8. ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ

					И вы поступаете так же. Отстаиваете целостность своего мировоззрения, 
					стремитесь отстоять  достоинство разума. И никак не хотите понять, 
					что здесь мы имеем дело не с катастрофой, не с каким-то стихийным 
					или техническим бедствием, а с определенным порядком вещей. 
					С системой, молодые люди.

						А. и Б. Стругацкие. Попытка к бегству


					- Что происходит? - выкрикнула Светлана. –
					Антон, да что происходит?
					Ей ответил Гесер.
					- У каждого своя судьба, девочка. У кого-то –
					править чужие жизни или ломать империи.
					У кого-то - просто жить.

						С. Лукьяненко

При всей своей виртуальности и засекреченности даже от собственных членов, рассеянных по разным организациям, министерствам и ведомствам, Государева Опричнина, разумеется, имела единый координационный центр. Он назывался ГУСИ - Главное управление спецпрограмм Императора - и терялся среди многочисленных секретных структур с не менее внушительными и мало кому известными названиями. Был у него и свой кабинет - или, если угодно, штаб. Император, зашифрованный в последней букве его официального названия (а до этого был ГУСП, формально подчинённый Президенту Российской Федерации), на самом деле никогда не переступал его порог. Впрочем, он более других был в курсе его работы - ровно настолько, сколько нужно марионетке первого плана. Оперативные совещания открывались от его имени назначаемыми от его же имени председательствующими. Всегда разными - да и совещания происходили всегда в разном составе. Кто-то невидимый тасовал опричников, словно карты в колоде, прежде чем усадить за круглым столом в кабинете без дверей. Считалось, что Император - но каждый понимал условность этой официальной версии.

Стол, как я уже сказал, был круглым. Каждое из восьми мест могло служить председательским. Восемь человек - максимальное количество, когда-либо собиравшееся одновременно в этих стенах. Восемь разместились за круглым столом и на этот раз. Но три из них сидело за ним впервые - и уже это было вопиющим нарушением никем не читанного, но всем известного регламента. Новые лица появлялись здесь только по одному и покидали кабинет полноценными членами Опричнины.

Кирилл обвёл свинцовым взглядом собравшихся, скользя по напряжённым в ожидании разъяснений лицам и не задерживаясь ни на одном из них. Все возможные ходы просчитаны. Первые. А дальше - как повезёт.

Целую вечность назад он впервые переступил этот порог, впервые занял место за этим столом под испытывающими взглядами собравшихся, которые называли друг друга в этих стенах исключительно по агентурным кличкам - впрочем, для функционалов, воспринимающих Опричнину как род схимы, они и были истинными, монашескими именами: в своём полном самоотвержении ради Веры, Царя и Отечества они не имели даже святых покровителей, ожидая того дня, когда сам Господь напишет на их челах новые имена.

Сегодня всё повторяется. Новая страница, новая масть. Сапёрная лопатка кверху - пики вместо черв. The spades. Вернее, blades.

Этих партнёров он выбирал сам. Впрочем, пока что соперников. Партнёрами им только предстоит стать.

Визави через центр стола - брат Тектон. Черванёв усиленно следит за ним уже третий месяц. Наивно ожидать, что попытки функционала двигаться в собственном направлении, вне регламентированных степеней свободы, окажутся никем не замечены. Брат Тектон не производил впечатление наивного человека - и всё же рискнул начать свою игру против Системы. Перелом с ним произошёл в связи с мошковгейтом. Казавшаяся отлаженной система вдруг дала сбой. Уличные беспорядки, вызванные ординарной операцией по регулированию информационного пространства, не могли быть спрогнозированы. Последствия применения стандартных и дотоле безотказных средств борбы - тем более. Хуже всего то, что в правительственно-парламентском кризисе оказался по уши замаран Преемник, готовившийся к президентским выборам 2008 года, в раскрутку которого было вложено столько сил и ресурсов. Один только интернет-мем "Превед, Медвед", суггестивный вирус, запущенный за два года до выборов, чего стоил! Пришлось спешно вводить в игру Лукашина как запасной вариант и выводить страну из кризиса ускоренным проведением намеченных реформ - пятилетку за год..

У Кирилла, правда, закрадывалось безумное подозрение, что и это было спланировано кем-то, стоящим над Опричниной, втайне от неё - слишком уж всё гладко пошло. Но брату Тектону такая спасительная мысль в голову не пришла. Наоборот, стал задумываться о нестабильности Системы, способной, пусть и прималовероятном совпадении обстоятельств, обрушиться словно карточный домик и погрести под своими обломками страну... Трудно, повторю, не заметить, что коллега проявляет повышенный интерес к материалам, которые в таком объёме никак не могут касаться его профессиональной сферы интересов по причине распределённости информации. Ещё легче выяснить, что это касается не только твоих дел. С выводами, однако, спешить было нельзя - это могло вполне могло оказаться проверкой-провокацией. Спустя три месяца наблюдений Кирилл уже не рассматривал эту версию всерьёз. И в общем-то, уже готов был настучать куда следует - да последние события отвлекли. А теперь и Тектон, и сидящий по его левую руку брат Волрус - тоже ответственное звено Опричнины, которого Тектон буквально на днях практически уже склонил на свою сторону, хотя и не успел раскрыть всех карт - были для него ближайшими союзниками в готовящемся вызове Системе. Две твердыни.

Сидящие по бокам Кирилла и Алисы братья Гриф и Череп были из другого теста. Друг с другом они прежде не пересекались и объединяло их одно - добросовестное служение Системе. Не такая фанатическая преданность с эротическим налётом, как у Кирилла. Их обоих всерьёз заботила прежде всего стабильность общественной жизни в стране. Тектон и Волрус никогда не остановили бы на них свой выбор. А Кирилл остановил. Каждый из этих слонов способен на простой арифметический подсчёт: если остальные присутствующие в этой комнате объединят своё влияние в противостоянии Системе, никакой стабильности, и без того стоящей под реальной угрозой, не сохранить.А вот если ещё и он к ним присоединится... парадоксальным образом появляется реальный шанс.

Остальные трое, как уже было сказано, находились в этих стенах впервые.

Между Черепом и Тектоном - маршал Харитонов. Приказ о его назначении Министром оброны уже подписан Императором, хотя сам назначенец об этом пока не знает. Армии в их плане готовится ответственная роль.

Между Волрусом и Грифом - Гроссмейстер. Былой Алискин соперник. Алиса, собственно, и остановилась на его кандидатуре из всех предложенных. Его манеру игры она изучила, приблизительно представляет, чего от него можно ожидать. В своё время лидер карманной псевдооппозиции, приманивающей "марширующих несогласных", много сделал для лукашинского пиара во время "мошковгейта", но продолжает удерживать свой авторитет даже среди разочаровавшегося в Лукашине большинства.

Справа от Кирилла - Алиса. Присутствие здесь одиннадцатилетней девочки - последняя капля в бурлящей чаше не заданных пока вопросов.

Что же, начнём, благословясь.

- Коллеги, объявляю открытым наше оперативное собрание. Ситуация, в которой оказалась страна, требует решительных действий, без демагогии и лишних объяснений. Полагаю, всем здесь собравшимся известно, что я уполномочен представлять интересы непосредственно Государя Императора, действовать от его имени и по поручению...

- Это нам, брат Джокер, известно, - перебил его на полуслове Тектон. - Также, как тебе должно быть известно, что одного государева решения не довлеет для того, чтобы созвать оперативное собрание. Паче же в таком неканоническом составе...

- А брат Тектон всё ещё ожидает дублирующих сигналов? - в голосе Кирилла-Джокера в равных пропорциях смешались елей и яд. - Брат ещё не понял, что Система действительно коллапсировала? - быстрый многозначительный обмен взглядами с Тектоном и Волрусом, - Что равновесия больше не удержать обычными методами? - столь же быстрый и многозначительный - с Грифом и Черепом.

- И что же ты предлагаешь?

Кирилл скосил взгляд в сторону Алисы. Та пожала плечами: начинай сам, помогу, если надо будет.

- Во-первых - обсудить. Во-вторых - взять на себя ответственность. В третьих... Полагаю, нам не обойтись без смены парадигм. Более радикальной, чем прежде. И нам в ней предстоит сыграть не совсем обычную роль. Если всё пойдёт как задумано - то и последнюю.

- Любопытно, - подал голос Череп.

- Фактически, всё необходимое для построения новой общественно-хозяйственной формы на сегодня имеется. Первичные партийные организации на каждом предприятии - готовая структура для создания органов самоуправления. Разумеется, в них должен быть вовлечён весь коллектив, а не только члены Конструктивной партии, которая... ну вы поняли. Мало конструктивна на самом деле.

- Пока не вижу здесь ничего нового.

- Ты не понял, брат Гриф. Речь о широком самоуправлении. Настолько широком, насколько это вообще возможно. А у государства появляется единственная задача: делать всё, чтобы оно стало ещё шире.

- И государство на это пойдёт?

- А разве не мы на него влияем? Пойдёт, если мы сконсолидируемся и направим его в это русло.

- То есть, фактически, на самоуничтожение? - уточнил маршал Харитонов.

- Да. Максимально расширив сферу самоуправления трудовых общин (назовём их так, хотя в отличие от общин самоуправления в традиционных обществах, их влияние на индивидов будет ограничиваться рамками восьмичасового рабочего дня), государство рано или поздно станет ненужным. Не думаю, конечно, что слишком уж рано, но... Разумеется, все существующие вертикали должны быть как можно быстрее разрушены - по мере замены добровольным объединением общин в федерации исходя из собственных социально-экономических интересов.

- Это что, модель анархо-синдикализма?

- А какая разница, брат Волрус? Как ни назови - лишь бы работало. А ничто другое у нас сейчас работать не будет. Меньше всего - то, что имеем.

- Допустим. И как же разрушить эти вертикали?

Кирилл ещё раз посмотрел на Алису.

- Это не так сложно, как кажется. Наша руководящая и направляющая, подмявшая под себя все ветви власти, представляет собой два полярных и не пересекающихся мира - высшие партийные органы и первичные организации. Классические "верхи" и "низы". Вся связь между которыми осуществляется через городские и районные комитеты. Более того, они же служат координационными центрами наших структур - которые решают... Вот по этому стратегически важному участку мы и нанесём первый удар. Сегодня в двадцать один час по Москве все райкомы КПСС в Свободном Союзе - одновременно! - должны быть заняты силовиками...

- А почему не утром? - нахмурился маршал Харитонов. - Было бы время подготовиться.

- Во-первых, - вмешалась наконец Алиса, - на Камчатке уже будет утро. Во-вторых, люди будут знать, что на работу им идти не надо. И у райкомов не будет толп и напряжённости.

- Дело говоришь, ребёнок, - кивнул брат Гриф.

- В-третьих, - продолжала Алиса, - у чиновников будет ночь на размышление. Думаю, утром большинство из них, не дожидаясь кадровых чисток и люстраций, поспешат уйти сами.

- А мы их отпустим? - уточнил брат Волрус.

- А мы их отпустим. Пускай сдают дела - и активы, разумеется, тоже. Держателями которых с теми же расширенными правами, как они сейчас...

- Условными владельцами, - подсказал Кирилл.

- Условными владельцами станут трудовые коллективы. Передача прав и ответственности. Тем, кому они принадлежат изначально.

Гроссмейстер скептически покачал головой.

- Звучит красиво. Да только народ наш к самоуправлению не способен. Нет ни навыков, ни желания. Нет людей, которые это потянут.

- А для этого, - вещала Алиса в воцарившейся тишине, - параллельно с процесом перехода власти и бизнеса (хоть какая-то польза от их соединения!) основные силы надо бросить на реформу образования. Это неправда, Гарри Кимович. Такие люди есть. И их немало. Просто Система не даёт им самореализоваться. Их надо искать и выявлять. И пусть они учат других.

...Алисе ещё долго пришлось объяснять вещи, известные в двадцать втором веке каждому ребёнку.

