9. БИТВА ПОД ХРОНОТОПОМ

					Скорому поезду было подобно
					событий мчание куда-то плюспервым утром 

						krbldshvr j rdttd ngtmrhdmnr ngtkr


					- Какая, к бесу, крыса?
					- Михайло Крыса, полковник чигиринский, гетьманского полку! 
					В табор королевский ушёл с посольством и сбёг, проклятый!
					- Крыса и есть!
					День - ночь...

						Андрей Валентинов. Небесаликуют


					Жги, меч,
					режь, меч,
					бич битв,
					сыч сеч!

						Компьютерное творчество 1970-х гг.

Когда ментовский уазик, и впрямь на удивление быстро домчавший до Звенигорода, скрылся из виду, к Маякоркскому вернулось ощущение усталости и бессмысленности происходящего, от которого он так резво оторвался с началом погони. Не сгинуло в Валдайских топях, выбралось и настигло. Окутанные предрассветной мглой улочки Городка хранили неприветливое молчание, как назло, не нарушаемое обычной ленивой перекличкой собак и петухов. Совершенно деревенских с виду дворы спускались от Успенского собора к Москва-реке и таяли среди зарослей голых деревьев. По другую сторону за грозным храмом рубежа четырнадцатого-пятнадцатого столетий расстилалась непроглядной густоты роща, впрочем, судя по торчащим над ней крышам микрорайона советской застройки, не слишком глубокая.

Ну, а что ему было отвечать на вопрос "куда именно довезти"? Может быть, авторы ребуса про "малую родину" полагали, что Маякоркский как переболевший в детстве острой формой наталисомании должен знать и помнить бывший адрес Наташиных родителей? В таком случаи, они просчитались. Следовательно, остаётся, как обычно в таких нелепых случаях, исторический центр, в данном случае - Звенигородский кремль.

Кто же знал, что он окажется такой глушью?

Влад неторопливо обошёл вокруг собора, опоясанного совковой металлической оградой казённо-больничного вида, которая, впрочем, в окружении деревянных заборов смотрелась почти представительно. С западной стороны, где, если не изменяет память некогда стоял дворец князя Юрия Звенигородского, сына Дмитрия Донского, над низким притвором-предбанником гнездилась колокольня, выглядящая в загадочном мраке несколько по-мавритански, несмотря на кровлю в виде древнерусского шлема - или скорее, в виде того, как представлял себе оный шлем то ли архитектор девятнадцатого века, недрогнувшей рукой присобачивший к древнему храму этот круглый скворечник, то ли уже поздние реставраторы. Зато алтарная стена выглядела зачётно и аутентично. Три апсиды, собранные в традиционный пучок, выступали из темноты крепостными башнями. Перед ними скромно притаилась приземистая церквушка-новодел - шишак купола, обрамлённый декоративными зубчатыми кокошниками, вызывает на сей раз крымскотатарские ассоциации, а вот ограда куда нарядней, чем у собора и даже не вполне безвкусна.

Здесь, в узком проулке между храмами, в знаковом месте, располагающем к молитве и размышлениям о вечном, он и будет дожидаться встречи. Это ваша задача и головняк, уважаемые организаторы Проекта, её обеспечить...

...Отцу Юрию пришлось томиться в ожидании почти сутки, прежде чем получил информацию о коррективах, вносимых в запланированный маршрут из-за столичных событий. Явочный пункт перенесли в Звенигород. Жаль - он так надеялся увидеться с Дашкой, по возможности убрать осадок, оставшийся у девочки после их прошлой встречи. Как-то не предполагал, что простое упоминание об Олеге и Проекте вызовет у неё такую обойму претензий чуть ли не лично в его адрес.

А пока ждал указаний, вроде бы и в Москве всё начало налаживаться - но поздно, уже переиграли. Жизнь постоянно преподносит такие иронические кренделя. Православный священник, с которым он должен встретиться для обмена новыми адресами катакомбных общин - из украинских автокефалистов. Вскоре после того, как Москва ушла в раскол, Вселенским православием была признана их каноничность, а значит автоматически - все рукоположения, которые ими совершались. А к ним восходило чуть ли не большинство "альтернативных православных" в Российской Федерации, включая Таганрогского Тёзку. Кто бы мог предположить несколько лет назад?

Впрочем, кто бы предположил, что его самого временно восстановят в служении, призовут, так сказать, в партизанский строй. К тому же диспенсация, мягко говоря, не вполне обычная. Если большинство тайных священников латинского обряда просто произвели в биритуалисты (ради не афишируемой, но всем понятной цели - причащения "катакомбных" православных по византийскому чину), то уксоратых расстриг особым распоряжением из Апостольской столицы переподчинили при этом греко-католической администратуре. Оно, конечно, скучающим старперам в красных дзуккето нечем заняться, но создавался забавный юридический казус - получается, их рассматривают как действующих священников. Это не означало ровным счётом ничего, а фантазировать, даже в шутку, о том, как там оно будет когда (если!) закончится дурдом этой власти - занятие праздное и вельми недушеполезное. И всё же...

Греко-католик из него тот ещё. Византийскую литургию, правда, служит регулярно - в основном, в силу обстоятельств, по сокращённому чину. Причём сокращённому радикально: тут речь уже не о том, можно или низзя опускать второй антифон - чаще всего вообще прямо с Трисвятого начинать приходится. Чисто тебе реконструкция древнехристианского богослужения, только вот вызвана к жизни не выпендрёжем, а реальной нуждой.

Православными такие сокращения воспринимались на удивление спокойно и с пониманием. Поначалу думал, что это по принципу "снявши голову, по волосам не плачут": если уж жизнь заставила идти к католическому попу, до благолепия ли тут? Потом узнал, что православные катакомбные священники порой сокращают службу ещё радикальней. Отнюдь не из-за обновленческого зуда и даже не по контрасту с показушным ревнованием о традиции в официальном "лукославии". Вот и отец Фёдор Л-ский, с которым он познакомился в этой поездке, объяснял, что сам не в восторге от такого стихийно формирующегося Новус Ордо, "катакомбно-приходского устава". Но коль скоро верующим приходится собираться на литургию крайне редко, а время богослужения резко ограничивать, то лучше выиграть несколько минут для проповеди, на ектении добавить дополнительных прошений сообразно насущным нуждам да прочесть Евхаристический канон вслух и разборчиво. А изобразительные антифоны народ и сам собравшись споёт - на то он и "царственное священство".

Фёдор - официально заштатный православный священник, так что кроме тайных литургий открыто совершает отпевания и прочие требы, в том числе и у "катакомбников". Тоже по возможности с одним, но принципиальным сокращением: опуская поминовения местного "лукославного" епископа, Синода и Императора. Рано или поздно кто-нибудь донесёт, но пока есть возможность выполнять свой пастырский долг, он будет его выполнять. Просто и без пафоса.

Уже и не вспомнить, по какому вскользь брошенного слову, подхваченному полунамёку они распознали друг в друге родственные души - объединённые не просто Алисой, но Проектом. С Фёдором это происходило, как и со всеми: "Пред разумом смущённым цепью сложной сложились даты, ники, города, и опыт нам подсказывал тревожно: такого не бывает никогда!" На "Миелофоне" в своё время не общались, хотя он его и посещал, о Проекте был в курсе. Прошлое искрой пробежало между ними, вспыхнуло, озарив мрак последних нескольких лет, наполнив его смыслом и ожиданием...

Ожидание, предчувствие чего-то важного и проектного, что должно случиться в ближайшее время, не покидало Юрия и после расставания. И теперь, добравшись до Звенигорода шальной ночной попуткой, вынужденный маяться несколько часов до наступления более вменяемой для гостей поры, он не мог отделаться ощущения того, что prope est, in ianuis.

Шлем Успенского собора блеснул над городом на фоне умирающе тонкого месяца. Юрий решил, что прежде, чем заняться поисками указанного адреса, он обязательно должен пойти к этой древней церкви. Помолиться, встретить расвет.

Вместе с рассветом встретил выхваченный его кровавым заревом одинокий силуэт в проулке за храмом.

"Скрипач? - Дядя Вова!"

Они с трудом помнили друг друга в лицо. Даже в Питере почти не пересекались - всё больше приветы через Хурминатора. Но Проект, напомнив о себе, ворвавшись в размеренное течение обезнадеженных дней, пусть и с разной степенью драматизма для каждого, внутренне подготовил их к этой встрече.

Адрес искали уже вдвоём. Не шибко в этом преуспели, так что Юрий, как водится, воззвал к Антонию Падуанскому. Обычно помогает. Они с Николаем и Скором в своё время и могилу Булычёва так нашли.

И точно - как из-под земли вырос пожилой мужчина с девушкой. И не просто показал дорогу, а взялся провести - оказалось, им по пути.

"По пути" - потому что Юрий, естественно, только улицу назвал, а не адрес. Зато спутница Савелия Никифоровича удивлённо вскрикнула, когда он, вернувшись к прерванному разговору с Маякоркским, упомянул имя Алисы...

...В клинику, где находилась Таня, "Скорая" с серьёзными людьми в штатском и ещё более серьёзными "корочками" и бумагами у них на руках приехала глубокой ночью. Забрали без лишних вопросов, как и привезли. Привезли ниоткуда и увезли в никуда.

Увезли, положим, не в никуда, а прямиком в Звенигородскую больницу, где её уже встречал Савелий Никифорович, оставшийся на ночное дежурство...

В общем, стараниями то ли святого Антония, то ли организаторов Проекта (если это вообще не одна контора) Зеркало приближалось к месту назначения. Слова о "малой родине", оказывается, намекали ещё и на больницу, в которой когда-то работала Галина Макаровна.

А вот Козуб, как сообщил Савелий Никифорович, вернётся в город не раньше обеда. Юрия эта новость, как догадываетесь, нимало не расстроила - ведь это значит, что он успеет увидеть Алису. Если она действительно здесь, во что почти не верилось.

В просыпающемся доме Таня первым делом увидела "Васю"-Тульина.

- Ой, какой малыш! Ваш?

- Почти.

Детей такого возраста Таня помнила только по картинкам и "псевдовоспоминаниям". Однако в его облике скользило что-то неуловимо знакомое. И неизбежно становилось родным.

В Томске её отец уже стоял в очереди к железнодорожной кассе. И тоже не мог поверить, что это - правда...

Увидев его, Таня сразу вспомнит всё. Включая своё настоящее имя.

Домой уедут с Васей.

Впрочем, это случится ещё нескоро. А по субъективному времени некоторых из наших героев - нескоро весьма и весьма.

Но что-то меня опять потянуло на спойлеры.

Эвакуация Тани стала последним успешно выполненным пунктом из намеченного списка. Следом пошли неудачи.

Во-первых, танковой колонне на тесных Замоскворецких улицах не было смысла объезжать остов дома, разрушенного ещё во время Умиротворения, если можно его завалить и переть напрямик. До булычёвской экипировки, погребённой под утрамбованной горой битого кирпича, стало не добраться.

