы тут же быть подхваченными другим. По перекрытым магистралям курсировали морально устаревшие, но неплохо зарекомендовавшие себя во время "мошковгейта" и умиротворения водомёты "Лавина". Психологическое оружие, устрашающее уже одним внешним видом. Следом за ними тянулись жиденькие колонны БМП и БТРов, столь же неторопливо, словно мышцами на подиуме, поигрывали крепостью брони (а быстрота тут совсем не при чём), но, в отличие от водомётов не возвращались в центр, а стекались к МКАД. В Останкино уже знали - не все, а те, кому знать положено, - что боевая техника придворной орденоносной гвардейской дивизии ползёт в сторону города, и командир её, не дождавшись приказов ни командования округом, ни Министра обороны, уже присягнул повторно на верность Императору - Верховному Главнокомандующему - и перешёл под его прямое подчинение. Знал это и начальник Московского гарнизона. Только поставил не на тех...
Молчали небожители политического Олимпа. Лишь ярославский губернатор Евгений Мухтаров, многократно превысив законные полномочия, объявил на своей территории чрезвычайное положение. Согласно которому, в частности, любые приказы извне, от кого бы они ни исходили, должны будут пройти его ратификацию. На чьей он стороне, понять так и не дал. На стороне "законной власти". Хитрый лис! К счастью, его примеру никто из губернаторов пока не последовал. Слишком большая ответственность.
Гораздо чреватей могла оказаться инициатива замминистра образования и науки Александра Штильмарка, по совместительству - Генерального комиссара Объединения народно-патриотических дружин "Чёрная сотня". По московским районным штабам уже разлетелись директивы, мобилизующие народ в состояние боевой готовности, чтобы, если будет нужно, поддержать... правильно, "законную власть". В этом не было бы ничего страшного, даже наоборот, если бы не идеологическая база этих воззваний. Штильмарк позволил себе не ограничиться перепевом императорского заявления и привычными мантрами на тему Обустройства, а побряцать отложенными в архив внутрифракционными лозунгами. В том числе и сыграть на замалчиваемых до сих пор мировоззренческими разногласиями как со скинхедами, так и с левыми силами. Коалиция, создание которой стоило немалых усилий со стороны не только Лукашина, но даже его крокрысских спонсоров, готова была треснуть по грубо намётанным швам. Бритоголовым, выросшим как грибы после вождя в эпоху либерализма, а на самом деле, искусственно выращенным для борьбы экстралегитимными мерами с движениями прокоммунистического толка, симпатии к которым у населения, обалдевшего от шоковой терапии, быстро восстанавливались и росли, было нелегко найти общий язык с бывшими врагами. Как всегда, имперские православно-монархические идеалы и их носители в силу своей аморфности и приспособляемости послужили универсальным раствором, наживо соединяющим несовместимое, направляя кипучую энергию по нужному пути в общей ненависти к инородцам, иноверцам и всем, кто зачёсывается на другую сторону. Но штильмарковский призыв действовать порознь с неизбежностью воскрешал былой антагонизм.
Недопустимое поведение, что и говорить. Ярославский демарш в сравнении с ним цветочки. Там пан или пропил - как фортуна повернётся. Но идеалист Штильмарк, в отличие от прагматика Мухтарова, стал пробивать не личные, а клановые интересы - то есть объективно играть в этот кризисный и опасный момент на разногласиях даже не в толпе (это ещё можно было бы простить), а среди её подпасков. Чем, собственно, и предопределил свою дальнейшую судьбу. При любом исходе событий.
Время текло. Сонно и лениво, как стекает с края блюда густая капля янтарного мёда, пылающая в полуденных солнечных лучах. В сотнях, в тысячах кабинетов напряжённо ожидали сигнала, который в подобных ситуациях должен был прояснить, какая власть "законна" и какая сторона "наша". Сигнала не было. И с каждой минутой его отсутствие выглядело всё зловещей.
Кто-то медленно сходил с ума. Кто-то, переводя взгляд с телеэкрана на прилипшие к циферблату стрелки часов, обречённо чистил табельный или именной пистолет - а висок уже яростно пульсировал в ожидании встречи с холодной сталью. Кто-то выступал с самочинной инициативой, внося разлад в Систему.