Несколько раз чувствовала, как леденеет язык во рту и застывают челюсти. Понимала: лемма Петрова и эффект Торвальдсена. Она не может передать из будущего идеи, которых человечество ещё не сформулировало. Замкнутая траектория получится.

Радовалась оттого, что это действует. Значит, её мир вновь становится их будущим.

Рассеивался туман в глазах, исчезало взаимное недоверие, рождалась команда...

Алисе с Кириллом на сегодня предстояло ещё много задач.

Организовать Наташино возвращение, обеспечив её полную безопасность.

Выяснить судьбу Белякова.

Проверить, выполнено ли распоряжение об освобождении Юли.

Задействовать все доступные каналы для поисков Дашкиной мамы ("Кагеро", как значилась она в разработке Опричнины). Заодно и о "Васе-первом" попытаться что-то узнать.

Забрать спрятанную в Замоскворечье булычёвскую экипировку.

Ещё раз позвонить Лёшкиным родным и заверить их, что всё по-прежнему в порядке. Заодно поинтересоваться, нет ли вестей от Светлова-старшего.

Перевести Таню в Звенигородскую больницу. Сообщить её родным.

Найти файлы с некоторыми проектными произведениями и залить на КПК.

Отправить в эфир непрерывно транслируемое сообщение на космолингве. Ультиматум крокрам. А другое отправить в ведущие обсерватории с указаниями того, при каких обстоятельствах оно должно быть запущено с самых мощных радиотелескопов.

Михалыч, конечно, не случайно оказался после зачистки Очаковской зоны именно в Звенигороде. Дашка прекрасно знала, что выбор потенциальных мест дислокации у него был. И не без оснований сомневалась, действительно ли он нуждается в её связных или просто ищет повод держать руку на пульсе. Тем не менее, сейчас она честно и ответственно скучала в ожидании инструкций на залитой низким розовым солнцем ещё не расконопаченной с зимы веранде у Савелия Никифоровича, хирурга местной больницы. От Михалыча она вообще принимала многое, что не прошло бы ни у кого другого. Пожалуй, единственный, чья опека не выглядела в её глазах навязчиво и оскорбительно. Как-то сразу взял правильный тон - без сюсюканья и заискивания, без фальши в непринуждённом общении на равных. И Дашка, в общем-то, была даже рада такому соседству. Правда, как выяснилось, в нагрузку к Михалычу шёл отец Олег. Пару часов назад приехал, как истинный добрый пастырь - в смысле, как с креста снятый, - и завалился сопеть в четыре ноздри с Васей-Тульиным (которого хозяин дома в Дютьково не отпустил, а определил у себя - многодетной семье лишний рот не помеха). Но перед этим успел, зевая, сообщить Дашке, что не только наслышан о её маме, но и Бродягу лично знал. Ничего хорошего этот факт девочке не сулил - станет теперь лезть в душу на правах чуть ли не родственника! Знает она этих попов... Разве что православный и к Проекту, кажется, не причастен, а то был бы второй отец Юрий. Впрочем, с Юрием она как раз не против бы встретиться: надо же извиниться за истерику, в которую вылилось их знакомство.

От скуки Даша решила радикально сменить свой имидж - заплести косички. Благо, вымытые вчера волосы стали на редкость податливы. Первый мышиный хвостик уже обрёл форму, когда из дома послышались тихие, будто извиняющиеся шаги Козуба.

- Чаю нагреть? - спросила девочка не без тайного желания спровадить его поскорее.

- Если кипевший. Время уже поджимает.

И без того слабый голос звучал так устало, что Даша прониклась сочувствием.

- Ты хоть выспался?

- Ну, скажем так, сон слегка прогнал. Из-за этих событий все планы пошли кувырком. Московские встречи придётся отложить дня на два. А здесь в районах мало кого оповестить успели. Но и ради пяти человек за сто километров пилить надо - никуда не денешься.

- А зачем? - Дашкино недоумение было вполне искренним, без подгрёбок. - Перенесли бы на завтра, чтобы больше народу смогло собраться. А ты бы отдохнул...

- Ты же видишь, Даша, - начал Олег, не сводя глаз с оседлавшего газовую плиту круглого зелёного чайника с залихватским носиком, - "завтра" теперь может быть самым неожиданным. А исповедь и причастие - это наше оружие. Здесь не то что день - минуты промедления могут стать гибельными.

Для Дашки всё это звучало совершенно не убедительно. Мягко говоря. Она и ожидала примерно такого ответа - слышать подобные вещи не впервой. В прошлой жизни даже катехизацию пыталась проходить - в совсем детсадовском возрасте, до развода родителей, из-за которого все воскресенья стали посвящаться визитам к отцу, и уже непосредственно перед мошковгейтом, чисто чтобы не пасовать перед шибко воцерковлённой киевской подружкой Вероникой. А сейчас - сестра Галина, к которой неумолимо влекло "айрон гёрл", истосковавшуюся по любви и ощущению утраченного дома... Но вся эта теория была в Дашкиных глазах настолько далёкой от реальной жизни, что любое их пересечение выглядело или лицемерием, или откровенной глупостью. Напрягало то, что вполне реальных людей, которые их всё же пересекали, без балды рискуя благополучием и самой жизнью, не получалось заподозрить ни в том, ни в другом. И всё же - не глупо ли из-за гипотетической угрозы попасть под маховик очередного "умиротворения" не причастившись, подвергать себя угрозе вполне реальной? Да в Москве со вчерашнего дня любое скопление народа и любые визиты в гости - криминал. А уж собрания нелегальных религиозных групп однозначно попадают под расширенную сферу применения сто двадцать второго указа. Тем более, "альтернативных" православных.

- Не вижу смысла, - так и сказала напрямик. - Это получается, на мученические венцы нарываться, что ли? А как же... м-м-м... "не искушай Господа Бога твоего"?

Тут же пожалела, что спросила. На бледном, в тон затёртой и изрезанной клеёнке, обтянувшей крышку шаткого стола, лице священника отразилось такое неподдельное смущение, что сердце заныло. Так мама много лет назад была застигнута врасплох, когда в ответ на слова о том, что Дева Мария - лучшая из женщин, услышала возмущённое Дашкино: "Как, а ты?!"

- Даша... какие "венцы", о чём ты? Тут бы очиститься от чванюки, через которую грести приходится. Даже не от неё, а от той, которая в середине.

- А если "приходится" - то как очищаться? Меня учили, что исповедоваться надо с намерением... ну, больше так не делать. Иначе исповедь недействительна и только во грех. Это так?

- Да.

- Ну и как же я, например, стану исповедоваться в том, что "приходится" совершать, если от меня это не зависит, и завтра опять "придётся"?

Она сняла с шеи велосипедную цепь, по которой скользил наглухо защёлкнутый китайский замочек "мечта медвежатника".

- Две недели назад отбивали ребят от облавы... Вот этим самым замком заехала менту в висок... Видела, как упал. Как встал - не видела... Может быть, и...

Пауза. Провокационно-вызывающий тон сошёл на нет на половине фразы, блестящие чёртики в глазах потухли.

- Ну, вот... Какой смысл просить прощения, если не можешь пообещать: "я больше не буду"? То есть сказать-то можешь, но знаешь, что это будет обман. Завтра я окажусь в такой же ситуации и поступлю точно так же. Другого выхода ведь нет.

Блин, опять эта шоковая педагогика Провидения! Опять поставлен перед необходимостью авторитетно отвечать на вопросы, терзающие тебя самого... или даже уже не терзающие - оттерзали своё... осталось тупое равнодушие и усталость от бесплодных попыток пробить головой стену.

- Тут, Даша, вопрос прежде всего в том, - (опять фальшь, опять стандартные слова, которым сам ни хрена не веришь... нет, с другими они работают - с неофитами, с людьми соответствующего психологического склада - но не с тобой... а перед требовательным взглядом этих аномально огромных, хотя и полуприщуренных глаз, перед робкой струйкой доверия и надежды, неожиданно посочившейся сквозь треснувшую скорлупу, привычный профессиональный трёп звучит не просто нелепо - преступно... если б её хотя бы взять за руку, передав через тактильный контакт то, что убивается словами - но кто знает, как это будет воспринято этим ёжиком, выставившим во все стороны эмоциональные колючки), - действительно ли тебе нужно это прощение. Когда ты без него не можешь, когда тяжесть сделанных поступков и ошибок... а главное - того, что внутри, ощущение, что ты не такая, какой должна быть... не кому-нибудь должна - себе самой... когда это всё давит так, что невмоготу - тогда... словом, тоже нет другого выхода.

(Это я как раз понимаю. "Мама, почему я не могу быть хорошей?" Хе, совсем соплячкой была, но помню, с какими слезами и каким отчаянием это говорилось. Только сейчас, когда мамы нет рядом, давно поблекло желание "быть хорошей". Оно надо? И кому? "Себе самой", говорит. Ага, щас. Вы мне сперва покажите, где "я сама"...)

(Как отвратительно чувствовать себя в роли друзей Иова! "Гіркі з вас усіх утішителі"... А правильный ответ если и будет получен, то от самого Господа из бури. Который посылает тебя Своим предтечей, чтобы озвучивать всевозможные глупости и банальности. Как это некрасиво с Его стороны!..)

- Ну, а если ты в состоянии нести это дальше - значит, Бог ещё ведёт тебя к такому рубежу. Или ждёт добровольного выбора на этом пути. Надо просто идти и не отчаиваться.

Дашка, отвернувшись, глядела вдаль сквозь мутное стекло веранды.

- Я понимаю, пастырь, - (где она такое обращение откопала? из сериала "Файрфлай", что ли. Спасибо, хоть не "святой отец"). - Но это всё не то. Я устала идти наощупь. А ведь это и называется верой, не так ли? Я боюсь будущего. Пустоты, перед которой стою.

(Да кто ж её, девочка, не боится? А не признаешься в этом даже самому себе - теперь, когда в тебе в очередной раз ищут опору. Даже не как в "батюшке" - просто как в старшем. Ради детей приходится быть сильным, идти напролом, а не рефлектировать. Им вот хуже - нет у них такого стимула. Не говоря уж о силах и опыте)

- Мне редко удаётся побыть одной... я очень люблю такие часы. Можно глядеть в эту пустоту, вслушиваться в неё. И тяжесть, о которой ты говоришь... её при этом сильнее ощущаешь, но от этого почему-то легче. Смысла по-прежнему не понимаю, но чувствую, что он есть. Не знаю, как это сказать.

- Понимаю, продолжай...

- А что продолжать? - к Дашке вернулась её привычная сердитая интонация. - Всё равно я её боюсь. Я же не просто так с тобой об исповеди заговорила. Михалыч говорит, такое время тишины - тоже молитва. Или первые шаги к ней. И сестра Галина тоже. А я что-то сомневаюсь. Нет, она, конечно, умница... Ты её не знаешь?

- Нет.

- Она психолог, работала с трудными подростками - раньше ещё... Мне, не спорю, много помогла. Не знаю, психологически или духовно. Кстати, правила, по которым живёт наша эскадра - тоже от неё. Думаешь, я сама такая умная? Только на мой счёт, наверное, даже она ошибается. Думает обо мне лучше, чем я есть.

- Даша, - улыбнулся Козуб, - знаешь, сколько людей мне довелось исповедовать? А знаешь, сколько раз при этом слышал: "Батюшка, я боюсь вас шокировать своими грехами"? Да нет, уж грехи-то у всех самые обыкновенные, поверь. Ничего особенного. "Нема нічого нового під сонцем".

- Всё равно, - Дашка не собиралась капитулировать, - народ вокруг меня кучкуется только потому, что меня переоценивают. А если поймут, какая я на самом деле - отвернутся. А Бог знает, вот и отворачивается.

- Ну, последнее вообще теологически безграмотно...

- В смысле?

- В смысле, ни в какие ворота не лезет. Бог нам о себе в Священном Писании и Предании достаточно рассказал, и у нас нет оснований Ему не доверять. Он и от тех, кто сами от Него сознательно отворачиваются, не отворачивается до последнего. Даже если мы этого не чувствуем, да и не ищем. А насчёт людей... Ты же сама говоришь, что не знаешь, какова на самом деле. Вот и прими себя такой, какой тебя видит другие.