Это создавало огромную хронопроблему - замыкатель, пусть даже недоступный для воздействия извне, остаётся замыкателем.

Кстати, в НИИ ФИГА обнаружился всеми забытый Алисин комбинезон из будущего, в который, видимо, упаковали Алесю при похищении. Гэта же, которые "господин профессор" разве что на зуб не пробовал, пытаясь найти гипотетический передатчик, пропали бесследно. Но это не фатально - можно уповать на "достегаевские" выкладки МИВа, согласно которым Алискины вещи возвращённое будущее втянет вместе с нею, где бы они ни находились. А вот в случае с булычёвскими прибамбасами - фатально.

Во-вторых, не удалось выйти на след ни Дашиной мамы, ни Белякова.

Вернее, судьба Режиссёра после расставания с Алисой прослеживалась до определённого момента... и всё. Softly and suddenly. Недоступно даже для всевидящего ока Опричнины. Что, в принципе, с высокой степенью вероятности указывало на то, с кем пересёкся его растаявший в тумане путь и какова физическая природа этого тумана.

Просто уже не оставалось времени задумываться и анализировать.

Крокры выдернули Белякова для организации и съёмки постановочного покушения Ласа на императора. Оказалось, что кроме него некому доверить этот грандиозный замысел - так, чтобы на выходе получилось зрелище максимальной силы воздействия, которое заставило бы содрогнуться весь мир по обе стороны железобетонного занавеса, заставило бы думать и говорить только о нём - и на этом фоне с наименьшими потерями провести требуемые реформы. Конечно, пообщавшись с Алисой и побывав под воздействием её гипноза, Режиссёр становился непредсказуемым. Но ведь интересно выяснить, насколько? Так что одним выстрелом крокры планировали убить уже не двух зайцев, а трёх. Причём третьего, возможно, в фигуральном смысле "убить" - смотря по его поведению, по степени выявленной обработки Алисой и возможности использовать её в дальнейшем в своих целях.

Короче, Режиссёру поставили задачу, а уж он должен был объяснить её Ласу. В известных пределах - о финальной сцене, где автоматные очереди спецназа будут решетить самого Ласа, ему знать необязательно. Реалистичности игре это не прибавит.

Бывшего редактора сайта "Миелофон" и звезду нового "Дозора" Беляков, конечно, узнал. Прошлое не желало его отпускать, давало ещё один шанс или наконец переступить чрез него - вернее, цинично растоптать, - или вновь попытаться спасти человека, пойти наперекор всему.

Если бы у него оставалось время на размышления, возможно, решение было бы другим. Но сейчас Беляков, вычислив профессиональным взглядом, где могут быть спрятаны видеокамеры и под каким углом его не увидят, выстраивал Ласу диспозицию, рисуя схему на клочке бумаги, а на другом - письменно объяснял ему, в какую задницу тот попал и как им вместе из неё выбираться. Лас слушал, кивал, даже писал ответные реплики, но весь его облик преполняла опустошённость и апатия. "Догадываюсь", - безразлично вывел он в ответ на первую запись Режиссёра "А потом тебя замочат", которой тот дополнил устное изложение сценария. Страх от встречи с чуждым псевдоразумом, пережитый в тибетской долине, выел его чувства и волю.

Будь это кто другой, Беляков махнул бы рукой и этой же недрогнувшей рукой отправил его под пули. Не потому, что тому всё равно, и уж тем паче не из гуманизма - "чтоб не мучался", - а потому что видел в нём своё отражение, в его опустошённости - свою собственную и начинал его за это ненавидеть так же, как ненавидел себя. Но за Ласа он будет бороться. И до конца. Не только за его жизнь, но и за возвращение из этого состояния, которого он, в отличие от самого Белякова, не заслужил. Ради Алисы.

Но всё это оказалось ненужным.

Спецназовские очереди прошили не Ласа, а Кирилла, который умер, так и не выпустив древко окровавленной сапёрной лопатки. Прикованный наручником к патрубку смывного бачка Лукашин был ещё жив, но совершенно не киногеничен. Ни кровавое месиво, в которое превратилось его лицо под ударами "копия", ни сломленное тело, медленно, по капле отпускающее нелепую жизнь - ничто не свидетельствовало бы зрителю, что это именно император, а не случайный статист. Кина не будет - электричество кончилось.

Крыс готов был грызть себе локти - благо анатомия позволяла. Их расчёты казались такими безупречными. Предоставленные себе фигуры должны были разыграть партию в пределах отпущенной им степени иллюзорной свободы. Преимущества в исходной позиции не было ни за кем, исход зависел целиком от случайных факторов. Но вот матом не должно было закончиться ни при каких обстоятельствах.

Однако чёртова субъектность опять проявила себя в самый неподхолодящий момент. Болезненно, нелепо, саморазрушительно, но проявила.

А это значит, что кропотливый многолетний труд по селекции нового, денгאвизированного чучеловека накрылся крахом. Да, субъектность опричника оттаяла не сама по себе, а под влиянием Алисы - но ведь в том-то и состояла сверхзадача, чтобы экранировать даже от неё.

Не удалось. Ставка на религиозный фанатизм не оправдала себя - или, правильнее сказать, его механизм так и остался ими не понят. А ведь казалось, они достаточно успешно продвинулись в его изучении. Крыс ведь не случайно принял в самолёте образ Супердиакона, а не какой-нибудь иной. И уж тем более не просто так жил в Америке последние годы под личиной Бориса Здоровца - дедушку весьма кстати хватил сердечный приступ в пустой квартире. Старые знакомые диву давались не только тому, что он вдруг начал и в интернете, и в поездках по иммигрантским церквам петь дифирамбы Советской власти, которую всю жизнь люто и бешено ненавидел, но и тому, как сильно изменился и сдал он за считаные месяцы. Впрочем, Крыс по возможности старался их избегать, контачил лишь постольку, насколько это требовалось для его психосциологических экспериментов, исследований поведения толпы леммингов, слепо шествующих туда, куда их влечёт дудочка гаммельнского крысолова.

И только теперь, над свежим трупом (уже почти двумя) он ясно увидел ошибку в расчётах. Преданность любой идее усиливается за счёт рефлексии над самой преданностью, осмысления ценности этого отношения, которая является производной от ценности человеческой субъектности. Поэтому любой фанатизм несёт в себе потенциал самоуничтожения, прямо ему пропорциональный. Отказ от своего "я" всегда чреват опасностью его обретения, раскрытия на качественно новом уровне.

Крыс не успел окончательно перевести этот вывод на язык цифр и формул. Внезапно всё его естество пронзил зов, противостоять которому были силы, была природная воля, но не был субъектного механизма воздействовать на неё. Гиперэргогенную структуру неуклонно, неотвратимо влекло совлечься нелепого и уродливого белкового футляра. Разнонаправленные векторы мыслей, образующие псевдоразумную среду, складывались словно веер, вырастая в огромную, несокрушимую, но покорную чужому воздействию волну. Псевдо"я" готовилось принять бой, потому что выбора у него не было.

Это продлилось лишь мгновение. Но какая разница?

Зеркало активировано. Они опоздали и здесь.

Благо, они уже знали, где расположен лагерь. Покойник Черванёв профессионально заметал следы, зато достаточно наследил Маякоркский. Шансы успеть раньше, чем юнлинг наберёт форму, весьма высоки. А значит, пора готовить операцию по захвату.

Как там писал Одиночка? "В васильковых глазах - удивление, радость".

Ну да, именно так всё и было.

Только не васильковые они ни разу. Не цикориевые и, тем более, не ультрамариновые. Любое сравнение тут будет лживо в своей приблизительности и пошло - в нелепой попытке чему-то уподобить её взгляд.

Маякоркский мысленно обкатал на языке несколько эпитетов и безжалостно их отверг. К чему слова, когда Будущее само глядит тебе в глаза?

Глядит, надо сказать, уже не столько удивлённо, сколько выжидающе.

Он, оказывается, как протянул ей кристалл, так до сих пор его и сжимает...

Стоило Лёшке зажечь "фонарик", как Зеркало, словно влекомое мощным магнитом, само прыгнуло на охваченный голубым пламенем торец цилиндра и намертво приросло к нему. Переливы всевозможных цветов и оттенков оживили его грани, и одновременно с этим Алёша ощутил волну теплоты, разлившуюся по телу. Теперь уже проснувшийся меч подстраивал его сердцебиение под свой ритм, делал его ровней и уверенней. "Кристалл — сердце меча. Сердце — кристалл джедая. Всё взаимосвязано. Вы едины"

Именно этот краткий миг ощутили крокры.

Иначе, к сожалению, нельзя. Неожиданный международный кризис для того и был заложен кураторами Проекта, чтобы в момент активации Зеркала пираты находились в Южном полушарии. Если и расслышат там зов, то будут слишком далеко, чтобы нанести упреждающий удар.

Но, как известно, из-за тех же контрпроектных факторов, которые вывели из строя многих участников и целые узлы-ячейки четырёхмерной пирамиды с перманентно наращиваемой вершиной, кризис разразился неделей раньше. Так что времени практически не было - как ни парадоксально звучит это применительно к джедаю ("дзидай" по-японски "пора", "время", рыцари джедаи - стражи хронобезопасности). Крокры предупреждены - и, что хуже всего, никто из наших героев об этом даже не догадывался.

Алёша попытался создать фокусированный луч: знание о том, как это делается, пришло так легко и естественно, что казалось, он обладал им всегда. Выбросил вперёд руку с "лайтсабером", который напоминал теперь магический жезл, увенчанный кристаллом-набалдашником. Голубой сполох растёкся по иглам и граням, многократно преломился в них и мощным направленным пучком вырос из рукояти. Не рассеиваясь, словно отраженный от невидимой преграды, вернулся к Зеркалу той же прямой траекторией. Длинный световой клинок плотнел на глазах.

В поваленный ствол дерева вошёл, как в масло. И вышел так же. И срез, который присутствующие моментально окружили тесным полукольцом, выглядел, словно отшлифованный, нагретый впритык до температуры тления.

- Мощный девайс! - завистливо протянул Маякоркский.

- Да, - сказал Булычёв. - Но против крокров нужно не совсем это.

- Ничего, принцип я понял, - ответил Лёшка и скрылся в зарослях - тренироваться вдали от любопытных глаз.

Появление Влада и Юрия прервало очередную фехтовальную разминку. Придирчивая Алиска наконец-то была довольна своим учеником, так что Зеркало подоспело как раз вовремя. Сейчас она беседует с гостями, по-прежнему держа по боккену в каждой руке, и у Юрия некстати вертится в голове фраза "ecce gladii duo hic".

Маякоркский обдумывал этот разговор ещё до начала преследования. Продолжал подбирать слова во время и после. И тогда, когда практически не верил в самую его возможность, и тогда, когда ребята, которые провели их в лагерь от Савелия Никифоровича, в пятый раз терпеливо подтвердили, что Алиса там, и это вовсе не аллегория.

