...Шагая по хиванскому базару,
Средь шумных толп и криков ишаков,
Фантаст мне рек: "И римляне недаром

Оставили свой след во тьме веков,
Потомков наделив наукой права.
Но знал ли ты людей, что любят кровь

Сильней латинцев? Доблесть их и слава —
Безделица пред бессердечьем их.
Сравни латинца древнего с арабом:

Последний, право, в казнях боле лих,
Но смерть во имя зрелищ не приемлет.
В науке ж мавр не менее велик:

Овладевая алгеброю, внемлем
Арабам мы. Прославились в веках
Поэт Омар Хайям, врач Авиценна.

А вместе с тем в сердцах потомков страх
Шахиды сеют, как во время оно —
Теперь и на Гудзона берегах."

Беседуя, под купол из бетона
Мы с Киром, утомлённые жарой,
Вошли. Я огляделся удивлённо:

Где вождь? Исчез внезапно спутник мой.
Не стены ж эти Кира поглотили?
Не к месту штучки странников порой.

Меня как будто к полу пригвоздили.
Вдруг слышу голос: "Что стоишь? За мной!"
Шагнул вперёд я: "Кир? Но где вы были?"

Чу! Зал не тот! И выход не такой...
Растерянно по сторонам взирая,
Я вышел вон... Вокруг совсем чужой

Мир расстилался. Где я? Мать родная!
Фантаст сказал: "Не дрейфь: всё, что вокруг, —
Иллюзия, не более. Не зная,

Не догадаешься!" — засим щелчок, и вдруг
Исчезло всё. На складе мы. Канистры!
В них — гиперэргоген! Полсотни штук!

Не думал, что управимся так быстро!
"Ну что ж, в полёт, вожак! Куда теперь? —
Сначала к инкам... — А потом? К крокрысам? —

Да нет, на Русь, дружище. Без потерь
Закончим путь по прошлому нелёгкий,
Судьба благоволит. Вон, видишь дверь?

...За дверью ждал нас рыцарь одинокий.
"Здорово, всадник! Кто тебя послал?" —
"Король, — в ответ раздался голос строгий

(Английский кое-как я понимал). —
Он видеть вас желает, чужестранцы!"
"Привет, Кир Булычёв! — король сказал. —

Как там мой тёзка в МИВе? Я, признаться,
Соскучился по Темпесту! — Скажи,
Что по Алиске, — я поверю сразу! —

Кир отвечал. — Куда твой путь лежит? —
В Ершалаем, подвластный Саладдину.
Скажи, смогу его я победить? —

Не буду врать: навряд. — Не хватит силы? —
Сил хватит: у тебя же сердце льва;
Но про раздоры в войске не забыл ли?

Европа, Ричард, рыцарством сильна,
Но ядом лицемерия тлетворным,
Поверь мне, до краёв напоена —

Его и вам достанет, и потомкам
Придётся чашу ту испить до дна. —
Покончу с Саладдином, а потом к вам

Слетаю, если пустите. Весьма
Мне любопытно, как живут славяне,
Тем паче — как живёт моя страна,

Какой она спустя столетья станет. —
Удачного похода! В добрый час! —
Куда ж вы? — К инкам, что за океаном

И за безбрежьем лет живут от вас".
Простились мы, на базу возвратились,
Залили супертоплива запас

В Машину — и у инков очутились,
В Тауантинсуйу, владении царя
Манко Капака. "Здесь не доводилось

Бывать мне; и, по правде говоря,
Не топливо искать сюда летел я,
А чтобы сил не тратили зазря

Индейцы: те б во многом преуспели,
Идею колеса приобретя.
Я подскажу им. Может быть, сумели б

Они свою культуру отстоять,
От жадных защитив конквистадоров,
Коль стали б колесницы применять.

Визит к Капаке кончился позором:
"Как смел, пришелец, ты меня учить?
Я Солнца сын! С твоим ли кругозором

В хоромы повелителя входить?"
"Что? Помнишь, ход истории подправить
Ты мнил? — мне Кир сказал. — Но как тут быть?

Несчастным сим мозги непросто вправить! —
Так на "миелофоне" я не раз
Пытался об Алиске весть оставить —

Ну, а народ в ответ на мой рассказ
Подчас смеялся, чаще — просто злился.
И здесь, гляжу, всё то же, что у нас", —

Так я сказал. Кир Булычёв смутился.
"Увы, Садовский, это нелегко —
Всю жизнь молчать, когда в душе — Алиса.

И травит, словно инки табаком,
Всю нашу эру облако незнанья,
Ягнёнка обратившее быком.

А впрочем, так суров к индейцам зря я:
Картофель с кукурузою — их вклад
В грядущее. И вклад отнюдь не малый. —

Куда летим? — спросил я невпопад. —
Летим в эпоху Грозного Ивана,
В Москву. Мужайся: там кромешный ад".

...О трупы спотыкаясь непрестанно,
Мы шли средь вмёрзших в лёд лиловых тел.
Неужто вся столица бездыханна?

"Скажи мне, Кир, зачем сюда летел?"
Ответа не последовало. Молча
Шагали мы в тиши — лишь снег скрипел.

"Живым здесь туго — правда, мёртвым проще, —
Прервав молчанье, мне сказал вожак. —
А за развилкой поджидает то же

Эпоху нашу. Не кромешный мрак,
Не боль и слёзы, не борьба и кризис —
Лишь тишина и холод. — Как же так?

Никто не смеет властвовать над жизнью,
И целями сынов и дочерей
Родной Земли, и их свободной мыслью!

Век двадцать первый нынче на дворе! —
Пойми, Садовский! В веке двадцать первом
Живут всё те же люди, что везде.

Почто же Рим не стал тебе примером?
Почто не внял ты стынущей Москве?
Почто не внял ты сгинувшим шумерам?"

Умолк фантаст. Я тоже смолк в тоске.
Алисин зов звенел в созвездье сердца,
Курантами пульсировал в виске.

Запутавшийся в паутине версий,
Я думал: добровольно вмёрзнуть в лёд —
Немыслимо! Чтоб лебединой песней

Планеты стал Гагарина полёт?
Чтоб интернет вил узы дружбы всуе?
Не быть тому! Холера не пройдёт!

Лишь по незнанью в пропасть мы рискуем
Свалиться... "Кто вы?" — нам опричник рёк
Дородный, на лихом коне гарцуя.

...С фантастом мы пустились наутёк.