- Игра слов, - угрюмо буркнула девочка.

Забытый чайник давно уже кипел...

...Слежку из-за забора на углу улицы, ведущей к дому врача, Михалыч засёк сразу. Да и Славкин почерк научился распознавать. Не такие уж они крутые лазутчики, эти детишки. К сожалению и беспокойству.

- Ну давай уж, вылазь, харцызяка! В прятки будем играть?

Славка, сопя, явил себя пред его ясные очи.

- Что смешного? У меня лоб в саже или нос в мелу?

- Слово просто прикольное. "Харцызяка"... Это из Харцызска, что ли?

- Не из Харькова же. Что, Никифорыч охрану выставил за два квартала?

- Да нет, скажешь тоже... Ты, того, Дашку скоро отпустишь?

- А что?

- Так, просто... Лагерь без неё, того, плохо обустраивается.

- Доски, что ли, таскать некому?

- Девки старшие шибко буреют, вот что, - Славка нетерпеливо возил ногой в дорожной пыли. - Раскомандовались, а толку... Без Дашки никак.

- Самоорганизации учиться надо, мой юный друг. Знаешь, как в Библии сказано: "У саранчи нет царя, но выступает вся она стройно".

- Спасибо, Михалыч, за саранчу...

- Так Соломон как раз и ставит саранчу и других "малых на земле" в пример хомосапиенсам. Уж если, дескать, твари безмозглые мудрость проявляют, то нам и подавно... Пойдём, заберёшь свою Дашку. Задания только передам.

- Ой, нет, Михалыч! Я в лагерь побегу. Надо же к её приходу того, этого...

- Вот те на! Темнеет уже. Я что, девчонку одну в Дютьково отпущу?

- А то ты её не знаешь. Сама ж не захочет сопровождения.Скажет, зачем припёрся, и всё такое..

- Но ты ведь зачем-то "припёрся"?

- Так ведь, того, узнать... А теперь бегу. Ренатику привет передать?

- Не подлизывайся.

- Кто, я?! Так я побежал?.. Только вот ещё, Михалыч...

- Что?

- Ты Дашке, того... ну...

- Давай уж, развивай мысль, - натурально изображал непонимание коварный Михалыч, прекрасно зная, о чём пойдёт речь.

- Короче, не говори ей, что меня встретил, ладно?

- А, так мы, стало быть, случайно встретились? И ты меня битый час за забором не высматривал?

- Ну, допустим, не час...

- Полтора, значит?

- Михалыч, ну хватит издеваться! Не скажешь?

- Не скажу, беги давай.

- Нет, точно-точно не скажешь?

- Я тебя когда-то обманывал? Сгинь с глаз долой!

До гаража Светоч добирался "огородами". Он сделал приличный крюк, дабы удостовериться, что работники доблестной милиции не дышат ему в затылок.

Машиной оказалась коричневая "девятка", в меру грязная, в меру обшарпанная, но завелась сразу. В бардачке Маяк обнаружил подробную карту губернии с заботливо начерченным маршрутом. Он был проложен так, чтобы избегать центральных трасс. Его тут действительно загодя ждали.

Данилов осторожно тронул машину. День уже перевалил за половину, до темноты оставалось недолго.

Из города он выбрался, когда начало темнеть. Мешочек с кристаллом лежал во внутреннем кармане. К счастью, трафик был достаточно оживлённый, и Кавалер ордена Тельца и Пегаса легко затерялся среди него. Усталость росла, но время для отдыха ещё не пришло. Странно - эти слова совсем не казались напыщенными и пафосными.

Он остановил машину, когда почувствовал, что лимит сил на сегодня исчерпан. Не пытаясь строить из себя Штирлица, свернул с просёлка, по которому ехал последние пару часов, поставил машину на "ручник" и смежил веки, предварительно заведя "побудку" на мобильнике.

"Куплеты тореадора" зазвучали через два часа, заставив Поэта и Воина долго и нелестно отзываться о производителях мобильных устройств. Данилов выбрался из машины и несколько минут ходил, разминаясь. До рассвета было ещё далеко, ночь и тишина окутывала всё. Маякоркский не отказал себе в удовольствии ещё немного полюбоваться звёздчатыми гранями кристалла, преломляющими тусклый свет приборной панели. Но при этом его не оставляло смутное ощущение, что кристалл и сам генерирует холодное голубое сияние.

Везение закончилось километров за пятьдесят до цели.

Дэпээсовцы дежурили на совсем неподходящем, казалось бы, месте и в неподходящее время - на выезде из какого-то попутного села или ПГТ в начале шестого утра. Ежу понятно, что ловить "нарушителей ПДД" здесь и сейчас могут только очень наивные дэпээсовцы.

Маяк, подчиняясь жесту, затормозил. Сердце глухо гупало в груди.

"Он был на грани провала", - некстати звучал в ушах голос Копеляна.

- Сержант Афанасьев, ваши документы, права и техпаспорт.

Маяк послушно вытащил карточку прав, одновременно сканируя взглядом пространство. Итак, трое. "Перехватчик" стоит так, чтобы перегородить путь, но проскочить можно...

- Э-э... гражданин Данилов, выйдите из машины.

- Секунду, - кротко попросил Маяк и вдавил в пол педаль. Двигатель старой "девятки" возомнил себя сердцем гоночного болида - или просто проникся важностью момента. Взревел, стремительно набирая обороты.

Удар развернул "перехватчик" почти на девяносто градусов, столкнув его в кювет и попутно ободрав краску с борта.

"Ибо вечность - богам. Бренность - удел быков... Богово станет нам сумерками богов"

В зеркало заднего вида Маякоркский видел, как бегут к машине "гиббоны", как вспыхивают синим стробоскопом "мигалки". Но машине ДПС нужно было ещё какое-то время, чтобы выбраться, да и номер "девятки" разглядеть в рассветной мгле сложно. Так что пока Данилов имел хоть маленький, но шанс.

Машина, стремительно глотая километры, летела к Звенигороду. "На малую родину"...

Наташе снился город. Нет, не привычная серая Москва и не нарядный, но столь же серый внутри Брюссель. Этот город будил воспоминания о далёком, навсегда ушедшем детстве. Узкие улицы со старинными домами чередовались с высокими дворцами из белого камня на площадях с фонтанами. Ветерок озорно шевелил серебристо-белую густую листву деревьев. Наташа смотрела на город сверху, словно из окна башни.

Небо над городом было чистым, но с востока и запада надвигались тяжёлые тучи, и передний их край золотился от солнца. Изредка вспыхивали беззвучные молнии.

Ослепительно-голубой луч ударил прямо в зенит, рассыпая горсти изумрудных и аквамариновых искр. А потом вспыхнуло полупрозрачное сияние, купол, центром которого и стал луч. И Наташа увидела, что передние края туч стали рваться, таять, исчезать. Молнии стали бить чаще, между тучами и куполом возникла удивительная, каждый момент меняющаяся картина, похожая кристалл очень сложной конфигурации. Вспышки задавали странный стробоскопический ритм. "Фрактальная структура", - подумала Наташа. Но в следующую секунду полыхнула новая вспышка, ярче всех предыдущих, пробив купол и ударив в основание луча...

...Камера была чистая, даже уютная. Такой себе номер придорожного мотеля с душевой, удобной мебелью, маленьким телевизором. Европа. Лишь зарешётченое окно выдавало ее реальное предназначение. Но и к решёткам на окнах россиянам не привыкать.

Наташа встала, подошла к зеркалу. Последние два дня смешались в серую массу. Дважды её вызывали на допрос, что-то спрашивали, она что-то отвечала, не заботясь о правдоподобности сказанного. А все остальное время растянулось в бесконечную ленту воспоминаний и ассоциаций. Утомлённый разум выдёргивал их из памяти, тасовал, смешивал...

Отражение смотрело на Наташу её глазами. Не так, как Алиса в палате - мёртво, безучастно.

Как легко, оказывается, выбить человека из колеи, из привычной жизни. Достаточно дать ему понять, насколько на самом деле ограничена его свобода, лишить иллюзий собственной значимости. Странно, но находясь в таком состоянии, Наташа не чувствовала страха. Горечь, тоску, но не страх. Незримое присутствие Алиски давало силы его преодолевать. Попросту не подпускать к себе.

Ночь брала своё. Стая тревог, гнездившаяся в душе, начинала копошиться и рваться наружу. Сон сражал Наташу всего на несколько часов, но и за это короткое время успешно отыгрывался продолжительными сновидениями, пугающими своей реалистичностью и безысходностью. Некоторые считают цветные сны признаком латентной шизофрении. В данном случае, однако, "схизис" происходил не с Наташей. Само Время расщеплялось и бифурцировало, ветвилось с каждым шагом, сбрасывая мёртвые хронопотоки, словно змея кожу. И каждый разлом проходил мимо Наташи, даже не обминая стороной, а скользя сквозь неё, как через призрачную оболочку на пути неотвратимого физического процесса. Её свободная субъектная воля, замкнутая в тесной кубатуре камеры, оставалась ему непричастным.

Наташа включила воду и поплескала в лицо. Опускаться нельзя, надо быть в форме.

В двери мягко повернулся ключ.

Охранник был отменно предупредителен. Сообщил, что за "миссис Мурашкевич" скоро приедут, попросил быть готовой и удалился, щёлкнув замком.

Наташа умылась, сгоняя последние крохи дремоты.

Скоро приедут.

Вопрос - кто? "Порошок" - слишком уж мелкое дело, чтобы полиция не сумела разобраться. Кто-то с родины? Вряд ли. Договора об экстрадиции между Империей и Зазеркальем до сих пор нет, да и не до того сейчас им. Телевизор в камере был. Выбор каналов, в том числе спутниковых - тоже, так что Наташа примерно была в курсе происходящего. Кто же тогда?

Кто?..

Всё было не так драматично, как описывал Славка. И поляна с землянками за пару километров вглубь леса от заброшенной турбазы, и сама турбаза не требовали больших усилий по обустройству. Да и пересидеть здесь предполагалось дня три-четыре от силы, прежде чем, в зависимости от обстоятельств, либо вернуться всем кагалом в Москву, либо рассредоточиться по области.

Но кагал, собранный вместе на малой территории, представлял собой зрелище не для слабонервных. Бурлящая грязными детьми аморфная масса выглядела совершенно неуправляемо. К тому же она постоянно росла - продолжали добираться всё новые группки, пробившиеся сквозь кордоны, скучали в ожидании Дашки какие-то связные из Подмосковья. И в этом хаосе никак не распределялись сами собой роли и функции. Экипажи оказались без командиров, командиры без экипажей, между экипажами завязывались споры о первенстве. В общем, элементарные работы растянулись на целый день - и всё под бесконечные монотонные перебранки, вспыхивающие то на одном, то на другом краю. И не было Дашки с её непререкаемым авторитетом, чтобы их разрулить.

Булычёв сунулся было навести порядок, да тут же спёкся.

Зато Светка с группой своих ровесниц и впрямь не уставали брать ситуацию под контроль. Не то, чтобы очень успешно. Славка, тот вообще их посылал и демонстративно игнорировал все их указания.

- Они тут без году неделя, - объяснял он Лёшке.- Раньше мы вообще таких больших к себе не принимали. Двенадцать лет - потолок. Законы стаи. Но Дашка для девчонок сделала исключение. Правильно, конечно - им-то куда приткнуться? Одна дорога, сам понимаешь... Некоторые и так, того, в борделе побывали. Светка, например. Но всё равно - борзеть-то зачем?

Славка ходил за Алёшей по пятам. Впрочем, непонятно, за ним или за Алеськой, с которой тот старался держаться вместе.

Судя по ревнивым Славкиным взглядам, которые он на себе ловил, беседуя с ней - скорее второе.