Но и после всего пережитого и передуманного разговор никак не клеился. И даже поэтический дар не спасал.

- Алиса, я... В общем, по молодости, было дело, наговорил много лишнего...

- Я знаю, - кивнула Алиса. - Кое-что читала, кое-что слышала... в очень неожиданном месте. Как там у классика: "нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся"... С ужасом думаю, что и многие мои слова...

- Это меня не оправдывает. Понимаешь - полемика, провокации, карнавальная культура... Я ведь всегда знал, что ты настоящая, что ты родишься, не можешь не родиться. Но пока не родилась - значит, разговор просто об идее, абстракции... И вот ты здесь - получается, сказанное автоматически затрагивает тебя, твою честь...

Алиска смерила его наигранно-коварным взглядом.

- И что же мне тебя теперь, на поединок вызвать?

- Твоё право.

- Ага, - улыбнулась Алиса, - ты об этом только и мечтаешь. Вот возьму и не вызову - пусть это и будет наказанием. А впрочем...

Боккен просвистел над ухом, и Влад едва успел его поймать.

- Если для тебя это награда - за Зеркало ты её заслужил.

Фехтовал Маякоркский неплохо, но по-европейски - клинком к клинку, неравномерная нагрузка на плечевой сустав. Алиса же оставалась верна себе - тот же стиль гай-до, что и без меча, только с мечом. Уворачивалась от атак и совсем его вымотала. Потом сжалилась, разрешила немного постучать по дереву.

- "О весна без конца и без краю! - вырвалось вдруг у него на втором (или уже третьем?) дыхании. - Без конца и без краю мечта"...

- "Узнаю тебя, жизнь, принимаю, и приветствую звоном щита", - подхватила Алиса хорошо знакомые строки Александра Блока. Костяной стук боккенов меньше всего напоминал звон щита, но, сказал себе Юрий, с улыбкой наблюдавший за этой сценой, не будем педантами...

- А вот это знаешь? - спросил Маякоркский одновременно с удачным выпадом. - "Когда... она... явилась на экране... Но век прошёл, событьями прошит! В конце Аллейки лёг тяжелый камень, что вынут из измученной души! Страна исчезла - под дерьмом и ложью, иллюзии - утоплены в крови... Так в чем причина этой странной дрожи, коль снова Фильм врубают по ТиВи?"

Поединок как-то незаметно прекратился сам собой. Алиса слушала, опершись на деревянный меч.

- "Так что ж - в душе - коварно замирает тот уголок, что в нас - наперечёт, где, как на страже брошенного рая, стоит архангел с огненным мечом?!"

- Прости, - сказала Алиса, - но я это впервые слышу, - и хитро скосила взгляд на Юрия: распознает ли аллюзию автор сайта "Слова Алисы". Наивная! С чего бы ему не распознать?

...Булычёв одиноко и сердито бродил с планшеткой по поляне. Все некстати разбрелись.

- Алеся! Иди глянь, что я нашёл...

С экрана дразнила своей загадочностью скачанная из рунета картинка - группы странных значков, раскрашенные в разные цвета.

- Надпись на Звенигородском колоколе, - объяснил Игорь Всеволодович. - Том самом, который изображён на гербе города. В Саввино-Сторожевском монастыре висел - от нас сейчас почти прямо на юг, вдоль Сторожки, она там в Москву-реку впадает.

- Я что-то такое припоминаю, - Алеська наморщила лоб. - Его к Большому Московскому собору 1666 года отлили.

- Точнее, к 67-му, к приезду восточных патриархов. А в 1941 переплавили вместе с остальными. Но это уже другая история. Так вот, его украшала эта шифрованная надпись, составленная самим царём Алексеем Михайловичем Романовым.

- Её, кажется, расшифровали?

- Давно уже. Стандартный текст - кем и для кого отлит в славу божию и так далее. Правда, на удивление много ошибок.

- Начинает напоминать Проект...

- Как раз необязательно. Могло быть и просто вящей криптографии для, чтоб никто не догадался. Да только Проект тут действительно налицо. Видишь, надпись состоит фактически из шести разных шифров. Они тут цветами отмечены. Причём если пять из них - это просто тайные значки, то последняя - литорея. Приглядись - это же обычные славянские буквы, хоть и стилизованные. Только они при этом попарно заменяют друг друга по хитрому правилу. Не все - некоторые обозначают сами себя, к букве "р" всюду дополнительные кружочки и петельки пририсованы. И лишь один знак не похож ни на букву, которую заменяет, ни на какую другую. Вот он - "б" в слове "преподобного".

- С буквы "б" начинаются имена всех охотников на Снарка у Кэрролла, - вспомнила девочка. - Ой, а капитан у них - Беллман. Человек с колоколом!

Булычёв виновато усмехнулся.

- Знаешь, а я об этом даже и не вспомнил. Просто посмотрел, как обозначается буква "б" в остальных группах. А точнее - в нечётных: первой, третьей и пятой. Вот, я их кружками обвёл. Ничего не напоминают?

- Нет, - удивлённо ответила Алеся, вглядываясь в картинку.

- Ну тогда дождёмся Алиску, пока она с гостями наболтается...

Алисе-то они напомнили сразу:

- Надпись на Шкатулке! - ахнула она.

Конечно, начертание лигмейских иероглифов было сильно искажено. И всё-таки они легко читались. Звук – Слово – Ключ. Те же самые, что проявились на крышке Чёрного ящика, когда Алиса положила на неё ладонь. И в том же порядке.

- Значит, нам оставили послание?

- Спасибо, капитан Беллман! Осталась самая малость - понять, как его прочесть...

Но Алисина мысль уже усиленно работала - и, кажется, в правильном направлении.

- Шесть групп, значит? А мы давеча вышли на проектность хода "конь F6". Шестая горизонталь, шестая вертикаль. И год отливки колокола интересный.

- Пожалуй, - согласился Булычёв. - По краям твоё число "17", а в середине - опять две шестёрки.

- Раз "конь F6", - догадалась Алеся, - значит, её надо читать ходом коня?

- Видимо, да. Только прежде их придётся расположить точно друг под другом, а для этого вычислить правильную длину строки... Здесь действительно многие значки напоминают письменность лигмейцев. И, наверное, правильные ходы коня должны всегда попадать на них. Как-то так.

Но на этом увлекательный процесс дешифровки пришлось прервать, не начав. Из лесу вышел бледный Лёшка.

- Мы должны вернуться в Москву. Как можно скорее.

- Это он тебе сказал? - уточнил Игорь Всеволодович, указывая взглядом на флорд.

- Не знаю. Наверное. Просто чувствую.

Алиса с сомнением покачала головой.

- Ты уверен, что уже готов вызвать их на бой? Не знаю, что творится в Москве, но судя по тому, что от Кирилла до сих пор нет вестей, ничего хорошего.

- Да какой может быть бой без щикая, вы о чём вообще? - угрюмо проворчал Булычёв. - Есть у меня, правда, одна идейка, но не знаю, сработает ли.

- Надо ехать, - повторил Алёша, проигнорировав все аргументы. - И ребят отсюда лучше увести побыстрее.

- Это без Дашки никак.

- Значит, я прямо сейчас возвращаюсь к Доктору, - сказал Юрий. - Даша должна быть там.

- Да, и побыстрее...

...Сборы заняли мало времени - Лёшка всё торопил, хотя по-прежнему не мог ничего объяснить. Даже Дашку не стали дожидаться. И с Алесей попрощались наскоро и по-деловому. Она, понятное дело, тоже рвалась в Москву, однако Алиса с Лёшкой проявили редкое единодушие: "Не стоит бессмысленно рисковать".

- Ах так? - непритворно возмущалась Алеська. - Значит, я до сих пор мало рисковала? Даже не заслужила право быть рядом до конца? Конечно, раз пользы больше никакой, можно выбросить, как использованную тряпку...

Алиса слушала её с обычным немым укором - сочувственным, понимающим, но непреклонным.

- Всё сказала? - спросила она, дождавшись паузы. - А теперь постарайся забыть. Иначе стыд замучает.

- Но... мы же ещё увидимся?

- Непременно. Или ты не рассчитываешь на нашу победу?

- Рассчитываю, рассчитываю... Вот втянет тебя в возвращённое будущее - и попрощаться не успеем!

"Сейчас она скажет: разве ты забыла? мы никогда не расстанемся! Как будто от этого легче"...

"Не скажу. Ты это и так прекрасно понимаешь. Так же, как я прекрасно понимаю твою боль - сама ею полна. Только сейчас не время для боли".

- Скоро Наташа приедет. Здесь ты...

- Нужнее? - всхлипнула Алеся под неотразимостью этого аргумента, не выпуская правнучку из объятий.

- Нет. Просто незаменима.

Маякоркский отправился с ними.

"Тебе ничего не кажется странным?"

Белякову казалось странным уже то, что Лас, который до сих пор уныло плёлся за ним с потухшим взором, вдруг начал проявлять интерес к жизни и, попросив жестами блокнот, с помощью которого они общались, опасаясь "жучков" в одежде, задал ему этот вопрос. Но очевидно, тот имел в виду нечто другое.

И даже понятно, что именно.

Предполагалось, что в Храме Христа Спасителя, к задворкам которого их доставили, цепкие объятия сопровождающих товарищей не заставят себя ждать. Другое дело, что никакого "сдал-принял-расписался в получении" тут быть не могло: конвоиры не должны видеть друг друга. Зная всю эту кухню не понаслышке, Беляков был уверен, что самые информированные из них просто не доживут до воскресного вечера.

Но вот, они уже долго идут нижней галереей - и никого.

"Это меня проверяют", - уверенно написал в ответ Ласу.

Конечно, ему не доверяли. Забавно, что при этом ещё и недооценивали. Сказали, что у Ласа будут боевые патроны - очевидно же, что туфта. Двойной риск: может, почувствовав себя защищённым, попытаться бежать, отстреливаясь, может просто элементарно промазать. Да тут по мизансцене понятно, где будет стоять настоящий снайпер... А риска быть не может: это не те провокационные теракты, где чем больше случайных жертв, тем лучше. Строго два трупа - император и исполнитель. Убийство главы государства в храме во время Благовещенской всенощной призвано, ошеломив и возмутив своей кощунственной дерзостью, вызвать у мировой общественности всплеск сострадания к России, а не желание ввести туда миротворческие войска для наведения демократии. Так что лишние трупы ни к чему.

"А если нет? Вдруг репетицию отменили, а тех не успели предупредить..."

"Маловероятно. Но возможно."

"Тогда нас могут хватиться каждую секунду. Если это шанс - его нельзя терять. Будет ли другой?"