А над по-весеннему неухоженной Москвой, которая вновь, как совсем недавно, вот-вот будет порвана на куски линией фронта, насмешливо пестрел лозунг "Наше дело правое!"
За последнюю неделю он в преддверии подготовки к очередной годовщине Великой Победы, теперь, с канонизацией Сталина, обретшей не метафорически сакральный смысл, повсюду украсил щиты наружной рекламы, гриммирующих незажившие шрамы на лице столицы; кричал на каждом шагу, навязчиво бросался в глаза её жителям и немногочисленным гостям, не нуждаясь в аргументации - потому и "правое", что "наше". И каждый подсознательно стремился поплотнее слиться с этим "мы", чьё дело правое, чтобы ненароком не оказаться в группе риска, которая по левому делу находит последний приют на "восстанавливаемых территориях".
Вопреки очевидному. Вопреки сформулированному предками категорическому императиву "от сумы да тюрьмы не зарекайся".
Вопреки урокам... нет не истории, которой в этой стране в эти странные годы не было вообще, ни по Скалигеру, ни по Фоменко, а последних десятилетий. Когда полицейская операция в горах, на территории собственного государства, быстро и плавно сошла на рельсы боевых действий. Когда осталась на этих рельсах и после того, как спустилась на равнину, прокатившись от Будённовска до Москвы. Когда необъявленная война повлекла столь же необъявленное военное положение - необъявленное потому, что оно и так испокон веков подразумевалось на этих землях. Ведь только военным положением может быть объяснён отказ от основополагающего для здорового общества принципа "безопасность заложников - граждан! - любой ценой" в пользу того, чтобы платить эту самую любую цену, включая жизни этих самых заложников, во имя сохранения своих позиций. Ни шагу назад, никаких переговоров...
Государство, это порождение вируса крск из взорванного в эпоху легенд лилового шара, имеющее право на существование лишь постольку, поскольку обеспечивает исправное функционирование общественно-экономического базиса и социальной структуры, иными словами нормальную жизнь граждан, в очередной раз оказалось высшей ценностью, утверждаемой на их костях. Молохом, требующим человеческих жертв.
А значит разница между полевыми командирами и командой, стоящей у государственного руля, лишь в том, что последним нет необходимости в захвате заложников. Заложники для них - всё население страны. По факту рождения.
После "Норд-Оста" это поняли все. После Беслана - даже террористы.
А после "умиротворения" стало ясно, что это навсегда.
Хотя и поддержали-то Лукашина в надежде на перемену такого к себе отношения. Монархия, культ традиционных ценностей, собирание нации - всё это выглядело для масс свежо и привлекательно. Стоило испытать - ведь казалось, что хуже, чем было, уже некуда. Революционная ситуация. Верхи не могут, низы не хотят.
Только революция революции рознь. В зависимости от уровня гражданской инициативы этих самых низов, от их интегрированности в единое целое. Народ стремится контролировать органы власти и политическую элиту, не давая ей забыть, кто у кого на службе. Население же спешит увенчать первых подвернувшихся к коронному разбору кандидатов в вожди, на которых можно переложить ответственность. А потом удивляться, что оно для них, как и раньше, средство, а не цель.
Или даже не удивляться, а констатировать с глубокомысленным "Я так и знал!"
Об одном лишь не задумывался в те годы никто, кроме нескольких человек из Проекта (впрочем, они тоже не задумывались) - о том, что земля круглая, а вселенная фрактальна. И так же, как население, не желающее становиться народом, обречено быть инструментом в руках государства, обслуживая его интересы, так и само государство остаётся лишь средством для достижения поставленных чуждым псевдоразумом задач в чьих-то негуманоидных щупальцах. Из которых будет легко пущено на самотёк, если вдруг станет не до него. Именно поэтому сигнала и указаний, которых напряжённо ожидали в сотнях и тысячах кабинетов в Москве и по всей стране, по-прежнему не было. И с каждой минутой это становилось всё фатальней.