Забавно. В результате всего пережитого, среди продолжающегося экстрима, конца и края коему в обозримом будущем не предвидится, он действительно необычайно сроднился с Алесей. Как с сестрой - и только. После блужданий в подземелье НИИ ФИГА, после ночёвки в обнимку под ворохом тряпья в остывающем вагончике (Славка, впрочем, и там примостился рядом, храпя Алеське в затылок) напрочь улетучился окутывавший её ореол тайны, неприступности, из-за которого приходится избегать прямого взгляда и бороться с некстати участившимся дыханием. Всё стало ровней и спокойней. Она ему дороже, чем раньше - но по-другому. И ревновать тут по меньшей мере нелепо. И как-то неприлично даже.

С Алисой всё наоборот. С тех пор, как узнал о ней правду, произошёл надлом, дистанция выросла - на те десятилетия, что, оказывается, пролегли между ними. Не сразу, конечно. Расстался у развороченного "Мерседеса" ещё с другом, с девчонкой, попавшей в переплёт, которая рада твоей неожиданной поддержке - а на развалинах фабрики встретил уже посланку (или как правильно? посланницу?), вложившую ему в руку оружие - вместо обещанной своей руки! - и вновь умчавшуюся вершить судьбу страны и спасать мир. И вроде бы не выросли у неё с тех пор ни крылья, ни щупальца. Но относиться к ней иначе просто не получалось. Фосфорическая женщина. Фай Родис.

Хотя Алеську же эти десятилетия почему-то не напрягают. Может быть, всё дело в том, насколько значимо для него это имя. Не просто какая-то девочка из будущего - сама Алиса Селезнёва. Настоящая. При том, что её очарование всегда было именно в недосягаемости, виртуальности. А теперь она рядом - и собственная реальность вдруг оказывается под сомнением. "Штирлиц", - подумал Бодрийяр. "Симулякр", - подумал Штирлиц.

Она в полной мере соответствовала всему, что было связано с этим именем - и всё же оставалось ощущение "чего-то не того". Она не давала никакого повода для дистанции - но Алёша никак не мог её преодолеть. Да и не стремился, если честно.

И ровно посреди этих расходящихся полюсов вдруг возникла Дашка. Собственно, лишь с приездом Алисы все заметили и оценили, насколько сильно Алеся и Даша похожи между собой - из-за удивительного сходства обеих с Алисой. Даже те, черты, движения и жесты, которые резко отличали их друг от друга, в Алиске гармонично соединялись. Дашка, когда ей это сказали, сердито фыркнула: ничего общего! Впрочем, другой реакции от неё и не ожидали.

Дашка-букашка, цыплёнок в рыцарских доспехах... Алёша начинал робеть в её присутствии, уши горели при разговоре, и когда она надолго исчезла, признаться, почувствовал немалое облегчение. Но только слишком быстро сменилось оно щемящей тоской. Не меньше, пожалуй, чем по Алисе. Алиса - свет. Дашка - тепло. Хотя и странное какое-то...

Алеся тоже это видит, сердится. Славкиных ухаживаний в упор не замечает. И ведь не объяснишь ей то, что сам только сейчас понял вдруг с пронзительной ясностью: в Алеське он всегда любил Алису. А в Дашке вновь открыл свою Алису рядом. Замкнутый круг.

Но слишком уж перениматься Алеськиными закидонами тоже, пожалуй, не стоит. Говоря начистоту, вряд ли она когда-нибудь испытывала к нему даже простую влюблённость. Признательность за подогревающие самооценку знаки внимания, ответная приязнь, развившаяся на этом хрупком основании... И уязвлённое самолюбие оттого, что это внимание теперь уползает на сторону.

...Алёша долго не мог понять, откуда у него взялась эта ясность в понимании и собственных чувств, и эмоций, читаемых на лицах друзей. А всё потому, что тренировался с бечевым лучом в одиночку, уходя далеко в лес. В лагере не получалось: стоило лишь коснуться висящего у пояса "фонарика", как неизбежно оказывался в центре внимания. Как же, юнглинг-экстерн. "Герой по прозвищу Курощуп"...

О том, что эмотивная связь c ворпалфлордом обоюдная, он, конечно, уже знал. Бечи и носители джедайских генов, по сути, две половины одного оружия. Заряд и детонатор. Чтобы сработать, должны не просто встретиться, а стать единым целым. Но без Зеркала, превращающего луч света (вернее, среду, в котором он распространяется) в поток плазмы, подчиняющийся воле джедая и, что самое главное, способный воздействать на гиперэргогенную крокроструктуру, беч дремал. И Лёшка, потративший немало времени на то, чтобы научиться включать луч по первому требованию и регулировать его интенсивность, не чувствовал никакой обратной связи. Только под вечер до него дошло, что туман, сплетённый из противоречивых человеческих эмоций, рассеивается для него одновременно с сумраком, скрывающимся от сияния ворпального луча среди тёмно-синих верхушек деревьев. Оружие (партнёр?) подстраивалось под него - и подстраивало его под себя.

Чему оно действительно не могло научить его без Зеркала - так это боевым умениям. Странники не случайно передали ему все милитарные функции: к бечу, светящемуся в руках потенциального джедая жёлтым или оранжевым, Зеркало попросту не монтировалось (другое дело, что перейти на тёмную сторону может любой и всегда, и тут уж конструкторы были бессильны - пресловутая "плата за свободу").

Поэтому как только Алиса вернулась из Москвы (чуть позже Дашки, так что все шалаши к тому времени были доделаны, землянки устланы, а дежурство у костра расписано на три дня вперёд) и рассказала все новости, она первым делом занялась с ним уроками фехтования. По ускоренной программе.

- Нельзя терять времени. Флорд в рабочем режиме разовьёт твои навыки - но для этого они должны как минимум быть. Хотя бы элементарные.

И застучали импровизированные боккены.

Основные стойки, движения...

По десять, по двадцать раз один и тот же приём...

Летящие тени в сполохах костра...

Блиц-бои в два подхода...

- Хватит на сегодня?

- Нет! - с трудом восстанавливая дыхание, запротестовал Алёша. - Давай ещё... Атакую!

Арена. Народ расселся в кружок на почтительном расстоянии. Комментируют.

- Танцы! - скептически процедила Дашка сквозь зубы. - Какой смысл постоянно уворачиваться? Атаковать надо - и врéзать посильнее.

Алиса, которая только что в очередной раз выбила Лёшкин боккен и подхватила его на лету, резко обернулась в её строну:

- Сменишь его?

- Да можно, - а что ещё Дашке оставалось? Алиса продолжала держать по мечу в каждой руке, не бросала ей - ждала, пока та подойдёт, чтобы выбрать любой.

- Ты хорошо подумала? - шепнула ей почти в ухо. - Смотрят же...

Дашка, гордо фыркнув, выхватила бокуто из её левой руки.

Деревянный меч со свистом рассёк воздух. На том месте, где по законам пространства и времени должна была находиться Алиса, её, как водится, не было.

Ерунда. Я же наблюдала все её движения. В конце концов, драться чуть ли не каждый день приходится. И не понарошку.

Атака.

Боккен отлетел в одну сторону. Дашка - в другую.

Встала, отряхнулась и, даже не обернувшись в Алискину сторону, пошла прямо на плотно сомкнутый ряд "зрителей". Те вскочили, расступились. Не замедлив шаг, Дашка миновала их и скрылась в чаще, яростно отбиваясь на ходу от приставучих ветвей и от напора глаз, глядящих ей вслед.

Слышала за собой не отстающие Алисины шаги. Попыталась оторваться. Расстояние не сокращалось. Было ясно, что она умышленно не догоняет её, ждёт, пока сама остановится.

Ну и пусть себе ждёт.

- Даш, ну будет уже! - голос Алисы прозвенел в двух шагах за спиной. - Ты ведь совершила ошибку не тогда, когда согласилась драться.

- А когда? - огрызнулась Дашка, не оборачиваясь.

- Когда так отреагировала на поражение.

Они уже шли рядом, не сбавляя шаг.

- Так что никогда не поздно остановиться и развернуться в другую сторону. Кто мешает?

- Ладно уж. Проехали.

Дашка старалась не привязываться к людям. За последний страшный год её столько раз предавали, и боль разочарования всегда была невыносимой. Проще уйти в себя, ощетинившись иголками.

Но что поделать, если Алиса ей безумно нравилась? В ней словно соединились сразу два сильно впечатливших Дашку кинообраза, таких разных: Наташина героиня в Фильме и Лесли Бёрк из "Моста в Терабитию".

Хотя почему - "словно"? Перед ней сейчас оригинал этих копий. Дашка это отлично чувствовала и понимала.

После "Моста в Терабитию", естественно, захотела прочесть книгу. Обнаружила в ней большое послесловие, написанное мамой. Его пролистала бегло, но всё-таки заметила пару упоминаний о себе, пусть и не названной по имени. Смутило. Странно было читать о себе в книжке, но более - под одной обложкой с Лесли.

И это её внешнее сходство с Алисой, о котором все вдруг заговорили - оно тоже смущало и раздражало. Слишком планка высока.

Но вот как бывает: убегала в лес от толпы и от себя, а оказалось - для того, чтобы с Алиской, наконец, по-настоящему встретиться. Наедине. В той знакомой тишине, где, как оказалось, и раньше слышался Алисин голос.

- ...Я тут с одним попом поговорила... в общем, вскрылись старые раны. Может быть, и правильно. Всё равно, рано или поздно... Знаешь, Алиса, ко мне с полгода назад пришло ощущение бессмысленности всех моих поисков. Нет больше мамы. Оборвалась связь, которую я с ней чувствовала. Холод в том месте... Продолжаю по инерции, но безо всякой надежды. Как на автомате живу...

...Даже о вере тогда задумалась. Она же вроде как мученица за Христа получается. Святая. Будем общаться хотя бы в молитве... Глупо, конечно. И нечестно. Словно сделку с Богом совершаешь...

...Булычёв вроде бы обнадёжил. А мне всё равно не верится. Всё так туманно - "незаменимость... канала бы не было". Хренобезопасность... А разве он не может ошибаться?

Ветки хрустели под ногами всё громче и отчаянней. Всё тяжелей и ожесточённей она на них наступала.

- Даша, прежде всего надо понять, стремишься ли ты найти этот смысл или подсознательно убегаешь от него...

- Ну вот, - разочарованно протянула девочка, - и ты говоришь, как Козуб!

- Но ведь в эту ловушку так или иначе попадает каждый. Это свойство человеческого разума, вообще свойство нгאв. Следствие гетерогенности нашей природы. Я сама буквально вчера оказалась в таком лабиринте. И не уверена, выбралась ли из него окончательно.

- Ты?!

- А чем я хуже других? Без смысла, по течению, по колее, среди абсолютного детерминизма - это и правда легче. "Не ноют раны, да и шрамы не болят"...

- "На них наложены стерильные бинты", - подхватила Дашка.

- Именно. Но "толкани - я с коня". Вернее, "я" с коня. Субъектность не обманешь. И не усыпишь навсегда - на время только. Заживо умереть не каждому удаётся.

- Я, кажется, понимаю...

- А насчёт мамы и неоспоримых доказательств... Когда, говоришь, у тебя такое ощущение возникло?

- В августе где-то. Вскоре после моего дня рождения, который я, конечно, пропустила. Время было очень тяжёлое. Нас теснили со всех сторон, разные кланы пытались под себя подмять. Боролись за собственное место в экосистеме.

- Вот видишь. Но если меня выбросило из машины только теперь, а не тогда же - значит, в ноябре всё-таки родился твой младший брат. Сын Ольги и Бродяги...

Дашкина мысль взорвалась фейерверком вопросов, которые наперебой, расталкивая друг друга, ринулись сорваться с языка - и в итоге ни один из них так и не был озвучен. Некоторые и сами нашли ответ. Другие остались до лучших времён. Слишком уж ошарашили её Алискины слова. Надо переварить и осмыслить.

"Он ведь мог родиться и до срока?" - был один из них, запоздалый.

Но в конце концов, должна же оставаться мера неопределённости...

"И есть, чем платить! Но я не хочу! Победы любой ценой! - донеслись вдруг сблизи и с неожиданной стороны рулады Ренатика, страрательно выводящие его любимую "Группу крови". - Я никому! Не хочу ставить ногу на грудь".