В проёме открылось огромное пространство пустого храма, в котором терялась алтарная часовенка с шатром - откровенный закос под иерусалимскую Кувуклию. Потуги и комплексы Третьего Рима, ко времени первого освящения собора, после всех малоудачных попыток укрепиться на Балканах, лишь чуть менее нелепые, чем во время строительства над чашей бассейна "Москва" нынешнего действующего макета (вместо куда более амбициозного, но морально устаревшего Дворца Советов), однако и сегодня многими, зомбированными телеящиком, воспринимаемые всерьёз и с воодушевлением.

"Хорошо, - писал Беляков, преодолевая шок от неожиданного преображения Ласа. - Если сможем выбраться, будем пробовать связаться с американским консульством"

"Нет! - с нажимом черканул Лас. - Прежде надо Джедая спасать."

"Кого?"

"Полковника. Дениса Мурашкевича"

- Он здесь? - вскрикнул Режиссёр, похерив разом всю конспирацию.

Лас тоже забыл о блокноте:

- В Москву нас, по крайней мере, вместе везли...

Беляков в отчаянии прислонился к стене. Алеся (полноте, какая там Алеся...) упорно не желала оставлять его в покое.

Народ организованно растёкся тремя ручейками в разных направлениях. С Дашкой остались только "капитаны". Тревога тревогой, а базу надо в порядок привести.

-О-па! Это ещё что за явление?

Ренатик сжался в комок под перекрёстным огнём направленных на него взглядов.

- Славка, твой боец?

Тот и без Дашкиной команды готов был устроить разнос и товарищеский суд Линча:

- Я не понял! Ты же в первой партии должен был идти. Офонарел?

Мальчик, потупившись, молчал.

- Или приключений на свою, того, голову ищешь? Здесь облава может начаться каждую минуту!

- В том-то и дело, - неожиданно ответил Ренат. Тихо, но отчётливо.

И затравленный взгляд столь же заметно начал косить в Дашкину сторону. Словно защиты искал.

- Слав, погоди, - властно отстранила Даша распалившегося капитана. - Я сама с ним поговорю.

Ренатик облегчённо вздохнул, в глазах заиграла робкая надежда. Послушно отошёл в сторону вслед за Дашкой.

- Ну, я слушаю. Объясни своё поведение.

Шум нервных экстренных сборов, не утихая, оттеснился на периферию сознания настолько, что перестал восприниматься помехой. Воцарилась самая жуткая тишина - та, что рождается среди звучащего многоголосья и может тянуться вечность. Огромный мир свернулся клубком - или просто бесконечно удалился в окружившей пустоте. Через которую нужно перешагнуть...

- Даша, мне надо креститься... прямо сейчас... в случае смертельной опасности...

Невидимая стена, растущая вокруг мальчика, словно погрузила их в мир без времени из булычёвской книжки (цитату из которой она давеча лихо ввернула автору), непроницаемо отгораживая от реальности.

Или напротив, возвращая в реальность - подлинную, субъектную, где не болтаешься безвольно в водоворотах Кроноса, а своим выбором корректируешь их направление. - Какая опасность, какое крещение? Толком объясни!

- Я оглашение... до конца не прошёл, - Ренат будто клещами тянул из себя обломки фраз. - Но чувствую, что откладывать нельзя... некуда...

Нелепость ситуации обезоруживала Дашку.

- Горюшко моё! Как говорит Алеська, "детский сад, второй семестр". Приспичило креститься - какие проблемы? Тут вон сейчас полный Звенигород попов - и православный, и католический... ещё и Михалыч от протестантов - этот Папы Римского стоит...

- Могу не успеть, - твердил своё Ренат.

И отмахнуться бы от этого лепета - да только сама видела, как Лёшка, преследуемый безмолвным восторгом в его глазёнках, давал ему подержаться за флорд - ещё без Зеркала.

- Что за опасность? - спросила деловито. - Она над всеми?

Ренатик задумался.

- Кажется, нет. Не знаю. Оно меня окружило - одного...

- Хорошо, а креститься-то зачем? Думаешь, это тебя защитит?

- Да нет... я знаю, что не убегу никуда.

Блин, не хватало ещё этого дежавю! Олег-Бродяга тоже тянул похожую песню: "я поступаю в рамках той свободы, которая мне оставлена"...

- Тогда что? Чтобы в ад не попасть? - продолжала допытываться с ядовитой издёвкой.

Мальчик её, казалось, не замечал:

- Нет - чтобы быть с Ним. А Он и в ад спускался... Христос любит меня, умер за меня - и я хочу это подтвердить. Пока есть время.

Что ж, как-то так и отвечают желающие крещения. Всё правильно. Только она тут при чём?

- Я тут при чём? - спросила вслух.

- Ну как же. Кто у нас главный? И потом, ты же верующая.

- Вот ещё! - пробурчала Дашка. - С чего ты взял?

- А в таких... ситуациях... экстремальных, - продолжал Ренат, - может и не священник крестить. И даже девочка.

Надо было как-то разруливать эту трагикомедию. И быстрее срываться отсюда, раз у него такие предчувствия.

- Хорошо.

Ренатик немигающим взглядом следил за тем, как её пальцы не могут справиться с закруткой фляжки, которую всегда носила на поясе - путь от города до лагеря и обратно не близкий.

Наконец отвинтила. И что говорить?

- Господи, вот мы, вот вода. Я не знаю, правильно ли то, что мы делаем - Ты знаешь, - запас слов и мыслей исчерпался окончательно. - Да будет воля Твоя. Через Христа, Господа нашего. Аминь.

- Аминь! - повторил мальчик горячо и водушевлённо.

- Читай Символ веры.

Тот радостно закивал и, закатив глаза, затянул с подвыванием и своим "попрошательным" акцентом:

- Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым...

...Дашка не следила за сплетением в принципе понятных, но странно согласованных слов. В них вдруг обрела голос Тишина, в которую она ныряла в редкие минуты свободы и уединения, которую любила за даруемую надежду и ненавидела за собственный страх того, что она может оказаться самообманом...

- Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века, аминь, - долетело издали и повисло новой неловкой паузой.

- Чаешь? - растерянно переспросила Дашка.

- Да.

- Ну, что ж, - девочка занесла флягу. - Голову нагни. Крещу тебя... имени себе нового не придумал? Ренат, во имя Отца...

Тяжёлая капля льдинкой скатилась на темя.

- и Сына...

Вторая растеклась, словно елей, по грязным патлам.

- и Святого Духа. Аминь.

Третья зажглась искрой у горлышка фляги, медленно опустилась на голову и вспыхнула в поднятом влажном взгляде.

- Всё?

- Кажется, да, - в голосе Рената отчётливо слышались нотки разочарования. Казалось, не только он сам, а и весь мир должен был преобразиться. Но всё осталось, как прежде, и даже Тишина ушла, оставив лицом к лицу с будничной необходимостью куда-то драпать.

Кстати, куда?

- Сла-а-ав!

Тотчас предстал, как Сивка-Бурка перед травою. Лицо сосредоточенно напряжённое, даже псевдоулыбка не играет.

- Сейчас берёшь его и идёте... да наверное, в Звенигород - к Алеське и всей вашей компании. Адрес-то запоминай! - ехидная интонация давала недвусмысленно понять, что Славкина реакция на имя Алеси не осталась незамеченной. Так что оттопыренные уши запылали, как угольки в костре, а глаз задёргало сильнее обычного.

- И это, будь начеку. Не знаю, что он там буровил насчёт "смертельной опасности", но за его безопасность ты отвечаешь головой и честью.

Итак, Маякоркский отправился с ними.

Разумеется, только до автовокзала на Фестивальной, откуда отходила маршрутка на Питер.

Тоже, как и Алеська, был полон упрёков ("Скрипач не нужен", да?), но, конечно, не стал их озвучивать - ему-то не одиннадцать.

Только у самой кассы, вроде как в шутку заметил:

- Обычно команды героев из четырёх состоят - а вас только трое...

Алиса в очередной (неужели последний?) раз пронзила его понимающим взглядом и крепко пожала руку.

- Спасибо, Влад, - серьёзно сказала она. - Можешь считать, что ты уже спас мир.

Вы же знаете, как она умеет озадачивать? Вот, а Данилов ещё не успел привыкнуть.

- В смысле? Ведь ещё ничего не решилось...

- Зато ты уже сделал всё, что от тебя зависело, - объяснила Алиса.

Логично. Его страницы в этой истории подошли к концу. На Ледовое побоище не приглашают. Рылом, стало быть, не вышел. Не джедай, не временщик и даже не Алиса. Других вакансий в команде нет.

А положа руку на сердце, оно даже как-то и легче.

Так и запечатлилось в его памяти навсегда, до конца дней, проступая сквозь суету будней, как смытый старый текст палимпсеста - бездонный синий взгляд Алисы, вокруг которого постепенно проявляется всё остальное: самая обыкновенная девочка в самой обыкновенной штормовке поверх самого обыкновенного комбинезона из будущего. Вместо потерянных гэта - кроссовки на пару размеров больше (да-да, те самые - но Бродяга об этом так и не узнает). Комбинезон в толпе не привлекает внимания, в отличие от яркого булычёвского, который теперь красовался на Лёшке, предусмотрительно прикрытый долгополым плащом. Сам Игорь Всеволодович стоит поодаль, палм в руках теребит. Даже в патетическую минуту прощания мыслями весь в романовской криптограмме.

- Смотрите, - начал рассказывать ребятам по дороге от автовокзала к пустырю бывшего парка Дружбы. - Вся надпись на колоколе состояла из 425 знаков. Это число нацело делится на наше 17.

- Двадцать пять получается, - сказала Алиса. - A5-XXV.

- Именно. При этом A5 опять, извините за каламбур, выводит нас на F6.

- Ну да, - подхватила Алиса. - В стандартных раскладках русская А на одной клавише с латинской F. И наоборот. Плюс проектный сдвиг на единицу.

- Только как делить? - не унимался Игорь Всеволодович. - 17 строк по 25 знаков или 25 по 17?

- Думаю, тот вариант, где шестой символ в шестом ряду (соответственно... сто тридцать первый или девяносто первый) будет лигмейским иероглифом, - предположила Алиса. - С него и обход должен начинаться.

- Разумно. Может быть, есть смысл прежде заняться расшифровкой?

- Нет, - тоном, не предполагающим возражений, ответил молчавший до сих пор Лёшка. - Откладывать нельзя. Как придём на место, я сразу включаю флорд на вызов.

Огневой точкой Алиса решила выбрать место, где находился камень с памятной табличкой. Во-первых, красиво и знаково, во-вторых, на отшибе от цивилизации.

- Это точно здесь? - недоверчиво ворчал Булычёв. - Переколбасили - ничего узнать нельзя...

- Во всяком случае, Наташа здесь показывала.

- Да ладно вам - не всё ли равно? - резонно заметил Алёша.

Синий луч вытек из кристалла, разгоняя ползущие на город сумерки.

Далёкий треск ветвей насторожил сразу.

- Пригнись! - скомандовал Славка.

Шорох не утихал, но и рос не так, как обычно, наполняя тишину тревогой. Этот сливался с тишиной, маскировался под неё - и от этого становился по-особому жутким, не понуждающим куда-то бежать сломя голову в слепом отчаянии, а оглушающим ясным пониманием бессмыслицы и безнадёги такого поступка.

Мальчики всё-таки не дали себя оглушить. Славка, крепко схватив Ренатика за руку, рванул напролом в сторону от накатывающей волны - но не к реке, а обратно к лагерю.

- Быстрее, - твердил как заклинание. - Успеем ребят предупредить...

- А смысл? - пробурчал под нос Ренат, впрочем, не сбавляя скорость.

От неожиданности Славка застыл на месте, и Ренатик, пролетев по инерции вперёд, не удержал равновесие и ткнулся носом в землю.

- Что ты хочешь сказать?!

Мальчик попытался подняться, но поскользнулся, да так и остался сидеть:

- Им ничего не грозит. А вот мы сейчас бежим наперерез... другой группе...

- Не мели ерунды! - возмутился "капитан". - Тебе там что-то чудится, а мы должны бросать своих?

- Наоборот, не должны. С ними ничего не случится - но именно потому, что мы вернёмся в лагерь. Но не навстречу же облаве!

- Да с чего ты...- Славка вдруг застыл на полуслове. Тишину впереди действительно разорвал далёкий треск. Точно так же рождалась и та волна шума, которая сейчас стороной катится за их спинами.

- Ты и вправду видишь будущее?

- Кусками, - объяснил Ренат. - Когда уже не можем его изменить.

- Тогда - врассыпную?

- Да. К лагерю...

...Бежать одному было, ясное дело, намного легче. Но напрямик всё равно не получилось - приходилось постоянно петлять и отскакивать в сторону от новых очагов осторожного, но не отступающего гула, в котором местами уже слышался собачий лай. Шорох с нависшего над головой косогора прозвучал слишком испуганно. Среди стволов, болезненно искривлённых внизу, но в конце концов отвоёвывающих вертикальное положение, за которое отчаянно боролись со средой и друг с другом, несся Ренат, цепляясь за деревья, чтобы не сорваться с крутого склона. А на него чёрной молнией, неотвратимым возмездием обрушивалась сверху огромная собацюра. Словно коршун, взявший в прицел беззащитного цыплёнка, не осталяя тоиу ни малейшего шанса. Приземляясь после очередного гигантского прыжка, сползает вниз, вспахивая лапами землю, чтобы нащупать опору для нового. И с каждым прыжком расстояние между охотником и жертвой заметно сокращалось.

"Дурак! - мысленно стонал Славка. - Не убежишь же... Замри и выставь заточку, что тут непонятного!"

Но остановившееся мгновение услужливо прогнало на огромной скорости кадры недавних воспоминаний, из которых стало предельно ясно, что Ренатик этого не сделает.

Вернее, не повторит.

С месяц назад дело было, в самом начале марта. Белый питбуль принадлежал какому-то мелкому бизнесмену-партноменклатурщику - настолько мелкому, чтобы жить в забыченном спальном районе, но в его территориальных рамках достаточно авторитетному, чтобы семейный любимец невозбранно гулял без поводка. Все бездомные кошки и собаки в округе давно были перемолоты зубастыми жерновами, и пёсика, чтобы не терял формы, хозяин теперь натравливал на двуногих бродяжек. Ренатик, удирая, от разрезвившейся по весне собачки, споткнулся... Перо правильно выставил, и руки не дрогнули - может быть, просто оцепенели от шока. В результате тупая скотина, напоровшись на лезвие, проехалась по нему в прыжке всем брюхом - и в силу своего природного (точнее, тщательно выработанного безумными кинологами-селекционерами на протяжении многих поколений) идиотизма, не поняла, что с ней стряслось, даже когда теплые кровавые кишки вывалились из распоротой полости прямо на мальчика. Так и задеревенели акульи челюсти в нелепой улыбке, прерванной попытке сомкнуть их привычным мёртвым захватам на шее жертвы - и только в стекленеющих глазах стало проступать почти осмысленные недоумение и обида.

А Ренат... Ренат после этого сутки метался в бреду, и лицо ещё долго не просыхало от слёз. Для Славки такие сантименты по отношению к машине для убийства, от пасти которой ты едва увернулся, были дики, но даже у него хватило ума при виде этой истерики воздержаться от обычных издёвок и подначек...

- Э-э-й! - внезапно для себя самого услышал Славка собственный голос. Вернее, уже его эхо, мечущееся затравленным зверьком среди деревьев.

Даже не подумал, что обнаружил себя, и собачке сейчас прибежит подмога. Не успел. Потому что с ужасом увидел, как его отчаянный крик произвел эффект не столько, как ожидалось, на пса, который всё-таки застыл и повернул телячью голову в его бок, сколько на Ренатика: от неожиданности тот оступился и пополз вниз по склону, тщетно пытаясь за что-нибудь ухватиться. Пёс нерешительно повертел головой переводя взгляд со Славки на Рената, который уже не сползал, а катился по косогору, а затем, прогнозируемо для бессубъектных систем, новым молниеносным прыжком кинулся за более доступной жертвой.

- Ты, чучело! - в отчаянии заорал Славка. - Я здесь! Кому говорю?

Цуцик снова замер и посмотрел в его сторону. Этот успех надо было срочно закрепить. Как? Рванувшись от него со всех ног, изображая панику. Должно сработать!

Было ли это собачье дыхание за спиной или эхо собственных ног? Славка грамотно упал на землю, сгруппировался, перекатился, предупреждая возможный прыжок...

Пусто.

Пса не было. Нигде.

На ватных, подламывающихся ногах мальчик, шатаясь, побрёл в ту сторону, где исчез Ренат. Звал его - и не слышал собственного голоса. Краем сознания догадывался, что оглушающая тишина, внезапно воцарившаяся вокруг, может существовать только в его ушах (подобное уже бывало не раз - после всяких случаев, о которых не хочется и не принято помнить), что в любое мгновение со всех сторон могут материализоваться не только новые собачки, но и добрые дяденьки при них. Догадывался - и не придавал значения.

Бродил по крутому склону, рискуя сорваться. Убеждал себя, что прочесал всё, что Ренат успел убежать - и не мог успокоиться этим самообманом.

Потом долго внушал себе, что бесформенное пятно, вдруг вынырнувшее внизу - не Ренатик. Боялся к нему подойти.

И уже не хватило сил не только на каплю радости, но и простой вздох облегчения, когда убедился, что друг не растерзан пёсиком, а просто падая, стукнулся головой о дерево.

Торомошил, пытался нащупать пульс. Прикладывал ухо к его груди, проклиная некстати напавшую глухоту.

Наконец, взял на руки, пустым взглядом просканировал местность. Руки Рената болтались плетьми, голова тряслась со стороны в сторону.

Куда нести - к лагерю или в город? Время, словно ящерица, отбросило хвост, дёргающийся в последних конвульсиях. Остался ли ещё кто-то в лагере? И куда делась облава.

Ренат говорил, что они должны вернуться в лагерь. Значит - туда...

"Идиот, идиот! - ругал Ренатика последними словами. - Только не умирай, пожалуйста... Нет, ну какой идиот! "Смертельная опасность". Если б ты пошёл с Алеськиной группой, успел бы до облавы, спокойно сидел бы сейчас на хате".

Славка и не догадывался, что на ту "хату" тоже нагрянули гости. Кто-то сдал им адрес.

Впрочем, почему "кто-то"? Во всей группе он был известен только одному человеку. Вернее, одной.

- Три дурака спиной к спине во всю готовятся к войне, - едко срифмовал Булычёв.

Со стороны, вероятно, так и выглядело. Спиной к спине, посреди ухабов "пустыря Дружбы", каждый обозревает треть потемневшего горизонта, не видя друг друга. Оно в Проекте всегда так: в четырёхмерной информационной пирамиде никогда не видишь своих контактёров по обмену данными, которые всегда разделены с тобой Временем. Потому-то тетраэдр и четырехмерный, и повышенно устойчив - впрочем, как имел возможность удостовериться читатель, не абсолютно.

Алёша держал меч на изготовке. Луч, впрочем, мирно дремал на торце цилиндра, так что стороннему наблюдателю, аще таковой бы обрёлся, не пришло бы в голову назвать сей девайс мечом. Скорее факел или католическая пасхальная свеча - а вся троица при таком раскладе казалась сектантами, совершающими непонятный и потому пугающий ритуал.

Холодный ветер обдувал лицо - словно нарочно повеял с его стороны, притянутый синим огнём "факела". Булычёвский голос развеял повисшую напряжённость. Хотелось это закрепить, почувствовать друзей не только одеревеневшей спиной. Разогнать зловещую тишину ожидания.

Лёшке вспомнилась песня, которую пела у костра Алиса. "А я гляжу на горы - оттуда приходит надежда, и на небо уповаю - оттуда грядёт подмога. Нам бы только ночь простоять да день продержаться - но и этого слишком много". Хотел было её затянуть, но передумал. Во-первых, как-то неправильно петь песню, которая как объяснила Алиса, ещё не написана. Это ей можно. А во-вторых, неуместно. С неба - не какого-то мистического heaven, а с вполне видимого, чернеющего на глазах sky - они сейчас ожидают, напряжённо всматриваясь в него во все стороны, отнюдь не подмогу.

Но библейские мотивы вытянули из ассоциативного ряда другую песню, тоже услышанную в лагере - уже от "огненнорозовцев". То есть сам спиричуэл, конечно, знакомый, а вот с украинским текстом столкнулся впервые.

- Коли Ізраїль був рабом, - затянул срывающимся голосом, - Люд мій відпусти! - тоді Мойсея кликав Бог...

- Люд мій відпусти! - подхватила Алиса.

Припев вели уже втроём:

- Рушай, Мойсей, до Єгипту йди! Скажи царю: люд Мій відпусти!

Перевод принадлежал Дашиной маме, так что песня пользовалась предсказуемым успехом и среди окормляемых отцом Козубом повстанцев. Впрочем, его счастье, что он не слышал её исполнения с таким неистребимым "москальским" акцентом...

К концу второго куплета как-то незаметно перешли на английский:

- Go down, Moses, way down in Egypt's land. Tell old Pharaoh: Let My people go!

Дальше не пошло. Хотя дальше как раз о потопленной коннице, созвучно так и не доразгаданной шарадке о Конотопе и F6. Но видимо, поэтому и не пошло.

Снова нахлынуло безмолвие. Ненадолго, впрочем.

- Живу, как могу - дословно, - зазвенел в мёртвой тишине Алискин голос, - дослёзно, досмертно, до после, до столько, что хватит ровно досыта живущим возле.

Это, кажется, тоже из её любимых авторов, она её стихи не раз читала. Вроде бы даже очередная "родственница по боковой линии"...

- Дышу, как хочу - до боли, до крови, до дна, до края, до сверх и помимо воли до срока не умирая.