Они всё-таки сделали круг. Так всегда бывает, когда бредёшь по лесу без ориентира.

"Я хотел бы! Остаться собой! Просто! Остаться собой!"

- "Собой"? - переспросила Алиса.

- Да, некоторые слова не те, - согласилась Дашка, прислушавшись.

- Не те. Но правильные.

Новости, которые Алиса привезла из Москвы, должны бы были, по идее, воодушевить и обнадёжить Игоря Всеволодовича. Но где там! Результат оказался прямо противоположным. Тревога росла, сомнения возносились вверх вместе с искрами от развеселившегося костра. Собственная цитата, которую напомнила ему Дашка на Звенигородском мосту, заставила мучительно анализировать генезис цикла "Театр теней", заканчивающегося (в том объёме, который он успел написать) этими самыми словами. Память, подчинённая законам хронофизики, зияла провалами, образовавшимися за много лет в самых ответственных местах, и уже невозможно было достоверно сказать, где там полученная от Алиски информация, а где призма творческого вымысла, через которую эти данные преломлялась.

С другой стороны - "призма" ведь тоже не на пустом месте возникла. Сейчас Булычёв знал о Проекте достаточно, чтобы с уверенностью говорить об участии "проектной" управляющей информации в её формировании.

Сам сюжет о найдёныше (сквозной мотив!) - потомке инопланетян - имеющем крайне смутные представления о собственной природе и миссии, обнаруженном 12 апреля и потому названного в честь Первого Космонавта, был однозначно от Алисы. Уже повзрослевшей, тринадцатилетней. В 1982-м, значит. Игорь Всеволодович сразу же обратил внимание на приписываемые ему крокровские технические характеристики - способность к перевоплощению и левитации. Удивлялся, но, конечно, не стал задавать наводящих вопросов. Они там всё просчитали на компьютерах, какую информацию из будущего можно передавать, какую нельзя. Только вот теперь практически невозможно вспомнить, откуда растут ноги у так и не осуществлённого развития цикла, в котором эта самая крокровская природа и миссия должна была проявиться неожиданно для самого героя. Сам придумал - или...

А мысль о сходстве фамилии Первого Космонавта с Алисиной и Наташиной (тоже вроде бы птица водоплавающая) пришла уже здесь.

Впрочем, это скорее надо отнести на счёт совпадений. Нельзя же видеть Проект на каждом шагу, и не может он так глубоко простираться.

Подтекст, связанный с именем Первого Космонавта, Булычёв узнал уже "там". В реальном Алисином прошлом тот не погиб в прерванном полёте за сорок лет до того, как в разговоре Алисы и Наташи - день в день, хотя и не минута в минуту - впервые прозвучало слово "Проект". Именно в 27 марта 1968 года, 11-30 по Москве переместил крокров аваркаб. В то же самое мгновение и произошла катастрофа, ставшая, судя по всему, следствием "волны" от Алисиного катапультирования. Самое простое, хотя натянутое и неверифицируемое объяснение. Рассекреченные архивы КГБ лишь подтвердили загадочность обстоятельств гибели экипажа, но мало что по-настоящему прояснили. Так что если не точить пресловутую бритву Оккама при каждом упоминании Метапроекта, то... В конце концов, говорила же баба Ванга, о том, что он не погиб, а "был взят". А она проскоп не из слабых.

Сам Булычёв ведь тоже "был взят". Не первым - и не последним, надо полагать. Может быть, и Дашка не напрасно надеется ещё увидеть отчима. Если этот временной отрезок закрыт из XXII века - почему он должен быть закрыт и из XXIV?

Будете смеяться, но Лёшка с Алесей тоже активно возобновили проектокопание в булычёвских текстах, и привезенный Алисой наладонник просто летал из рук в руки - не без ссор и обид. Ребят зацепила повесть "Вампир Полумракс", на которую Алеся обратила внимание ещё тогда, просматривая Наташин диск с Алисианой. Трудно было пройти мимо фразы "бой с помоечными котами под Конотопом в Саудовской Аравии" - особенно после того, как Алиска опрометчиво сымпровизировала себе на биостанции легенду с Конотопом, не подозревая, что тем самым наведёт Алёшу на подозрения. Да и фабула выглядела кричаще проектно - восстановленная нежить из Эпохи Легенд пыталась поставить на конвейер возрождение себе подобных, чтобы установить контроль над миром, создать "счастливое общество близкого будущего", для которого людей предстояло лишить субъектности, мешающей их счастью.

Теперь же открылось множество дополнительных ниточек-совпадений - от задушевного разговора главного гада с Алисой, так подозрительно напоминающий реальную беседу с ней Весельчака, до главного артефакта - шкатулки с биоматериалом (не ларца какого-нибудь, а именно "шкатулки"!), возле которой по сюжету и прозвучали загадочные слова о Конотопе...

Но распутываться клубок не хотел. Проектно-ассоциативные цепочки возвращались к исходному пункту и застывали на нём.

- Что это вообще за "бой под Конотопом"? - сердито спросил Лёшка. - Я где-то уже слышал о нём.

- Было дело, - ответил Булычёв, забирая наладонник (и почему эта девчонка не догадалась взять два? хотя бы для страховки, что ли. Вторую неделю в прошлом живёт, а до сих пор не усвоила, что техника здесь может выходить из строя). - В 1659 году. Казаки Гетьманщины под командованием Ивана Выговского в союзе с крымскими татарами и небольшими отрядами польских добровольцев, а также сербскими и молдавскими наёмниками разбили московскую конницу.

- Чего? - Алеськин голос был полон недоумения.

- Не "чего", а "что". Русскую армию Алексея Трубецкого.

- Да поняла я. Но как же это может быть? Ведь хохлы, да и сербы, наоборот, всегда вместе с русскими были. Против поляков и татар.

"Хохлы" в те годы было официальным названием восточных украинцев, тогда как западные российской этнографией делились на "галичан" (включая волынян и буковинцев) и "русинов" (весь Восточнокарпатский регион, включая бойков, лемков, гуцулов). Впрочем, представителей всех трёх вычленяемых субэтносов, стремящихся к ассимиляции с русскими, но недостаточно в этом преуспевших, столь же официально называли просто малороссами.

- И что ты против татар имеешь? - возмущённо отозвался Ренатик, дежуривший со Светкой у костра.

- Да ладно тебе, - примирительно встряла Светка. - Какой ты татарин? Языка не знаешь, связей с земляками не имеешь, внешность русская. Да ещё и креститься собираешься. Значит, ты русский, а не россиянин.

- Извини, Ренат, я не хотела тебя обидеть. Тем более, крымские татары и волжские - разные народы. С вами мы ещё со времён святого Иоанна Грозного дружим. Игорь Всеволодович, так что там было под тем Конотопом?

- Тебя что интересует? Предыстория так называемой "Руины" или сама битва?

- Меня проектные зацепки интересуют. Это же вы сами писали - неужели не помните, откуда тема Конотопа возникла в разных книгах?

Булычёв бросил в огонь пучок хвороста.

- Представь себе, не помню. Но именно это может быть свидетельством проектности. А может и не быть.

- Я знала, что вы так скажете!

- А насчёт битвы... Ну, началось с того, что на обоз Трубецкого, который вместе со слободскими казаками наказного гетьмана Беспалого шёл принуждать к миру в поддержку Григорию Ромодановскому, начавшему гражданскую войну против Выговского, напал Нежинский полк...

- Нежинский - это где огурцы такие?

- Ага. Те отбили атаку, и казаки, отступая, заняли Конотоп. Трубецкой пытался вести переговоры, а 21 апреля начал осаду. Полковник Гуляницкий держал её семьдесят дней, за это время Выговский успел собрать войско, которое 27 июня напало на армию Трубецкого и, застав врасплох, захватило много коней, выпустив в степь. Впрочем, Трубецкой опомнился достаточно быстро, заставил Выговского отступить в свою ставку в селе Сосновка за одноимённой рекой. А на следующий день отправил вдогонку тридцатитысячную конницу во главе с князем Пожарским, которая, переправившись через реку, напала на казачий лагерь. В это время небольшой отряд зашёл в тыл Пожарскому, разрушил мост и запрудил прилегающую местность. В итоге, когда конница, догоняя якобы отступающих казаков, напоролась на татарско-польскую засаду, отступать им стало некуда - кони и артиллерия увязли в образовавшемся болоте... Трубецкой после этого вынужден был снять осаду Конотопа и отступить, прорываясь через окружение.

- И поэтому, - звонкий голос Алисы над ухом заставил всех вздрогнуть, - город и назвали Конотопом? В память об утопленной коннице?

Увлёкшись рассказом, никто и не заметил, как Алиса с Дашкой выбрались из чащи прямо к костру.

- Нет, он и раньше так назывался. Просто совпало, - усмехнулся Булычёв.

И застыл на полуслове.

- Да, - сказала Дашка, - от таких "совпадений" Проектом тянет за версту.

- Ну, допустим... Хотя оно ещё вилами по воде писано. Да и этимология, скорее всего, от "конский топот". Читали "Евгения Онегина"? Там в описании сна Татьяны - "людская молвь и конский топ"...

Но тут уже настал черёд Алесе осениться очередной догадкой.

- Ой! Алиска, помнишь, мы с тобой "Глюки и ляпы" разбирали? Та белиберда, которую в Фильме профессор Селезнёв произносит, как звучит при обратной прокрутке?

- "От топота копыт пыль по полю летит"... Мы ещё долго пытались понять, что это может значить - палиндром ведь классический проектный приём.

- Вот и выяснили. Только "тройное правило" должно выполняться. А у нас пока только два сигнала. То, что Коля упоминает Конотоп ещё раньше, до переброса, наверное, не считается за отдельный?

- Кажется, есть и третий, - неуверенно сказала Алиса. - Там же, в "Глюках" упоминается. Коля открывает дверь автобуса, на которой написано "Большой театр" - а оказывается на берегу Московского моря.

- Ну да. Потом закрывает - опять видна надпись "Большой театр". Я ещё говорила, что стык монтажа там слишком грубый даже для советских малобюджеток, и это наверняка сделано специально. А ты - что никакого Московского моря у вас в реале нет. Только при чём здесь Конотоп?

- Не Конотоп, а потопленные кони. Смотри: вместо Большого театра показывают море. Получается, будто он затоплен. А затем во время полёта Коли на флипе - крупным планом фронтон Большого театра с квадригой Аполлона. И лошади так очень долго и подробно... One added to one - if that could but be done...

- Это всё хорошо, товарищи, - перебил Алёшка. - Но при чём тут Саудовская Аравия? Просто так, чтобы смешнее было?

У Алеси уже был наготове ответ.

- А тебе вся эта история ничего не напоминает?

- Что она должна мне напоминать?

- Например, переход Моисея с евреями через Красное море. Там ведь тоже конница с колесницами утонула. Египет и Синай, конечно, не Аравия, но как бы на другом берегу.

- Точно!

- Тогда уж, - вмешалась Алиса, - можно вспомнить ещё битву на Чудском озере. Или "на Чудном, с песцами-рыцарями" - наивный такой комический эпизод, зачем-то вставленный в начало "Дня рождения Алисы", где вообще-то о реальных событиях повествуется.

- Опять "тройное правило"...

- Вот-вот. А Ледовое побоище ещё и на тему холода-льда выводит.

Лёшка наконец смог вставить конструктивную реплику:

- На форуме "Миелофона", папа упоминал, с Ледовым побоищем была какая-то история...

- В общем, - подытожил Булычёв, - информация здесь по всем признакам действительно есть. Но какая? Что ещё за коней мы должны утопить (ужас-то какой!), чтобы победить крокров? Или это они их утопят?

- Конь "эф-шесть", - прошептала Алиса.

- В смысле?

- Ход, который я подсказала Коле. То есть Лёшке. Ну, в общем, и в книге подсказала, и на самом деле. Понимаете?

- Абсолютно ничего, - признался Игорь Всеволодович.

- Я тоже не до конца. Но - конь... Не спроста это, думаю.

Булычёв понял, что он здесь уже лишний. Глянул на забытого всеми Лёшку.