И эти строки, похоже, в наше время и в нашем хронопотоке уже написаны. (Друг-флорд подсказывает? Откуда, интересно, он всё знает. Лучше бы имя своё открыл - это сейчас ох как пригодилось бы...)

- Люблю, как горю - до пепла, до чёрных пустых ладоней, до первой звезды - до светлой, до блеклой луны - до поздней.

А если они написаны, если образ Алисы так явно материализовался в информационном пространстве ещё до её появления здесь - может ли быть обречена их борьба? Пусть и без щикая.

- До вырванных вен, до тока не ваша душой и телом. И век этот - хоть и дока - меня недопеределал.

- Вот они! - перебил Булычёв.

Два черепашьих панциря, плывущих в вечернем небе. Нелепость этой картины, её невозможность, несообразность пережитому опыту заворожили Алёшу - и синий луч сам, без его импульса, выпорхнул из рук навстречу крокрам. За долю секунды до того, как те ощетинились собственными лучами.

Савелий Никифорович едва начал готовить бокс для Ренатика, которого, по-прежнему без сознания, ещё только тянули из леса на импровизированной волокуше, когда нагрянул ещё один нежданный пациент. От молчуна Никиты трудно было добиться чего-то вразумительного, да и не до подробностей сейчас было. Как он дотащил Алеську с таким жутким вывихом, и откуда у неё самой оставались силы перебирать ногами - вот загадка. Остальное уже было более-менее ясно.

Рассредоточившиеся группы "капитанов" едва не столкнулись лицом к лицу со штурмовиками, с разных сторон двигавшихся к лагерю. Дашка вообще оказалась в "ножницах" - и только крик неподалёку (как выяснится, Славки, отвлекающего на себя пса) раскроет их, пропустив в образовавшийся коридор. Потом, когда неожиданно всё стихнет, сама отправится в том направлении, где и обнаружит Славку с полными слёз безумными глазами и неподвижного Ренатика у него на руках. Постепенно стёкшиеся ребята рассказали, как неожиданно, одновременно на разных флангах собаки - очевидно, по команде из раций в ошейниках - вернулись к вожатым и вместе с ними направились в сторону Звенигорода.

Кое-что (но далеко не всё) прояснилось, когда подтянулись двое из злополучной группы, вдогонку которой так неудачно отправились Славка с Ренатиком. Засада поджидала их прямо на явочной квартире, но, к счастью недооценила способности детишек. Поэтому когда Никита резко рванул в сторону и по какому-то наитию, которого потом сам не сможет объяснить, потянул за собой Алесю, им, растерявшись, дали скрыться - чтобы затем, забыв об остальных, броситься прочёсывать ближайшие кварталы. Вскоре, рассказывали ребята, на улицах появились люди с собаками (те самые, из леса, получившие приказ оставить лагерь и искать Алеську?)... и исчезли так же внезапно.

Дашка была уверена: потому и исчезли, что нашли, - и со страхом представляла, как придётся сообщить эту весть Наташе, которая вот-вот должна приехать в Звенигород (если, конечно - тьфу-тьфу! - её саму не перехватили). Даже собственная драма - впервые за многие месяцы - отступила под тяжестью чужой. Но вот, Никита с Алесей дохромали до больничного крыльца - и самое естественное объяснение происходящего оказалось ошибочным. Приказ отступить был вызван иной причиной.

А вероятней всего, не было никакого приказа.

То есть вообще - никакого. Ожидавшиеся дальнейшие инструкции не поступили, потому что Лёшка успел нейтрализовать верхнее звено цепочки. Не зря он так спешил. Жаль, конечно, что юнглинги не умеют активизировать флорд на полную мощность в любом месте, так что приходится искать благоприятную точку - а ближайшая из них оказалась аж в районе Речного вокзала...

Но, как бы там ни было, все целы. Если не считать состояния Рената и совсем уж несерьёзной на его фоне Алеськиной травмы.

Оставалось лишь заглянуть в глаза предателю. Так, из чистого любопытства. Ничего интересного там Дашка увидеть не рассчитывала.

Тупая Светка не шибко таилась и не спешила покинуть город - думала, что лагерь накрыли, опасаться некого. Так что нашли её быстро. Разборка проходила на той же заброшенной фабрике игрушек.

- ...И как давно у тебя этот "жучок"? - допытывалась Даша.

Потупленный Светкин взгляд и впрямь не выражал ничего интересного. Раскаяние там и не ночевало, досаду, что попалась, давно сменило сонное и угрюмое безразличие. А что дергаться, если крепко держат с двух сторон? Только сжималась вся, ожидая удара, всякий раз, когда Дашка к ней приближалась. Той бы и в голову не пришло распускать руки: бить беззащитного - позорная слабость и трусость. Но ведь люди склонны судить по себе...

- Недели две. Менты, - медленно, с неохотой отрывая от себя короткие фразы. - Сказали, если откажусь, следующая встреча будет не с ними, а с Тухлым. И никто не защитит. А как он с беглянками расправляется, я сама знаю.

- Что значит "никто не защитит", Свет? Мы бы тебя, раз такой базар, в тот же день из Москвы увезли. Это же городская мусарня, область сюда впутывать не стали бы, раз они Тухлого крышуют...

Светка тряхнула головой, убирая упавшую на глаз серую прядь.

- Меня б увезли, они кого-нибудь другого... Мало ли у них подходцев...

- Зато у нас предателей мало! - Дашка от обиды сорвалась на крик, и запоздало поняла, что допрашиваемой это лишь придало уверенности.

- Ой, я умоляю... Это вопрос цены. И только.

- Да ну? И сколько же ты стоишь? Что тебе обещали, если согласишься?

- Какая разница? - скривилась Светка. - Ну, обещали... В частный приют устроить...

- То бишь в элитный притон для партийных педофилов? - ехидно уточнила Дашка. - Ты, гляжу, во вкус вошла?

Это она совсем уж зря добавила. Думала разбудить в ней эмоции, хотя бы обидев. Чтобы понять, чисто для себя, природу такой моральной глухоты, понять, как можно, совершив подлость... нет, даже не оправдывать себя, а просто не чувствовать нужды в оправдании. В итоге попросту дала слабину - и дала это почувствовать. А Светка именно такой реакции ожидает, значит, знает, как себя вести, выбрав из скудного арсенала поведенческих моделей нужную.

- Много ты понимаешь! - фыркнула презрительно. - Когда тебя всю выворачивает в кустах на обочине, а тебе ногой в спину и салфетку с "Орбитом" суют - пулей мол, тут новый клиент нарисовался... Так после такого, знаешь, в чистой ванной оно и поблевать не в падлу. И без риска заболеть или залететь... Другая жизнь! Аттестат бы дали, по сиротской льготе поступила на бюджет куда-нибудь - это в худшем случае, если б связей не завела...

- Папика какого-нибудь рассчитывала захомутать? Ты совсем дура? Думаешь менты, или кто там за ними, с тобой возиться стали бы, обещания выполнять? Разбежались они, как же. Ты бы всех сдала - и тебя со всеми в распределитель. Это в лучшем случае. А в худшем - Тухлому твоему. Чисто по приколу и из чувства ментовской справедливости: с предателями по-предательски.

- Не дура, не волнуйся, - огрызнулась Светка. - Всё я понимаю. Да только шанс хоть какой-то, а был. Если б я им показалась, они меня, может, и дальше захотели б использовать. В том же приюте на девчонок стучать, например. А с вами - вообще никакой перспективы...

- Ну и дрянь же ты! - Дашка всё-таки влепила ей пощёчину - словесную. Но с той слова как с гуся вода - даже не поморщилась:

- Ой, да ладно... За всё время на связь ни разу не вышли, только вот сегодня... Да, а с Алеськой ты меня сама поставила, я не напрашивалась. Если бы не ты, адреса б и не узнали...

- Валите шлюху! - заорала Дашка, враз утратив остатки самообладания. И с ужасом увидела, как у пацанов молниями мелькнули заточки и замерли холодным блеском в сумерках в ожидании подтверждения приказа.

- Вы что, ухи объелись? - неожиданно для себя прохрипела, то ли сорвав голос от крика, то ли от шока связки свело.

- Ты же сама... сказала...

- Да? А если бы я сказала себя по горлу чикануть? Или вот друг друга? Думать же надо головой хоть немного! Своей, не рассчитывать на чужую...

Голос с трудом пробился, слова отхаркивались с болью. Эта готовность беспрекословно и бездумно выполнить её приказ добила окончательно. Похоже, с "адмиральством" придётся завязать. Навсегда.

- Так что с ней делать-то?

- Да что... пусть идёт куда хочет. Только чтобы впредь наши пути не пересекались...

"Особенно, если Ренатик... не выживет"

Лёшка прекрасно помнил суть булычёвского плана, для успеха которого крокров следовало заставить максимально приблизиться друг к другу. Но теперь, в паутине тонких огненных лучей, с трудом разрываемой мечущимся во все стороны голубым бликом ворпалфлорда, эта задача казалась принципиально невыполнимой. Да и вообще затея с вызовом на поединок выглядела нелепой авантюрой. Стоило ли идти на поводу у глупой железяки... ну, извини, партнёр! Но разве я не прав? На что ты рассчитывал, подсказывая мне эту бредовую идею?

На тебя.

Спасибо, удружил...

Лучи, надо сказать, были вполне так себе не бутафорскими. Земля дымилась от них, оставаясь исполосованной чёрными рубцами. Казалось, крокры просто забавляются с юнглингом, хотя им ничего не стоит пробить оборону. Играют, как кошка с мышкой, пока не надоест.

Но похоже, причина была в другом.

- Флорд ограничивает их возможности? - Алиса то ли размышляла вслух, то ли Булычёва спрашивала (но уж точно не Лёшку - тому было не до разговоров).

- Может быть. А может быть, наоборот, - задумчиво пробормотал Игорь Всеволодович.

- То есть?

- Ну, они могут знать о флордах вообще и о щикае больше нашего...

Движения выдохшегося Алёши стали заметно медленней и прерывистей. Странно, но сбавили темп и крокры.

- Видишь, они подстраиваются под него. И не похоже, что вынужденно. Скорее... Их цель - чтобы он окончательно обессилел и не мог больше атаковать. Как долго будет барахтаться, им, в общем-то, безразлично. Но почему-то они избегают провоцировать его биться на пределе сил.

- На пределе развиваются навыки...

- Вплоть до щикая. Они не хотят рисковать, даже если риск минимальный. Сама же знаешь - выбирают всегда самый эргономичный путь из возможных.

- Может быть, - неуверенно предложила Алиса, - вы пока примените свой план на одном из них?

- Нет, - Лёшка вдруг нарушил молчание. - Тогда второй... будет предупреждён...

Меч замер в его руке - и каменные цеппелины (где тут Крыс, где Весельчак? да и не имело это уже никакого значения - даже для них самих) тоже застыли в небе, лишь рассекая темноту зловещим подмигиванием. По контрасту с ними мирно и совершенно ирреально, фантомной проекцией иной, давно потерянной вселенной, горели окна далеких домов.

- И что же ты предлагаешь?

- Проверить вашу гипотезу, - Алёша вцепился в рукоять обеими руками. - На пределе сил, говорите? Что ж, получай, фашист, гранату!

Выросший синий луч с силой обрушился на ближайший панцирь и рассыпался фонтаном искр.

И тотчас ушла наполнявшая мышцы усталость. Беч словно ждал этого рывка, чтобы подхватить его, принять тяжесть на себя, как сухой песк впитывает влагу. Пучки огненных струн, стекающих с двух глыб в вышине, заметались в бешенном темпе, но Лёшка с флордом успешно отражали их, не давая приблизиться.

- Получилось! - восхищённо кричала Алиса.

Однако Алёша не спешил разделять её оптимизм. Судя по всему, и на этом открывшемся втором дыхании надо биться на пределе.

Выдержу ли?

Молчишь? Не уверен во мне?

А уж я-то как в себе не уверен...

Но если не остаётся ничего другого.

Широкий стремительный размах сплеча - словно спининг забрасывает. Ослепительная вспышка...

...и могильная тишина в ушах. Впрочем нет, проступает сквозь неё, сливаясь с нею и в неё превращаясь, какой-то монотонный звук - словно пение сверчков застыло на одной ноте, растянувшейся до бесконечности.

Лёшка лежал на земле, растрескавшейся от избороздивших её крокровских лучей. Узоры, образуемые этими трещинами, складывались в подобие шахматной доски - только клетки все разной формы и размеров. Мозаика тянулась вдаль до горизонта по абсолютно гладкой поверхности.

Беч валяется рядом, на соседнем поле. Иглы кристалла, как корона вокруг газовой конфорки, горят холодным синим пламенем. Странно - раньше он светился только в руке.

Дотянулся, крепко сжав рукоять. Снова огляделся по сторонам. Алисы и Булычёва нигде не было видно. Крокров тоже.

Как и самой Москвы.

Низкое измятое небо нависало над ним - тяжёлое, материальное, вызывая дискомфорт и желание укрыться, если бы было куда. То ли причудливые грозовые тучи, окрашенные кровавым заревом заката, то ли полярное сияние - но окаменевшее, налитое огромной массой, которую ощущаешь от одного вида. Эдакий противовес ирреальной поверхности, гладкой и геометрически расчерченной.

Я, типа, умер?

Нет? Защитные фантомные образы, позволяющие продолжать борьбу? Предупреждать же надо!

Что - не надо? Ну, знаешь ли...

Не без труда встал на ноги. Не потому, что тяжело - наоборот, потому что тело не чувствуется, пока тут сообразишь, как им управлять.

И когда наконец выпрямился, земля внезапно затряслась под ногами - для фантомного образа весьма грубо и ощутимо. Казалось, что небо под собственной тяжестью начало сползать вниз и вот-вот сорвётся, сплющив его своим монолитом. Но нет, это ходила ходуном поверхность, всё новые участки которой - в точности по намеченным бороздам! - проваливались в бездну.

Лёшка судорожно вцепился в флорд двумя руками, будто это его могло как-то защитить. Соседних участков больше не существовало. Он стоял на крошечном островке среди разрушающегося мира. Отвесные скалы с плокими вершинами высились со всех сторон, отделённые широкой и бездонной пропастью. Но вот, и они бесшумно сползали вниз одна за другой, разваливаясь на части и открывая вид на одинокие пики-сталагмиты вдали, которым вскоре предстоит разделить их участь...

Трудно сказать, сколько времени прошло, прежде чем Лёшка окончательно оказался на своём пятачке один среди разверзшейся бездны. По крайней мере, тогда было чем это самое время отмерять. А теперь он бессмысленно озирается вокруг, пытаясь прогнать лезущую из глубин подсознания панику: действительно ли его островок - это верхушка последней уцелевшей скалы или же просто платформа, парящая над пустотой. Из совершенно иррациональных соображений первый вариант кажется ему намного надёжней - словно только что у него на глазах не пораспадались такие башни. А может быть, успокаивало не столько наличие толщи земли под ногами, сколько то, что она на чём-то стоит, что у окружающей пустоты в принципе есть дно, пусть и необозримое. Но о том, чтобы подойти к краю, заглянуть под ноги, не могло быть и речи: голова начинала кружиться от одной такой мысли. Тщетно пытался внушить себе, что это лишь фантом, виртуальная реальность. Понимание этого факта нимало не успокаивало.

А ведь в реальности он сейчас продолжает биться с крокрами. И, очевидно, опять не на пределе. Для предела ему надо двигаться... но куда?!

Флорд. Он держит его в руке, но фактически забыл о нём. Если это его оружие, и если окружающий мир - проекция его борьбы..

Попробуем?

Синий луч пронзил пустоту, исчезнув своим концом в необозримой дали... и остался висеть над пропастью натянутой плазменной струной, начало которой как-то незаметно отцепилось от Зеркала и приросло к краю обрыва.

Это как, двигаться по этому шнурку? Издеваетесь?!

Ладно. Ещё шаг. Осторожно. Смотрим строго вперёд... чуть вверх даже. Ни в коем - случае - не - под ноги... А теперь... нащупать...

Тающий в бесконечности конец моста по-прежнему выглядел натянутым волосом. Но робко опустив взгляд, Лёшка с удивлением обнаружил, что правая нога стоит на добротном висячем мостике из планок с зазорами между ними в палец толщиной. По ширине где-то с размах его рук... одна досада - без перил!

Растопырив руки, чтобы удерживать равновесие, крепко сжимая в правой флорд ("навернёмся - так вместе!") Лёшка, весь вне себя от страха, поставил вторую ногу прямо на мост. Шатается, но не настолько ужасно, как казалось.

Теперь центр тяжести на ногу, подтягиваем другую...

В ладони врезались возникшие ниоткуда верёвочные перила.

Это уже лучше. В принципе, он понял это ещё до того, как попасть сюда (если слова "попасть" и "сюда" тут хоть сколько-нибудь уместны): главное преодолеть себя, дойти до предела - а там будет легче, как бы ни трудно было в это поверить... Да верить, собственно, и нечего - в этом давно уж пора было убедиться на опыте.

Первые шагов десять он проковылял раскорякой, мёртвой хваткой вцепившись в перила по обе стороны. Семь потов сошло, пока привык к амплитуде раскачивающегося над бездной бесконечного моста. Потом осторожно убрал с перил руку с бечом - неудобно всё-таки. Главное двигаться строго по оси, а отклонившись, вовремя уравновешивать, ступая на другую сторону. Тогда... тогда в принципе и вторую руку можно убрать...

Он шагал так уже долгое время, всё более входя во вкус процесса. Конца мосту по-прежнему не было видно, но это уже не напрягало.

Даже любопытство разобрал - далек ли уже продвинулся? Осторожно оглянулся. Никакой островка скалы за спиной не было - такая же провисшая дуга моста, уходящая в никуда, как и спереди. Хотя он никак не мог столько пройти.

Видимо, от неожиданности открывшейся картины и равновесие потерял. Мост заходил ходуном, руки снова вцепились в перила, замер, не шевелясь. Прежде чем тряска угомонилась, основательно зарубил на носу очередное правило: назад не оборачиваться. Козлёночком станешь. Или соляным столпом.

И ещё одну вещь понял - уже чуть позже, когда продолжил движение: не надо полагаться на чувства. Если конца мосту не видно, это не значит, что путь действительно будет таким невообразимо долгим, как кажется.

Обратное, впрочем, тоже верно...

Эта мысль окончательно придала мальчику уверенности. Он начал свыкаться с пониманием того, что мир, видимый ему сейчас - плод его собственного подсознания, над которым он может и должен быть властен. Алёша всё смелее шагал по мосту, не замечая его колебаний, не зацикливаясь на них. В конце концов, это всего лишь что-то вроде сна. Худшее, что может случиться - пробуждение.

Оказалось, что расхрабрился преждевременно. Не заметил, как утратил контроль над тем, чтобы нормаль от центра тяжести не слишком отклонялась от перпендикуляра к оси поверхности моста. Сон же, зачем следить за такой ерундой? Но оказалось, суровые законы физики требуют уважение к себе и в виртуальной реальности. Или не столько они, сколько выработанный ими субъективный опыт.

Как бы там ни было, мост снова начало трясти - не просто, а сумасшедшими и непредсказуемыми кренделями сообразно его огромной длине. Бездна, в которую Лёшка так и не осмелился опустить глаза, глядела теперь на него сбоку, чуть ли не сверху, а каменное небо стремительно уходило под ноги. Хуже всего, что он не мог поймать перил - натыкался на них и, отбрасываемый инерцией, летел в другую сторону с реальным риском проехать мимо, свалиться с моста. Да и сам мост грозил перекрутиться, окончательно стряхнув с себя незадачливого путника.

"Я креведко! - бичевал себя Лёшка, в очередной раз налетая на верёвочные перила и хватая пальцами пустоту. - Самоуверенное чмо. Никакой я не создатель этого мира, а щепка на волнах Проекта. Не надо дёргаться, надо довериться его течению"...

Увы, от таких мыслей, положение становилось ещё безнадёжней. Пришлось спешно вести их противоположную сторону.

"Я не щепка. Я - субъект, умеющий плавать. Да, на волнах Проекта, но Проект рассчитан именно то, чтобы я дёргался, активно проявлял свою волю".

"Только вот в каком направлении?"

Он вдруг понял, что начисто забыл о флорде. Чудом лишь не выпустил его, носясь по обезумевшему мосту с края на край.

"Луч. Он зафиксирует равновесие".

Нелепая мысль. Но разве мысль провести лучом мост через пропасть была лепей?

Колебания действительно начали затихать. Сперва неуверенно, затем всё ощутимей. Луч, как стрелка компаса, указывал строго вверх, стал неким подвесом, зафиксировав точку, в привязке к которой стал успокаиваться разбушевавшийся мост.

Опираясь на эфемерный шест этого луча, Лёшка поднялся на ноги, даже не взявшись за перила. Рукоять флорда двумя руками перед собой, как тогда, в ожидании крокров. Факелоносец какой-то. Со стороны бы так, наверное, и выглядело... а на самом деле сам держится за луч, как ни бредово это звучит.

Мост ещё дрожал, но с каждым шагом всё меньше и меньше. А когда успокоился окончательно, внезапно кончился.

В смысле, исчез.

Алёша даже оглядываться не захотел - знал, что не будет там, за спиной, ни моста, ни пропасти.

Его окружал густой туман, в котором клубились бесформенные тени. Лёшка знал (не предполагал, не придумывал - просто знал), что направив на них луч беча может придать им любой образ по желанию.

Например, образ реальности.

От этой идеи всё-таки не удержался...