- Они, похоже, и без нас справятся. Понимают друг друга с полуслова, не угнаться. Расскажи лучше, как у тебя дела. Как тренировки? Не фехтование - это я видел, - а с ним?

- Да как... Получается понемногу, - Алёша, не снимая беч с пояса, положил на него руку. Пятно ослепительно-голубого света растеклось вокруг ног, пульсируя в диаметре в такт сердцебиению мальчика.

- Впечатляет, - кивнул Булычёв.

Алёша печально вздохнул.

- А толку? Без Зеркала-то... Если на нас сейчас нападут крокры - я им что, фонариком в глаза посвечу?

Игорь Всеволодович смерил его мягким, но пристальным взглядом.

- Зеркало само по себе тоже "не спасёт отца русской демократии". Видишь ли, если верить легендам, ты с ним сможешь использовать луч как обычное лезвие, сможешь вызывать крокров на бой, заставляя сбросить оболочку, отбивать их атаки, создавать непробиваемое для них защитное поле. Но успешно атаковать их возможно как минимум на стадии падавана.

- А как стать падаваном?

- Замечательный вопрос! Надеюсь, тот, кто должен привезти Зеркало, знает об этом больше, чем я. В общем, создатели ворпалфлордов заложили в них несколько уровней защиты на случай, если они попадут в руки сторонникам крокров. Один из них - секретное имя, пароль, свой для каждого экземпляра, который и выводит его на новый уровень активации, так называемый щикай. Собственно, только на этом уровне лезвием можно пользоваться как бичом и генератором файерболов.

- И как узнать это имя?

- В том-то и прикол. Ты должен его расслышать. А для этого твоя эмотивная связь с бечом должна быть раз в десять сильнее, чем сейчас.

Алёша задумался.

- А разве старый хозя... партнёр не может его просто передать другому?

- Это ничего не даст. Для активации щикая имя надо произнести про себя, а вслух в это время - некое ключевое слово. "Пробудись" там, или "раскройся", или ещё что-нибудь в этом роде. Но строго определённое, зависящее уже не только от беча, но от системы беча и джедая как целого.

- Вроде как логин и пароль?

- Именно, - кивнул Булычёв. - Пароль к щикаю один, а вот логин у каждого джедая свой. И понять его можно, только расслышав имя своего беча. То есть, если ты даже знаешь имя заранее, тебе это не поможет.

- А подобрать логин методом перебора?

- Бесполезно. Даже если ты угадаешь правильное слово, оно не будет работать в качестве логина. Логин надо расслышать, а не подобрать.

- Зачем всё так сложно? - вздохнул мальчик.

- Нет, смысл в этом есть. Флорд противится эмоциям, как правило, свойственным сторонникам крокров. Агрессивность, стремление к власти, способность перешагнуть через других людей для достижения высшей цели... Такой человек просто не сможет расслышать имя меча.

- Понятно.

- А поскольку никто из нас, как правило, таких чувств и качеств не лишён, то для активации щикая надо не только добиться глубокой эмоциональной связи, но и освободиться от них. Или, по крайней мере, научиться подавлять. Поэтому для того, чтобы стать падаваном, обычно требуются целые годы тренировок и самосовершенствования.

- Иными словами, всё бесполезно? - с разочарованием и злостью протянул Алёша, скосив взгляд на дремлющий у пояса беч.

- Я бы так не сказал. Во-первых, у меня сильная надежда на неизвестного с Зеркалом, которого мы ждём.

("Ну да, если он окажется настоящим джедаем... Прости, Меч-Скрывающий-Имя... Я не хочу от тебя отделаться и не трушу, но... Если от кого-то другого больше пользы... Думаю, ты меня понимаешь, нет смысла оправдываться")

- А во-вторых, мы всё время только и делаем, что бесполезные вещи. И если они всё-таки приносят результаты, то почему бы не полагаться на это и дальше?

- В этом что-то есть. Я подумаю... Игорь Всеволодович, но если знать имя меча и вызывать щикай - это ещё только уровень падавана, что же тогда должен уметь делать собственно джедай?

- Об этом мне известно ещё меньше. Второй уровень активации беча называется банкай. Что происходит на нём - не знаю. Вроде бы в каждой системе "бечжедай" по-своему. И чтобы научиться вызывать банкай, надо не просто долго общаться с бечём, но иметь большой практический опыт боёв. Поэтому мало кому хватало жизни, чтобы достичь этой ступени. Если не ошибаюсь, таковых, согласно легендам, было лишь двенадцать за всю историю. По обе стороны баррикад.

Туман перед глазами медленно, но неотступно концентрировался в изгородь плотно вздёрнутых пик, которая, в свою очередь, перестав колебаться и получив имя "решётка", обзначила пространство "аква"... то бишь, нет - Бологое давно позади, так что поребрик уже плавно перешёл в бордюр, а "аквариум" - в "обезьянник"... Да и не Бологое, а тщательно расчерченное на карте бездорожье грунтовок Валдайского Национального парка - не для "Жигулей", однозначно. Зато скрываться от незримой, но задницей ощутимой погони в самый раз. И ведь выбрался же каким-то чудом и с целой подвеской. Озеро Березай - кому надо, вылезай. Вот и вылез: в деревне с многообещающим названием Сухая Ветошь его уж заждались.

Дальше провал в памяти. Сразу же за появившимися в свете собственных фар заграждениями - бессмысленный побег по широкой и тёмной деревенской улице с опрокинутыми под ноги оконными бликами по обе стороны, которые с первыми хлопками за спиной заскакали шальными зигзагами. Нарастающий топот, планета вдруг вывернулась из-под ног... в последнее мгновение удалось её поймать - и тут же печать армейским ботинком по спине отправила в другую реальность.

Осторожно провёл рукой, превозмогая тупую боль. Получилось. Можно проверить содержимое карманов. Разумеется, ни паспорта, ни денег, ни собственно посылки. Одну расчёску оставили.

Попробовал пошевелить затёкшими пальцами ног, затем медленно спустил их на ледяной бетонный пол. Кости, похоже, целы. И на том спасибки. Отпрессовали, что говорить, на славу - прямо как в последнем фильме Уве Бола "Арканоид"...

Невидимая дверь в кутузку хлопала, не умолкая, одни гопнического вида представители власти в засаленых бушлатах непрестанно сменяли других. Их в этой дыре наверняка было всего ничего, но, курсируя туда-сюда в непонятной и непривычной для ментов спешке, они выглядели настолько обезличено, что казалось, подтягиваются всё новые. И Светоч совершенно упустил момент, когда один из них оказался вплотную у двери. Металлический скрежет в замке застал врасплох.

- Руки за спину! Налево по коридору. Не останавливаться!

Крошечный кабинет с ободранными стенами. Письменный стол, несмотря на внушительные размеры, подобающие бастиону власти, выглядит не менее древне и убито, чем привинченный к горбатым доскам пола табурет, на который Маякоркский, не дожидаясь приглашения, поспешил усесться. Надо же первым делом определить, в каком амплуа намерен играть болезненно худощавый комендант стола-крепости. Заорёт - значит, "злого копа", предложит закурить - "доброго".

- Фамилия, имя, отчество? - буднично вздохнул комендант, превращаясь в билетную кассиршу в конце смены.

Маяк выдержал паузу.

- Не помню.

На лице хозяина не отразилось ни намёка на какие-либо эмоции - словно и не ожидал другого ответа.

- Вопрос понятен? Фамилия, имя, отчество.

- Я же говорю: не помню, - голос Маякоркского старательно изображал ответную невозмутимость. - Били шибко уж на совесть.

- А зачем убегал?

- Тоже не помню, - ответил Влад без тени издёвки в голосе.

- Фамилия, имя, отчество?

- Забыл.

- А если постараться?

- Что-то припоминаю... Да, вспомнил! Со мной паспорт был. Он у вас, наверное, вон в том верхнем ящике должен лежать. Возьмите и перепишите оттуда...

- Шутить изволите?

- Нисколько. Я что-то помню, а что-то - нет. А вот выпустите - вспомню.

Худосочная фигура медленно поднялась над столом, оказавшись на полголовы выше Маякоркского.

- Слушай... ты, муд... рец! Тебя что, по второму разу отметелить, чтобы мозги вернулись на место? Эт запросто. Может, тебе и правда толчок нужен. А? Или, может, в толчок - головой? Помокать, пока память не освежится... Возле параши вообще амнезия лечится на раз. Ну что, будем вспоминать или назначать терапию?

Как всегда бывает в плохих романах, в разгар монолога распахнулась дверь. Судя по тому, как мгновенно стойка льва по ту сторону стола перешла в стойку "смирно", влетевший в кабинет был не "добрым копом", а более высоким звеном в пищевой цепи.

- Что, едут? - с нескрываемым облегчением спросил укрощённый лев, но напоровшись на пламя в глазах, молча вышел из-за стола и из кабинета, плотно прикрывая за собой дверь.

Новое действующее лицо криминальной комедии неторопливо подошло к столу, взяло лист протокола, хмыкнуло, оценив его девственную белизну, разорвало и, скомкав обрывки, яростно метнуло ком в корзину.

Было оно несколько фактуристее предыдущего интервьюера, но с такой же нездоровой бледностью. Если тот напоминал актёра Хабенского, то этот - нос майора Ковалёва, разжалованный в коллежские асессоры.

- Садитесь, - отрывисто кивнул он в сторону освободившегося места за столом.

- Сюда? - изумился Данилов.

- Да. Пишите, - перед Маякоркским лёг чистый лист бумаги. - "Я, запятая", - паспорт действительно оказался в том ящике, на который он показывал, - "Данилов Владислав Владимирович", - как, впрочем, и остальные отобранные вещи (даже чехол с "посылкой" на месте!), - "одна тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, запятая, паспорт серия"...

Диктовал быстро, и Маяк собрал в кулак остатки воли, чтобы не поддаться гипнозу, не дать себя развести на дешёвый спектакль.

- "...и подтверждаю, что отобранные при задержании предметы по описи, оставьте место, а именно, двоеточие, с абзаца, один, скобка - принадлежащий мне паспорт подданного Российской империи в пластиковой обложке, с новой строки, два - ключи от машины в количестве двух штук, в скобках - замок и зажигание, на кольце с брелоком"...

Каждый названный предмет выкладывался на стол рядом с Даниловым, которому всё труднее удавалось сдерживать нервную дрожь в пальцах, оставляющую на листе каракули вместо букв. Если фарс затянется, то эта бумажка просто полетит в корзину вслед за протоколом. Или прямиком в носатую харю.

- "...российских рублей. Сумму проверьте. Пункт шесть. Кристаллическая... друза... прозрачного цвета в матерчатом кошельке с застёжкой типа "молния". Да, да, проверьте, на месте ли и цела ли. Семь. Атлас автомобильных дорог Европейской части России с пометками красным маркером. С новой строки с маленькой буквы: возвращены мне в полном составе, без видимых повреждений или ущерба. Абзац".

Маякоркский приготовился продолжать диктант, но пауза затянулась. Оторвав взгляд от бумаги, он с удивлением обнаружил, что Нос глядит на него чуть ли не заискивающе:

- Вы там сами напишите... имеете к нам какие-то претензии или нет...

Светоч с едкой ухмылкой потрогал разбитую скулу.

- Может быть, объясните для начала, что всё это значит?

- Без понятия, - вздохнул Нос. - Вы же последних новостей, наверное, ещё не знаете?

- Да вот, радио у вас в "обезьяннике" почему-то не работало...

- Короче, дело было так. Привозят вас к нам в район с распоряжением впридачу: задержание не оформлять, в разговоры не вступать, из Москвы позвонят и приедут. Ну, обычное дело... А тут по милицейской волне сообщение - райкомы кругом заняты и опечатаны силовиками, всем находиться в состоянии боевой готовности (как будто и так не в ней почти двое суток), выполнять распоряжения только непосредственного начальства по линии МВД. Бляаа! - сказали все хором. Я и распорядился, коль такие пироги, оформить на вас, как пололжено, протокол. Стрелочниками же, если что, мы окажемся, кто ж ещё... И тут же следом звонит это самое непосредственное начальство: Данилов у вас? Вернуть все вещи, извиниться, машину если надо (если, хе-хе) отремонтировать за счёт заведения, обеспечить транспортом и вооружённым сопровождением... Вот и всё. Мы люди казённые: нам приказали, нам дали отмашку... Пользуйтесь моментом, пока обратно власть не поменялась. Так как насчёт претензий?