...Панцири крокров уже не висели в воздухе, лениво перебирая пальцами лучей, а нарезали круги над головою. Синий хлыст в Лёшкиных руках - увы, прямой! - метался молнией, отражая их выпады.

- Игорь Всеволодович, - шептала Алиса, - мне страшно. Он вернётся? Это же просто берсерк какой-то...

"Вернусь", - сказал Лёшка и не услышал своего голоса. Алиса с Булычёвым, судя по испуганным лицам, услышали.

Хотя где гарантия, что это действительно реальность, а не очередная субъективная картинка?

В любом случае, картинки прохождению этого квеста не помогут. Наоборот. Задача на новом уровне - тупо двигаться вперёд сквозь туман. Причём всё равно в каком направлении. Казалось бы, не чета капризному мостику, но тут своя засада - не поддаваться соблазну оживить туман, создать картинки, потому что они тормозят движение. Бредовые, конечно, правила у этого шутера, но по крайней мере, не тривиальные. Чего дальше-то ждать?

Славке в конце концов пришлось вколоть успокоительное. Винил себя во всём: мол, если б не закричал, Ренат бы не испугался... Никакие рациональные аргументы, уверения, что иначе пса действительно не удалось бы отвлечь, не действовали.

Ренатик между тем пришёл в сознание - если это можно так назвать. Воспринимал речь, отвечал, закрывая глаза условленное количество раз, "да, нет". И только. Вся рентгеноскопия, естественно, отлагалась на утро, но по предварительным данным, особенно после "разговора" с мальчиком, Савелий Никифорович допускал невропатологический характер паралича. Что, впрочем, ещё не давало повод для оптимзма. Зная же от Дашки историю с крещением, сам обратился к Козубу и Юрию - может, по вашей части что получится?

Олег просидел в палате довольно долго, пришлось даже подгонять. Вышел - весь в неуверенности и раздумьях.

- Если, конечно, состояние у него стабильной паршивости и со стороны медицины возражений нет... В общем, я предложил ему елеосвящение. Ты ведь тоже сталкивался, наверное, с тем, что за последний год, как вся эта кутерьма заварилась, случаев исцеления тяжело больных после него резко стало больше...

- Конечно, - кивнул Юрий. - Мы на днях с отцом Фёдором (это от которого часть адресов) как раз и обсуждали. Просто ли это нам от Бога утешение и свидетельство - или, как некоторые считают, действительно признак последнего времени...

- Ну, вот. Он с таким энтузиазмом это воспринял, утвердительно заморгал так решительно... Словами не передать, но видно. Да и просто в глазах мольба и надежда... Так что если доктор разрешит... Канонических проблем я не вижу: крещение однозначно было действительным, мальчик в сознании и выразил согласие...

- По нашему канонправу, в общем-то, можно и без сознания, - уточнил Юрий. - Крещение, конечно, действительно, и таинство над ним как над чадом Церкви, хотя и не мипропомазанным, даёт основание совершить. А ты сам собираешься или мне предлагаешь?

- Да я посоветоваться, как правильней, чтобы вопросов потом не было. Тут всё так запутали... Подготовка межконфессиональная была, кто собирался крестить, к какой церкви присоединять - непонятно.

- Крестила-то Даша... Сама невоцерковлённая, крещена в православии, катехезу детскую у католиков, в приниципе, посещала... Может быть, он сам выберет?

- Да он как бы не в том состоянии, чтобы его такими вещами грузить: знаешь, Ренат, есть православные, есть католики - ты себя кем считаешь?

- Вот-вот, - раздался за спиной иронический голос незаметно подошедшего Михалыча, и Козуб внутренне напрягся: сейчас опять начнёт "строить".

Естественно, не ошибся.

- Писание, отцы, как читаете? "Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне"... Пресвитеров, а не одного пресвитера...

- Михалыч, - тяжело вздохнул Олег, - ну что за фарисейство? Всё ты правильно говоришь, и по полному чину, не знаю, как у них, а в православии семь священников это таинство совершают. Оттого оно соборованием ещё называется. Но если нет такой возможности - достаточно и одного.

- Если! - Михалыч обвёл ехидным прищуром "отцов", годящихся ему в сыновья. - У меня в глазах двоится или вас таки двое?

- Считай, что двоится. Не всегда, знаешь, один плюс один - два. Иногда это просто две единицы. Наши церкви не находятся в общении, сослужить не можем... Да что тебе, элементарные вещи объяснять надо?

- Не мне - себе. Вы уже с этим "заповедь на заповедь, правило на правило" настолько намудрили, что абсурд кажется "элементарными вещами". Значит, исповедовать и причащать друг друга без проблем - а сослужить никак? Тут кто-то говорил о фарисействе?

Юрий пришёл на помощь атакуемому коллеге:

- Пойми, Михалыч - не имеем мы на это благословения. Ни с его стороны, ни с моей. Есть же такая вещь - церковная дисциплина...

- А ещё есть такая вещь - слово Божие, - отпарировал тот. - Можно ему последовать. А можно, конечно, спрятаться за спину начальства - мол, я человек маленький, ничего не решаю. Отмахнуться от назойливого "сектанта", а заодно и от собственной совести, которая в унисон ему твердит то же самое. Только вот "дисциплина", насколько я в латыни разбираюсь, значит, "научение". И учит нас Господь порой экстремально и жёстко. Потом локти грызёшь: отчего моя молитва осталась без ответа? А с чего ты на ответ рассчитывал, если заботился не о верности Богу, а о том, чтобы по шее от начальства не схлопотать?

- Не всегда эти вещи противопоставимы. Я тебе тоже сейчас могу Библию цитировать до посинения: "Бог не есть неустройства, но мира... всё должно быть благопристойно и чинно".

- Ага, первое коринфянам, четырнадцатая глава. Только вот непосредственно перед этим Павел говорит "духи пророческие послушны пророкам". Пророкам, заметь, а не бюрократам в разных там консисториях.

- Да мы, во-первых, не пророки и не харизматики, - усмехнулся Юрий.

- А про благодать рукоположения - это просто красивые слова? Я не понял, кто из нас протестант?

- Не слова, - ответил Олег. - Но она-то как раз слишком завязана на то, что ты называешь бюрократией.

- Брось! Ты сейчас не послушание священноначалию отстаиваешь, а бредовые межконфессиональные барьеры, оставленные нам в наследие предками. Вроде бы все признаём, что не должно так быть, что Христос не разделился - и продолжаем на эти барьеры молится, да ещё и успокаиваем себя: мол, до неба они не доходят. Помнится, когда это впервые прозвучало, так чуть ли не революция и сокрушение основ (и без втыка от начальства не обошлось, ага) - а теперь сделали мантру, самооправдание, чтобы дальше не двигаться.

- Ну, знаешь, если каждый их в меру своего понимания начнёт ломать, тоже не выйдет ничего хорошего.

- Да не ломать! Самим подняться туда, докуда они не доходят... Слабо? А не ради этого ли Господь попустил нам гонения? Вы же при Лукашине сблизились друг с другом так, как год назад и помыслить не могли. Да и с нами. Именно на уровне низов, а не какого-нибудь экуменического официоза. И прекрасно понимаем, что Создатель в очередной раз обратил зло в благо. Так что мешает двигаться дальше - каждому в меру его ответственности - уже самим, не ожидая усиления гонений, когда просто нужда заставит это делать? Я бы даже дерзнул сказать - не провоцируя их...

- Бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте? - вольно процитировал Юрий сами знаете кого. - В этом, конечно, есть своя правда...

- То есть ты согласен? - уточнил Козуб.

- А ты?

- Скорее, да. Чтобы потом действительно не было "мучительно больно" - дескать, мог и не сделал...

Со стороны палаты, где лежала Алеся, появились Наташа с Дашкой - в белых халатах, с нарочито спокойным выражением лиц, принятым тотчас, как заметили публику. Только чёрные круги под красными глазами и выдавали.

- Как она? - спросил Савелий Никифорович.

Наташа устало присела на свободный стул, сцепила руки замком.

- Заснула. Температура сильно подскочила... А с мальчиком что?

- Без ухудшений. Что в его положении уже хорошо... Так как, отцы, до чего вы договорились? Или до утра будем увлекательную теологическую дискуссию слушать?

- Раз уж вы даёте добро, - поднялся Юрий. - Только вы и сами тогда с Владимиром Михайловичем группу молитвенной поддержки нам организуйте. В качестве певчих, так сказать. У меня, правда, требник восточный только один - Олег, у тебя как?

- Есть на церковнославянском и на украинском. Я уж по-украински тогда...

- Ну вот, книжечка вам нашлась. Поучаствуете?

- Естественно, - ответил Михалыч, и Козуб не удержался, чтобы ввернуть плоскую подначку:

- Ты только если языками молиться станешь, не слишком громко, хорошо?

- Не волнуйся, - усмехнулся ему в тон, - я давно уже научился это делать в форме "умной молитвы". По конспектам ваших же святых.

- Наташа, а вы? - Юрий продолжал собирать кворум. - Я знаю, вы крещённая...

"Откуда вдруг такая информированность? Тоже, что ли, из алисоманов?" Но сил не было ни на удивление, ни на любопытство. Её "сильмарилл" больше не действовал - а она ведь пыталась снова оживить его, поставить на ноги и Алеську, и Ренатика. Может быть, он таким делам и вовсе не обучен. А скорее, просто закончились экстремальные ситуации, жизнь снова пошла своей нормальной чередой...

Понять бы только её собственное место в этой череде.

- А это правильно будет? Думаю, тут нужен человек по-настоящему верующий...

- Разве у нас есть выбор? - улыбнулся Юрий. - То есть, конечно, есть - как в том анекдоте про солдатскую столовую, знаете: можешь есть, а можешь не есть. Можно искренне считать себя недостойным и оправдывать этим своё бездействие. Но я сейчас, может быть, циничную вещь скажу (мы, попы, вообще народ циничный): даже наёмник как боевая единица лучше дезертира. А у нас открылся такой вот участок фронта, приходится заполнять всеми, кто способен стоять в строю...

- Хорошо, - поднялась Наташа с невесть откуда взявшейся решимостью.

Дашке он даже и не предлагал: видел её состояние, как держится из последних сил, чтобы самой не разрыдаться, как Славка. Та лишь не сводила с него больших глаз, где среди недоверия и отчаяния нероджёнными слезинками вспыхивали огоньки надежды.

- Есть ли смысл? - спрашивала со скепсисом, а звучало с мольбой. - Он ведь говорил, что видел смерть. А будущее изменить нельзя.

Юрий крепко обнял её за плечи.

- Видел. Вопрос только, какую смерть.

- В смысле? - удивилась Дашка.

- Мы же верим, что в таинстве крещения человек умирает со Христом. Не просто символически - реально, сакраментально. Ренат через это прошёл благодаря тебе. Так может быть, именно эту смерть он и видел?

- Думаешь?

- Надеюсь. Такое объяснение возможно. А значит, есть шанс. Не знаю, насколько большой. Но разве это имеет значение?