- А как насчёт транспорта?

- Ну, как... Или ждать, пока джип пригонят, или воспользоваться старым добрым "бобиком".

- Насколько старым? - усмехнулся Маякоркский.

Нос оттаял в ответ, но лучезарная Улыбка, в которую он превратился, содержала немалую толику уязвлённого самолюбия:

- Не извольте беспокоиться. Главное - добрым. До Зеленограда домчит с ветерком.

Маяк с удивлением покосился на Улыбку.

- До Зеленограда? Разве не до Звенигорода?

- Ой, - испуганно исчезла Улыбка, - до Звенигорода, конечно! Просто у меня, знаете ли, ономастический кретинизм какой-то. Хорошо хоть на свой район пока не распространяется...

По неухоженности улиц и дворов, дающей о себе знать в первых же двадцати метрах вглубь от парадных фасадов "красной линии", Евростолица, этот хаотический конгломерат коммун-муниципалитетов, разобраться в хитросплетениях которых на трезвую голову не проще, чем в схеме Московского метрополитена, вполне может соперничать с Санкт-Петербургом. Наташа провела в Брюсселе достаточно времени, чтобы в этом убедиться. Разве что населены эти исторические трущобы преимущественно турками и афроевропейцами, немыслимыми в сегодняшнем Питере. Впрочем, в северной столице Наташа последний раз была ещё до войны, но ведь и так понятно.

Однако странное дело: сейчас сквозь затемнённое стекло всю дорогу плыла именно витринная показуха. Создавалось впечатление, что маршрут умышленно проложили таким образом, чтобы засветиться на главных магистралях. Или... обезопасить от нападения?

Качнулся в воздухе и плавно развернулся косой крест Берлемона с кричаще-агрессивной наглядной агитацией Еврокомиссии на торцах. Проследовав на север улицей Архимеда мимо одноимённого отеля и обогнув сквер Амбиорикса с весёлым фонтаном среди позеленевших статуй, машина свернула на неожиданно тихую улицу. В стреловидной перспективе за привычной вереницей старинного вида трёхэтажных зданий маячила, нависая над ними, утопленная вглубь квартала бетонная коробка. Наташе почему-то подумалось, что это и есть пункт назначения. Вернее, захотелось этого. С детства она не любила неопределённости, даже если та становится отсрочкой и передышкой перед неизбежным.

- What the f*ck? - завопил вдруг водитель на понятном английском. Стрела дорожного крана неторопливо разворачивалась, перегораживая узкую улицу.

"Бумер" с отчаянным визгом свернул в сторону оставшегося просвета на проезжей части. Моментально опустились тёмные стёкла, кроме драйверской двери, и Наташины конвоиры, по бокам и на переднем сидении, взметнув стволы нереального калибра, столь же синхронно высунулись из окон. Впереди действительно мелькнули какие-то фигуры и тут же растворились, скрылись в незафиксированном направлении, так что палить наугад по сторонам, как и в пустую кабину крана, спутники не стали. Петляя и не сбавляя скорость, машина уверенно направлялась в оставшийся просвет, за которым открывался перекрёсток и просторный сквер перед многоэтажкой.

Глухой удар — и конвоир справа тряпкой свесился из окна. Удар по крыше прямо над головой, два одновременных выстрела — и место слева оказалось неожиданно свободным. Даже стекло за выпавшим спутником поднялось моментально, так что Наташа не успела увидеть просвета. Не "стекло", а снова все три одновременно. Спутник с переднего сидения пытался привести в чувства втянутого в салон Наташиного соседа справа, одновременно перекрикиваясь по-немецки с водителем и с кем-то на громкой связи.

Между тем извне снова захлопали выстрелы, отчётливо, несмотря на глушитель, закрытые окна и общую суматоху. На очередной заячьей петле обешалевшего "бумера" в тёмном боковом окне показался выпавший конвоир, который, спотыкаясь и падая, бежал навстречу машине, целясь из подобранного пистолета в кого-то невидимого на крыше.

Тип на переднем сидении грубо отбросил так и не пришедшего в себя коллегу прямо на Наташу и принялся вслепую палить вверх. Струи света потекли в салон с крыши, быстро превращающейся в решето.

Всё завертелось перед глазами в нелепом круговороте...

И вдруг из глубины отчаяния, усталости и опустошённости к Наташе пришло понимание того, что она, оказывается, полностью владеет ситуацией.

Вот рука с пистолетом безвольно обвисла, и только судорога волной перекатывается по ней, одновременно листая спектр эмоций в беспомощном взгляде от недоумения к ужасу и обратно. Рядом водитель трясётся в напряжении всех мышц, остатками усилия тающей воли стремится затормозить движение собственных рук, вертящих "баранку". Со стороны сложилось бы полное впечатление, что машина сама следует по полуосознанно указанному Наташей курсу, а водила лишь пытается совладать с обезумевшим рулевым колесом.

"Что происходит?" - Наташа, не в силах пошевелиться, пыталась собрать воедино осколки мыслей, которые хаотически трясло на крышесносных поворотах, на мгновения складывая в совершенную нелепицу вроде "Клантао совсем уж заврался".

В окне стоп-кадром из стробоскопа - силуэт, в чёрном с головы до пят, ударом ноги выбивает пистолет у атакующего, вновь отправляя его в аут. Кажется, тот же, что был на крыше. Следующая картинка - он уже пытается догнать машину, бросается наперерез, вычислив её траекторию. Повременим... пока что неясно, где тут враги, где друзья... и есть ли друзья вообще.

Ледяная искра всё невыносимей обжигала холодом грудь.

Кулон?

Наташа не помнила, чтобы брала его в эту поездку. Но он на ней. Значит, брала. И даже надевала.

Это случилсь за неделю до "мошковгейта". Наташина машина, как обычно, стояла во дворе. Цепочка, намотанная вокруг основания наружного зеркала заднего вида бросилась в глаза сразу же, едва Наташа, поприветствовав спящего "мерина" бодрой трелью из брелока, взялась за ручку. Осторожно размотала. Камень в клешне серебряных дуг блеснул на ладони тяжёлой замёрзшей росинкой. Вроде бы не бриллиант - белый аметист или что-то подобное. Но солнечный луч, пойманный в паутину огранки, так и затрепетал в ней живым пульсирующим пламенем.

Первой мыслью было демонстративно выбросить его. Наташа почти не сомневалась в личности дарителя. Впрочем, личность-то как раз была ей неизвестна - просто некий юнош со взором горящим из печально знакомой породы интеллектуальных онанистов в последние месяцы изрядно поддостал её слезливыми письмами с объяснениями в любви и просьбами о "единственной встрече". Наверняка сейчас наблюдает за ней, как поступит с подарком - может быть, с крыши пятиэтажки. Воровато оглядевшись по сторонам - не блеснут ли где стёкла бинокля? - Наташа решила, что лучше будет его взять. Может быть, угомонится. А если паки чаяния сочтёт это сигналом к новым письмам и подаркам, тогда уж придётся вернуться к варианту с демонстративным выбросом.

Надеть всё же побрезговала. И следующие несколько дней носила не на подаренной цепочке, а на своей. Аноним должен увидеть и успокоиться реализованным желанием "сделать кумиру что-нибудь приятное", сублимацией девиантного либидо. Кулончик, справедливости ради, выглядел вполне симпатично и тактильно был приятен.

А потом наступила... новая заря, как некогда пел Газманов. В суматохе кризиса, в кошмаре Умиротворения подарок оказался забыт в коробке среди прочих украшений. Впоследствии не раз надевался (сперва словно бы в память об анонимном дарителе, бесследно исчезнувшем, как и многие, с началом Событий, затем просто по привычке), чтобы сейчас оказаться на ней. И оказаться не простой ювелирной висюлькой...

"И стоило три года молчать, чтобы разродиться таким унылым говном?" - это опять лезет в голову всякий бред про какого-то мифического "Клантао". Соберись!

Усилием воли Наташа заставила водителя съехать с газона, распугав робко собирающихся зевак, и продолжить, хотя и пьяной синусоидой, движение по улице, за неровным изгибом которой открывался вид на оживлённое авеню ("Шоссе де Лувен", - подсказала то ли память, то ли некое информационное поле). Пора остановиться - прямо здесь, у начала пятиугольной площади. Наташа мысленно приказала водителю разблокировать дверь, а соседу - прийти в себя и уступить дорогу.

Как ни странно, здесь её уже ждали. Такая же бээмвэха - то ли по иронии судьбы, то ли по некоему замыслу. Только пока что целая.

- Госпожа Мурасике... - мужчина в костюме синоби, чей взгляд из-под маски лишь на пару-тройку дюймов возвышался над Наташиным, похоже, действительно был японцем и безнадежно застрял на середине сложной славянской фамилии.

- Нам поручено доставить вас в Россию. К друзьям, в надёжное место.

А полицейские сирены уже сверлили монтонным воем суматоху дня.

- Кем поручено? Что за друзья?

- "Прорвёмся!" - почти без акцента ответил незнакомец по-русски.

Ладно, допустим. В конце концов, выбирать не приходится - а волшебный кулон пока что на ней...

Банкет в Белом зале Храма Христа Спасителя давно вступил в неофициальную стадию. Отзвучали речи, торжественно зачитаны приказы о новых назначениях, распустили журналистов, затарившихся фуршетными бутербродами с лососиной второй свежести. VIP-контингент во главе с императором незаметно перетёк в уютный Сергиевский зал, где можно было, наконец, и обсудить вопросы, не рассчитанные на присутствие второго эшелона власти, и утолить от придворной кухни голод, разыгравшийся среди чавкающего плебса - не травиться же тем, что поставлено на общие столы?

Император придирчиво, словно часовщик в монокль, разглядывал новый материал, который предстояло встроить в Команду. Особого оптимизма людьё не внушало. Сработаемся, конечно, и не такие горшки обжигали - но сейчас, в условиях беспрецедентного форсмажора и полной неопределённости относительно тех (которые себя пока что никак не проявили, но от этого ничуть не становилось спокойней) вся эта полуфабрикатовость была крайне некстати.

Новый градоначальник Босянин, спешно назначенный вместо арестованного Снежкова, до сих пор не решил для себя, радоваться ли неожиданно свалившейся власти или заранее паниковать под непосильным бременем нависшей ответственности. Поэтому его рассеянный блуждающий взгляд подобающе концентрировался лишь тогда, когда попадал в поле чьего-нибудь внимания. Маршал Харитонов, напротив, держался вполне уверенно. Только слишком часто общался с кем-то по мобильному. До Лукашина долетали бессмысленные обрывки фраз. Что-то про безоблачное небо и про виноградники. Приказал Черванёву установить за ним персональное наблюдение и немедленно докладывать обо всём подозрительном.

Сам Черванёв - тот ещё головной геморрой. Стойкий оловянный солдатик вынужден был проявить такой избыток неполезной для оловянных солдатиков субъектной активности и сконцентрировать в своих руках столько власти, что использовать его дальше не представлялось возможным. Проблема в том, что это наверняка понимал и он сам - и неизвестно, насколько планы императора встречают его верноподданническую поддержку. Конечно, опричник отличается от обычного офицера тем, что по приказу начальства не просто безропотно застрелится, но предварительно окажет оному начальству сексуальные услуги в требуемой форме и последовательности. Но с этим лучше не рисковать. Передачу дел придётся провести постепенно, но и не слишком затягивать. Усыпить бдительность, убедить, что он ещё нужен. Может быть, даже легализовать, ввести в Команду. Ненадолго.

Собственно, именно поэтому Кирилл открыто присутствует на банкете. В Белом Зале, ясное дело, не появлялся - но и здесь, на виду почти сотни человек, первых фигур в государстве, опричнику светить лицом не положено. Значит, ему предстоит или исчезнуть навсегда, или, наоборот, остаться - в новом качестве. Иными словами, ему или демонстрируют, что бояться нечего, или пытаются таким образом усыпить бдительность. Пусть поломает голову над этим ребусом, попытается вычислить, в какую сторону раскачивается маятник. Опыт показывает, что такая показная открытость обезоруживает сильнее.

- Протокол последнего допроса "Офелии" получен?

- Да, - Черванёв услужливо протянул императору зелёную папку.

Под псевдо "Офелия" у них была зашифрована Юля. Почему Офелия? Ну, надо же было как-то назвать.

- Потом, - отмахнулся Лукашин. - О девчонке что-то прояснилось?

- Нет. Повторяет то же, что раньше. Как и Вагеин. С ней вообще всё глухо - ни следов, ни зацепок. Испарилась.

"Если бы", - пробормотал император, а вслух поспешил сменить тему:

- Почему отца "Офелии" не было на банкете? Приглашение ему передавали лично в руки.

- Я узнавал, - невозмутимо ответил Черванёв. - Сердце. Слёг, врача вызывал. Говорят, всё серьёзно. Перенервничал из-за дочери...

Император цинично усмехнулся.

- Если так переживает, в его интересах было прийти - хоть трупом. Известить, на худой конец. А это выглядит откровенным демаршем. Уведомьте его, что приказ о его смещении, хотя и не оглашался, но уже подписан. И что с "Офелией" всё очень серьёзно. Пусть наш Полоний подёргается, проявит себя. Мне пока неясно, ставить ли на него впредь.

- Будет сделано, - кивнул Черванёв. Разумеется, Юля была уже дома, а Юрию Викторовичу совершенно незачем присутствовать на этом "пиру победителей", которые буквально через несколько минут узнают, что пир-то - во время чумы.

Впрочем, судя по знакам, которые подаёт условными жестами Харитонов, народ в Белом зале уже узнал. То бишь для них, конечно, озвучили обычную легенду: поступил сигнал о том, что храмовый комплекс заминирован. Цена таким "сигналам" всем известна, так что народ покидает здание спокойно, лишь с сожалением бросая прощальный взгляд на ещё не опустевшие столы, отданные на разграбление обслуге. Впрочем, избранные представители заложников из телецентра (те, что вели эфир и те, за кого словечко замолвили), удостоенные государевых наград и потому остававшиеся до конца банкета в качестве украшения стола, наверняка прихватили по паре бутылок. Шум из-за дверей доносится, но не панический, по интонациям не отличишь от веселья хорошо загулявшей русской компании, которое как раз должно бы набрать нужную фазу.

Беспокойство, однако, начинает зарождаться в разных углах Сергиевого зала.

- Телефон молчит. "Оператор недоступен". Шо, опять?

- Да ну, просто сбоит покрытие. Мы же в стилобате.

- Вот именно, что не в подвале.

Император, не поворачивая головы, отрывисто бросил всё ещё стоявшему за спиной Черванёву:

- Разберись, что там.

- Извольте ознакомиться, - Кирилл сунул ему прямо под нос уже знакомую папку. С тем же невозмутимым выражением лица, ничего не выражающим свинцовым взглядом. И только этот дерзкий жест подсказывал: случилось что-то непоправимое.

Одной лишь шапки открывшегося документа - "Программное заявление Временного координирующего комитета" - было достаточно, чтобы Лукашин гневно вскочил с места... и тотчас же сник под вызывающим взглядом внезапно оказавшегося рядом маршала Харитонова.

- Et tu, Brute? - процедил сквозь зубы, вновь впившись глазами в "Заявление". - Я так понимаю, меня просто ставят перед фактом?

- Да, - кивнул Кирилл.

- И власть вы уже взяли?

- Да. Если это можно так назвать. Сейчас речь о том, кто озвучит эти тезисы присутствующим - вы или он, - указал глазами на Харитонова. - А дальнейшее зависит от их реакции.

Вновь накатил иррациональный страх, сковывавший Лукашина-Романова там, в бункере - и не было рядом Алисы, чтобы освободить от него. Зачем он повёл себя с ней так по-скотски - поспешил отделаться, едва только показалось, что вновь способен контролировать ситуацию? Разве неясно было уже тогда, с момента, когда он чем-то вызвал немилость тех, что вся свобода его действий - иллюзия, свобода червяка, извивающегося на крючке свободным концом для приманки голодного окуня?

На мгновение показалось, что в облике Черванёва и Харитонова его окружили они - те, кто вели его к вершине власти, чтобы теперь сменить загнанную лошадь...

Но только на мгновение. Наваждение ушло, уступив вернувшейся способности обуздать отчаяние. Если ему противостоят не те, не сама Система, то есть смысл ещё побороться.

- Господа, сохраняйте спокойствие! - уверенным голосом возгласил император, заметив, что их перепалка не осталась незамеченной, и большинство присутствующих напряжённо смотрит в его сторону. - Связь пропала по техническим причинам, неполадку устраняют. Едим, пьём, отдыхаем - дела потом.

- Хотите обсудить наедине? - полуспросил, плуконстатировал Кирилл.

- Если на то будет благоволение Временного координирующего комитета, - Лукашин настолько овладел собой, что оказался даже способен на сарказм. Пусть не спешат относиться к нему как к сыгранной карте. На руках пока что достаточно козырей, чтобы не капитулировать без боя.

- Ну и зачем? - спросил лаконично и выжидающе, едва они с Черванёвым скрылись от лишних глаз.

- Это неправильный вопрос, - всё так же без эмоций ответил Кирилл. - Если ответ на него не очевиден, то думаю, объяснения не помогут.

- Мне не нужны объяснения. Просто озвучь ответ, если считаешь его таким уж очевидным. "Что-то надо менять", - это неправильный ответ. Правильный - что именно. У вас он есть?

- Мне казалось, - Кирилл потряс зелёной папкой, - что здесь всё изложено достаточно чётко.

- Ой, я умоляю! Ты всерьёз считаешь, что у нас пойдёт эта ваша джама... - Лукашин запнулся, пытаясь вспомнить, как точно называется эта ливийская хренотень, - короче, -херия?

- Джамахирия у нас как раз и не пойдёт. Для неё необходимы институты и менталитет традиционного общества, которые в России напрочь утрачены, как бы мы ни тщились в последние годы убеждать самих себя в обратном. А вот прививка элементов прямой, не представительской демократии - в той мере, в какой они реально способны работать здесь и теперь, не больше, но и не меньше - на сегодня выглядит единственно действенным путём выхода из кризиса.

- Я с этим тезисом даже спорить не буду. Не потому что согласен, а в силу его очевидной для меня бредовости и утопичности. Позволь поинтересоваться другим - выхода куда? Что за общество вы собираетесь строить? - весьма кстати вспомнился вопрос, заданный требовательной Алисой. Слова были почти те же, а смысл совсем другой.

Черванёв тяжело вздохнул - мысленно, разумеется. Ему тоже не хватало рядом Алисы - её способности заглянуть сквозь глаза собеседника в его душу, не пасоваться словами, выбирая более сильные и весомые, а стараться понять человека, давая ему тем самым возможность понять себя.

- А почему мы должны что-то строить? Не в том ли беда нашего многострадального общества, что его постоянно строят и перестраивают? Не Третий Рим, так коммунизм и бесклассовое общество. Не империю, так правовое государство. Не в колонны строят, так в шеренги. Может быть хоть теперь, окончательно застряв в заднице и под успокоительные речёвки о стабильности обречённо считая месяцы до неизбежного коллапса, стоит понять очевидное?

- Что именно?

- То, что такая сложная самоорганизуемая система, какой является общество, должна строить себя сама. Даже не строить, а расти, развиваться и самоопределяться как живой организм.

Лукашин вдруг нервно расхохотался:

- Мда... я-то думал, что имею дело с хунтой, а это какой-то кружок "Зелёная лампа". Ты и вправду не понимаешь, куда вы толкаете страну? Беспорядки, на которые нет управы, кровопролитие, окончательно загнувшаяся экономика, разгул криминала, стремительное обнищание масс... Мы разве не проходили это в девяностых? Не началось ли всё с того, что Алкаш провозгласил: "Берите столько суверенитета, сколько можете взять?" И к чему это привело в итоге?

- Одно дело провозгласить, сказать "берите", - уверенно парировал Кирилл. - Другое - обеспечить реальную возможность это сделать, а не использовать лозунг для обеспечения и прикрытия собственного грабежа. А на предотвращение беспорядков и социальную защиту у нас как раз и остаются государственные структуры. Это, собственно, становится их единственной целью и задачей - а не изобретение новых национальных идей, усиление власти государства над обществом и веса на международной арене под песни о "строительстве" чего-то там очередного.

- Иными словами, всадник разжалован в конюхи. И ты всерьёз считаешь это благом для коня? В чём тогда смысл его существования? Общество потребления, замкнутое на собственных потребностях, жиреющее и тупеющее по мере их удовлетворения, лишённое пассионарности, без цели...

- Без цветовой дифференциации штанов, - в тон ему перебил Черванёв поток красноречия.

- Не смешно, кю! Слабая и безвольная страна, не заслуживающая уважения уже потому, что не уважает себя сама, променяв национальную идею на удовлетворение потребностей подданных как самоцель. Страна, которую не разграбит и не завоюет, не расшматует по кускам только ленивый. Это ваша цель? На чью разведку работаете?

- Во-первых, почему "общество потребления", почему "жиреющее и тупеющее"? Речь идёт как раз об обеспечении возможности творческого труда и личностного развития для каждого и для общества в целом. Которые в конечном счёте ведут к их самоосмыслению.

- Вот с кем я сейчас разговариваю? - изумление Лукашина росло с каждой репликой собеседника, уже полностью вытеснив страх. - С офицером невидимого фронта или с гнилым интеллигентом, книжным червем, который верит в людей, потому что не знает их? Тебе ли рассказывать, что за скотина человек в своей основной массе? О каком личностном развитии ты говоришь, если потребности девятерых из десяти не выходят за рамки "жрать - спать - трахаться - уничтожать слабых, расширяя своё жизненное пространство"? И не выйдут никогда, не родится на их пересечении ничего возвышенного, блин, и одухотворяющего, если не будет заложено извне. Или...

До императора вдруг дошло, что в подсовываемой ему зелёной папке вовсе не было протокола Юлиного допроса. А значит...

- Или ты всё-таки нашёл её? Маленькую девочку с глазами волчицы?

- И с тягою к танатосу, - кивнул Кирилл, впервые за вечер позволив себе улыбнуться, отобразить человеческую эмоцию на мраморном лице.

- Значит, это она запудрила тебе мозги? Молодца, нечего сказать... Очнись, родной! Сбрось колдовские чары, выйди из-под её гипноза. Нет рядом никакой "Олисо", никто не убаюкивает тебя пением сирен и бездной двух синих омутов. Добро пожаловать в реальный мир!

Окончательно осмелевший Лукашин провел рукой перед глазами собеседника и пощёлкал пальцами.

Он ошибался. Причём фатально.

Кирилл как раз успешно вышел из-под Алисиного влияния. Если в её присутствии жажда мести, овладевшая им в бункере, казалась настолько мелочной, что даже воспоминания о ней отгонялись как постыдные, то теперь всё постепенно возвращалось на круги своя. Система Системой, но и непосредственные виновники его позора должны быть примерно наказаны. Алисино задание отыскать следы Белякова оказалось как нельзя кстати. Параллельно, не отходя от кассы, можно было выяснить степень причастности государя императора к работе студии "Настоящее кино" и фильму "Железная маска" в частности. Собственно, результаты расследования должны сообщить с минуты на минуту. И если он сочтёт эту степень неизвинительной, тогда самой жизни Его величества останутся считанные минуты. Или часы - в зависимости от обстоятельств. Может быть, даже сутки. Но в любом случае, намного меньший срок, чем медленное и мучительное умирание, которое придёт ей на смену.